— Мужик вы были, мужиком и остались! — и у Адели Львовны задрожал голос. — Только мужик и мог такое придумать: в старинном родовом имении вырубить чудесный лес и на его месте винокуренный завод построить. Дикость!

— За долги вашего папаши пошло бы это ваше родовое имение, если бы этот мужик на вас не женился! — уже кричал дядя. — И ходили бы вы по миру с вашей дворянской спесью! Спасибо мне скажите, что от голода вас спас!

— Какая я несчастная! Для такой ли жизни я Смольный институт кончала! — И Адель Львовна расплакалась, а дядя что-то ещё кричал — Ваня уже не слушал — и уехал на завод.

И вот бродит Ваня по пустому дому… Чем бы заняться? Об учебниках и думать неохота! Ладно, вечером успеется!..

Ваня тоскливо оглядывается кругом. Ага, на отрывном календаре под большой цифрой «1910» стоит «июнь 16». А сегодня уже семнадцатое! Ваня подходит и срывает листок. Может быть, на обратной стороне что-нибудь интересное?..

«Лучший рецепт земляничного варенья», — читает он вполголоса, сердито комкает бумажку и бросает её в окно.

В соседней комнате раздались голоса и шаги. Неужели дядя уже вернулся?! Нет, слава богу, не дядя. В дверь вошли двое: старый лакей Тихон и высокая молодая женщина в платочке и простеньком платье.

— Тётенька у себя? — спросил Тихон, проходя мимо мальчика.

— Должно быть, у себя, — ответил Ваня. — А кого это ты привёл, Тихон?

Тихон ничего не сказал, а женщина взглянула на Ваню, улыбнулась и приветливо поклонилась:

— Здравствуйте, барчук!

Ваня молча кивнул головой и пошёл за ними.

Адель Львовна лежала на кушетке с книгой в руках. Ее густые, длинные волосы были распущены.

— Здравствуйте, барыня, — тихо сказала пришедшая и низко поклонилась.

— Здравствуй! Ты кто такая?

— В горничные к вам пришла наниматься, барыня, — ответил за пришедшую Тихон и вышел из комнаты.

Адель Львовна внимательно оглядела женщину с ног до головы.

— Как тебя зовут?

— Машей.

— А ты откуда?

— Из города, барыня. Мне там говорили, что у вас недавно старушка горничная померла. А я место ищу.

— А ты что умеешь?

Женщина улыбнулась.

— Работу горничной всякую знаю, барыня. Я пять лет в Питере у хороших господ жила. У графов Уваровых.

— О! — удивилась Адель Львовна. — А почему же ушла от них?

— Они, барыня, за границу уехали. Хотят там детей учить.

— Рекомендация есть?

— Как же, барыня. Пожалуйста!

Маша протянула барыне конверт. Ваня подошёл ближе и заглянул через её плечо. На небольшом листе плотной голубоватой бумаги, под оттиснутой наверху золотой короной, крупным, чётким почерком было написано:

«Мария Сорокина служила у меня горничной с 1905-го по 1910-й год. Рекомендую её как девушку честную, строгую, умелую и почтительную». И подпись: «Граф П. Уваров», с широким и затейливым росчерком.

Адель Львовна снова оглядела пришедшую с головы до ног. Смотрел на неё и Ваня. Ему очень хотелось, чтобы взяли эту Машу, но сказать этого он не смел. У Маши были спокойные серые глаза, но, когда она улыбалась, они становились такими ясными и тёплыми, что и Ване сразу стало тепло на душе. Улыбками этот старый барский дом не был богат.

С минуту длилось молчание, как будто все изучали друг друга. И вдруг Маша снова улыбнулась и сказала:

— Я, барыня, и причёсывать умею. Графиня парикмахера не звали, всегда я их причёсывала. Даже на балы.

— Правда? — оживилась Адель Львовна.

Но за раскрытой дверью вдруг раздались тяжёлые шаги хозяина. Адель Львовна сразу вся как-то сжалась, а Ваня присел на корточки и притаился за её спиной.

Дядя Кузьма вошёл в комнату и остановился, широко расставив короткие ноги и засунув руки в карманы брюк.

Маша почтительно поклонилась:

— Здравствуйте, барин.

— Кто такая? — бросил он, обращаясь к жене и не отвечая на приветствие.

— Горничной нанимается, — сухо ответила жена.

Харчев хмуро посмотрел на Машу.

— Грамотная?

