…Я узнал того, кто через меня переступил. Это был мой тёзка — тоже Колька, Колька Радько, заводила и командир местных мальчишек, которым ещё не исполнилось шестнадцать и кого не записывали в реестр. Кольке было пятнадцать — невысокий, крепкий, с тяжёлыми кулаками парнишка, носивший совершенно киношный светло-пшеничный чуб. Кстати, казачата нас — "иногородних" — не задевали и не чморили, хотя могли бы. Но и в свой "круг" не допускали. Тот же Колька цедил слова через губу и только по работе.

Ну да ладно. А вот куда его понесло?

Мне вдруг стало очень интересно. Живое ощущение, выходящее за рамки непосредственных реакций на то, что меня окружало, я испытал впервые за эти три недели.

Я привстал и бесшумно съехал на выложенный досками пол. Нашарил сапоги. Другой обуви у меня просто не было — только эти кирзачи, выданные станичным кругом хорошо ещё, что по ноге. Это было смешно, и я хихикнул. У меня осталась одна пара обуви, и я сплю на сене. Кажется, дальше уже некуда валиться.

Колька маячил у загородки неподалёку. С кем-то разговаривал негромко. С девчонкой, что ли, болтает? Я натянул сапоги на босу ногу и подкрался ближе.

Нет, не девчонка. Там собралась целая компания — братья Ищенко, Борька с Андрюшкой, близнецы, оба крепкие, невысокие, лобастые и белобрысые, а ещё — черноволосый, тоже чубатый, но лицом похожий на девчонку Димка Опришко.

— Не знаю, — шептал как раз он, — чихает, как сатана. Я и так и сяк… чихает.

— От этой барды зачихаешь, — буркнул Борька. — Как ещё вообще работает… Ну всё равно ж надо идти. Пошли глянем… Может, ещё Барбаша позовём?

— Не дёргай его, знаешь ведь, на дядю Семёна похоронка вчера пришла, — сказал Колька. — Пошли сами.

— Суки, бля, — энергично высказался Андрюшка. — Не дождусь, когда мы начнём. Рвать буду гадов, как червей давить.

— Один, что ли, такой? — уже на ходу спросил Димка.

Они пошли куда-то в темноту. Ну, точнее, не совсем было темно, я уже неплохо видел и только благодаря этому вовремя сумел нырнуть в лебеду, когда, перебравшись через загородку, нечаянно хрустнул чем-то — и все четверо обернулись.

— Это что? — спросил тихо Борька, а мне показалось — рядом сказал, над ухом. Я в лебеде перестал дышать.

— Да ладно тебе, — сказал Димка. — Не диверсанты, в самом-то деле…

— Ага. А в пятницу бензозавод в Отрадной сам взлетел?

— Разбомбили его…

— Х…я тебе-то. Он у них в бункере был — офигеть. Взорвался… Сыпанут овцам какого цианистого калия, зимой будем подмётки от кедов варить…

— Не дури, где овцы, а где мы… Пошли.

— Э, ты чего, до зимы в окружении сидеть собрался?

Они всё-таки ещё постояли молча, потом разом повернулись и пошли дальше — по тропинке через высоченную лебеду. Я выждал и стал красться следом.

Куда вела тропинка — я не знал. Скорее всего, это были какие-то заброшенные ещё в незапамятно-советские времена поля, а окрестностей станицы я и приблизительно не представлял. Просто шёл, стараясь ступать как можно тише и ориентируясь на негромкие голоса впереди.

Так мы шли, наверное, с полчаса, не меньше, в довольно быстром темпе. А потом…

Потом на меня свалилось что-то тяжёлое и живое, закутало голову, я втянул в себя воздух — и отрубился, задохнувшись чем-то приторно-сладким.

* * *

— Морду подними!

Я получил сильный удар по щеке, всхлипнул от боли и открыл глаза.

В небольшом помещении пахло то ли водкой, то ли ещё чем-то таким… Побулькивал у дальней стены сложный агрегат, сильно напоминавший аппарат из старой комедии "Самогонщики". Горел костёр из какого-то мелкого сухостоя и фанерных обломков. Возле огня сидели на ящиках все трое мальчишек. Нехорошо глядели на меня. Борька с Андрюшкой курили — самокрутки, здоровые, как поленья. Димка стоял возле меня.

— Вы чего, пацаны? — пробормотал я и вдруг чихнул. Ещё раз. Ещё. Они засмеялись — сухо, нехорошо.

— Как наш табачок? — поинтересовался Борька.