— Чуть-чуть грамотная, барин, — совсем тихо ответила Маша и опустила глаза. Улыбка исчезла с её лица.

— Не подойдёт! — отрезал Харчев. — Терпеть не могу грамотной прислуги! Зазнаётся больно!

— Ну вот! — Адель Львовна от возмущения даже сбросила ноги с кушетки и села, тем самым обнаружив Ваню.

— Это что такое? Почему ты тут?! Марш наверх! — закричал на него Харчев.

Ваня бросился из комнаты.

Он вбежал к себе, подобрал с пола учебники, сел за стол, раскрыл грамматику на первой попавшейся странице и, подперев голову руками, уставился в неё глазами. Пусть дядя входит, — Ваня занимается!

Но мысли Вани были внизу, в будуаре тётки. Что там?.. Ясно: тётка хочет взять Машу, а дядя назло будет отказывать. Кто одолеет на этот раз?..

Минут через десять он услышал скрип ступенек и непривычно весёлый голос Адели Львовны:

— А наверху слева — комната барчука, а направо — твоя каморка. Там у нас и покойная Даша жила, там и умерла. Не будешь бояться, что привидится?

— Нет, барыня, я не робкая, — ответил голос Маши. — И я буду очень стараться, чтобы барин был доволен!

Ваня даже подскочил на стуле. Взяли Машу!

За обеденным столом в этот день прислуживала уже новая горничная. Ваня украдкой наблюдал за ней. Та ли это Маша? В чёрном платье, в белом накрахмаленном переднике и такой же наколке на гладко зачёсанных волосах, прямая, строгая, со скромно опущенными глазами, она бесшумно входила в столовую, внося одно за другим блюда, и так же бесшумно уходила. Дядя сидел хмурый и ни разу не взглянул на неё. Тётка не могла скрыть торжествующей улыбки — на этот раз она победила! Обед прошёл в глубоком молчании.

Вернувшись к себе, Ваня зевнул и потянулся. Ох, а уроки приготовить всё-таки придётся… Иначе он и завтра не узнает, что же случилось с Томом и Геком на кладбище.

Проклятая задача никак не хотела выходить. Ваня с сердцем сдвинул тетрадку и задачник в сторону и принялся списывать упражнение на самостоятельные гласные.

В комнату вошла Маша.

— Барыня велела мне постель вам постелить на ночь, — сказала она.

— Стели. — Ваня продолжал писать.

— Уроки готовите, барчук?

— Мгм.

Маша подошла и заглянула в тетрадку через его плечо.

— А «старик»-то через «а», а не через «о» пишется, — прошептала она на ухо Ване, — ведь «старый», а не «сторый»; не правда ли?

Ваня с удивлением посмотрел на неё. Это была снова та, утренняя, не столовая Маша. Глаза её улыбались ему тепло и весело.

— И в слове «вертеться» у вас ошибка. Какая, а?

Ваня подумал и вставил мягкий знак.

— Слушай, Маша, — прошептал он, — ты же сказала дяде, что чуть-чуть грамотная… А ты же совсем грамотная!

— Ну, какое там совсем! — засмеялась Маша. — К графским детям учителя ходили, ну и я маленько получилась.

— Маша! — Ваня весь повернулся к ней на стуле. — Может, ты и задачи решать умеешь? Такую трудную задали, ужас!

— Ну, что вы! — Маша махнула рукой и начала стелить постель.

— Маша! — умоляюще зашептал Ваня, когда она пошла к двери. — Ты, наверное, умеешь и задачи решать!.. Я никому не скажу! Хочешь, перекрещусь? Перед иконой! Вот тебе крест, никто не узнает никогда, никогда! — Он встал и истово перекрестился на икону.

— Давайте вместе разберёмся!

Она села рядом с Ваней и, наморщив лоб и шевеля губами, стала про себя читать задачу.

— И правда, трудная!

— Я же говорил! Ну, брось!

— Ничего не люблю бросать, раз уж начала, — упрямо сказала Маша. — Давайте думать!

— Ну и думай!

— А что, если первым делом узнать, сколько было кулей овса?

— Как же ты это узнаешь?.. Нет, постой… Можно узнать, сколько купец продал…

— А и верно!.. Только не пойму, как же узнать-то?

— Вот бестолковая! Вычесть вот это число из этого.

— Ой, правильно! Не догадалась!.. А дальше-то как?

Через десять минут задача была решена. Ваня очень удивился: совсем, оказывается, не трудная!