— Какой табачок? — спросил я, только теперь обнаружив, что плотно привязан к стулу — за руки и ноги — а мои сапоги лежат у ещё одной двери — в глубине помещения.

— Такой, дурачок, — срифмовал Борька. — Ты думаешь, что с тобой было? Я отстал, тебя подкараулил и на башку мешок набросил. А там махорочная пыль. Апп — и готов. Мой брательник старший так чехов крутил. А до него…

— Ладно, — прервал его Колька. — Ты чего за нами шёл? Шпионил?

— Да на кой мне чёрт?! — возмутился я не вполне искренне. Что ни говори, а я именно шпионил…

— Ясно. Шпионил, — подвёл итог Андрюшка и щелчком пальца бросил хабарик в костёр. — Теперь осталось выяснить — зачем.

Мне стало не по себе. Они совсем не были похожи на играющих мальчишек. Ни чуточки.

— Пацаны… — начал я, но Колька меня перебил:

— Значит так, тёзка, — он, оказывается, помнил, как меня зовут! — Ты извини. Как в кино говорили до войны — ничего личного. Но таких, как ты, за последние две недели в округе уже несколько человек отловили, так что… рассказывай давай, что и как, а потом пойдём атамана будить.

— Да я просто так за вами шёл! — возмутился я, ощущая какое-то нехорошее кисельное подрагиванье в животе. Мальчишки засмеялись — все четверо:

— Ага, — сказал Димка, — играл просто, — и они опять засмеялись.

— Ну тогда так, — Колька усмехнулся. — Тогда мы сейчас вон тот кусок жести нагреем докрасна и тебе под ноги положим. Давай, Борь.

Борька сделал ещё одну затяжку, тоже бросил окурок в костёр и, поднявшись, переложил в огонь большую прямоугольную жестянку. Сел на своё место.

У меня в животе сжался комок.

— Да вы чего! — вскрикнул я.

— А ты что думал — это и правда игра? — и Димка вдруг сжал мои щёки с обеих сторон пальцами — как клещами. Я увидел совсем близко его осатаневшие глаза. — Ты знаешь, сколько у нас похоронок в станице?! Сорок три уже! Тридцать шестая на моего папку была! Ещё добавить решил?! На кого работаешь, гадина?!

— Пу… фти… — с трудом выговорил я. Он правда отпустил, тяжело дыша. — Пацаны, — я постарался говорить спокойно. — Если вы правда меня мучить будете, то как же вы не понимаете — я всё, что угодно скажу. Что вы потребуете, то и скажу.

— Вообще-то он правильно говорит, — заметил вдруг Борька.

— Ты же сам его скрутил, — повернулся к нему Димка.

— Скрутил, потому что про наше дело лишним знать нечего. А что он шпион… — Борька покачал головой. — Чего ему тут, у нас, вынюхивать?

— У меня отец тоже погиб, — сказал я. И первый раз по-настоящему подумал об отце, как о мёртвом. К горлу подкатил комок, а страх почти исчез. — Ну хотите — давайте, пытайте, если вам охота послушать, как человек кричит. А я наслушался уже… Казаки, пуп земли! Не бомбили вас, из дому вы не убегали…

— Горло не дери и на жалость не дави, — сказал Колька.

— Ну тогда убейте, чтобы я никому не рассказал, как вы тут самогонку гоните! — выдал я.

Странно. Они опять засмеялись, но уже по-настоящему, весело.

— От дурак, — заметил Андрюшка. — Разве самогонка так воняет?

— Не нюхал, — огрызнулся я.

Они опять засмеялись. А мне — мне вдруг до дрожи внутри захотелось узнать, чем же они тут занимаются?

— Ладно, — Колька встал с ящика, в руке у него блеснул длинный, чуть изогнутый нож с наборной рукояткой. — Иди… шпион.

Он ловко полоснул по верёвкам — раз, два, три, четыре — ножом, и я почувствовал, что свободен.

— Может, всё-таки… — начал Димка. Колька махнул рукой, убирая нож в рукав:

— Да ясно всё…

— Пацаны, а что вы тут делает? — не удержался я, подбирая сапоги.

— Пацана ты в зеркале увидишь, — сказал Борька, — а мы, слава богу, казаки.

Он сказал это без наигрыша. Я вздохнул. Пожал плечами. И, натягивая сапог, увидел сбоку от той, второй двери предмет, небрежно закинутый рваным брезентом.

Предмет, мне хорошо знакомый.

Я выпрямился.

— Это что, MZ-34?

— Откуда знаешь? — быстро спросил Колька.