— Так почему же? — вдруг потребовал он ответа.

Так много всяких «почему».

— Я не умею читать чужие мысли! — сказала она. — Что «почему»?

— Почему вы притворились, что не узнали меня?

Роми улыбнулась и решила прибегнуть к наглости.

— Наверно, потому, что мне не нравится, когда мной манипулируют.

— Манипулируют?

— Вот именно.

— И кто же вами манипулирует?

— Бросьте-ка сами вы притворяться, — сказала она язвительно. — Вы, кто же еще. Вы специально взяли на себя труд сделать заказ от имени одной из ваших менее известных компаний, занимающихся земельной собственностью, чтобы не называть настоящую фамилию. И для того, полагаю, чтобы ошеломить меня при встрече. Какой реакции вы ожидали, Доминик? Надеялись, что я упаду в обморок у ваших ног, встретившись с вами лицом к лицу? Его серые глаза сузились.

— Вы хотите сказать, что знали, с кем встретитесь?

— Разумеется, знала! — презрительно фыркнула Роми. — Или вы вообразили, что я с радостью хватаюсь за любой заказ, не позаботившись сначала проверить, от кого он? Моя работа связана с тем, что я бываю у заказчиков дома, часто даже живу у них по несколько дней. К тому же я женщина! Неужели вы полагаете, что я стану рисковать и не позабочусь получить кое-какую информацию о том, кто меня нанимает? У меня деловое предприятие, Доминик, а не кружок вязания на спицах! Он взглянул на нее со сдержанным восхищением.

— Так-так-так, Роми, — сухо заметил он. — Похоже, вы приобрели по крайней мере капельку здравого смысла за эти годы. Жаль, что этого, не случилось на пять лет раньше. Его снисходительное замечание еще больше разозлило Роми. Она возмущенно втянула в себя воздух.

— Но даже если бы я не ожидала, что встречусь с вами, почему вы решили, что я обязательно должна вас узнать? Почему нельзя предположить, что я могла и не узнать вас? Воображаете, вы так великолепны, что это делает вас незабываемым? Уверены, что ваш образ навечно впечатывается в память любой женщины, познакомившейся с вами?

— Я был бы немало удивлен, если бы вы меня не узнали. Но совсем не потому, что я был вашим шафером. Как-никак у нас с вами было весьма интересное, общее приключение, не так ли? — Он лениво улыбнулся, и Роми стало жарко при мысли, что он вспоминает ту эротическую сцену в лифте. — Хотя, должен признаться, очень многие женщины говорят мне, что у меня незабываемое лицо.

Его слова полосовали ее, словно ножом, и Роми потребовалась вся сила воли, чтобы не наброситься на него в припадке ревнивой ярости — чувства, на которое она, как ей было известно, не имеет права.

— О, вот как?

— Да. — Он высокомерно усмехнулся. — Именно так.

— Доминик Дэшвуд, — заявила Роми запальчиво, — вам никто никогда не говорил, что вы — просто наглый… наглый…

— Ублюдок? — сухо предположил он. — Вы имеете в виду это слово? Говорите его вслух, Роми, не стесняйтесь. Это ведь так и есть. Роми посмотрела на него в упор.

— Нет, благодарю вас. Я бы употребила гораздо более продуктивное оскорбление, чем «ублюдок». А вы, по-моему, ищете предлог для крупной ссоры.

Его усмешка вдруг погасла, и он медленно и выразительно покачал своей темноволосой головой.

— Вовсе нет. Внебрачное рождение больше не является пятном позора каким оно было, когда я рос.

Она удивленно взглянула на него. Неужели сквозь его броню проступает что-то похожее на ранимость? Невероятно! Роми всегда считала Доминика безжалостным негодяем и соблазнителем. Но теперь, достигнув зрелости, она признавалась себе, что, вероятно, грешила слишком упрощенными суждениями. Может, в школе он был объектом насмешек? Может, в детстве его высмеивали и издевались над ним, потому что он имел несчастье родиться внебрачным ребенком? Она впервые утратила какую-то долю своей изначальной настороженности. Очертания ее рта смягчились, а губы неосознанно выпятились от прилива сочувствия. Что же в этом человеке такого, что вызывает у нее желание обнять его и утешить? Даже после того, что между ними произошло тогда… Она смотрела на него, и внезапная тишина заставила ее остро почувствовать их отрезанность от остального мира. Ее мысли сразу же проникли на запретную территорию — как только она позволила взгляду скользнуть вниз на великолепную выпуклость, пройтись по всему мускульному совершенству, скрывающемуся под брюками из тонкой льняной ткани. А шелковая рубашка, которая была на нем, изумительно подчеркивала его твердый, плоский живот и силу мускулистых рук. Роми в отчаянии закрыла глаза, а когда открыла их, то увидела, что он пристально смотрит на нее.

— Давайте чего-нибудь выпьем, — неожиданно сказал он. — Вы неважно выглядите.

— У вас самого вид далеко не блестящий, — солгала она. И поймала себя на том, что устраивается поудобнее на софе… Да, он прав. Она и в самом деле чувствовала себя неважно. Это, несомненно, от потрясения — оттого, что снова видит его. И от неприятного открытия: за эти пять лет она не выработала никакого волшебного иммунитета против его умопомрачительной привлекательности.

Он окинул сощуренным взглядом ее обмякшую фигуру и коротко приказал:

— Оставайтесь на месте!

— А я никуда и не собираюсь… — пробормотала она.

Их взгляды встретились на одно долгое мгновение, а когда он повернулся и пошел к выходу, она стала смотреть ему вслед, точно одержимая, не в силах оторвать от него глаза, хотя и презирая себя за это.

Когда Роми с ним познакомилась, ему было двадцать шесть лет, он отличался большими способностями и честолюбием. Уже тогда нетрудно было предсказать, что его ждет блестящее будущее. Но теперь ясно, что даже самые радужные прогнозы не отдавали ему должного. И дело здесь не столько в похожем на дворец доме, где он живет, и не в дорогой одежде, которую он носит, даже не в изготовленных по авторской модели наручных часах, способных противостоять какому угодно воздействию и имеющих соответственную цену. Нет, это что-то менее материальное, чем собственность, но в некотором роде гораздо более ценное. Ибо Доминик обладал спокойной властностью, он излучал силу и достоинство. Он, как поняла Роми, был того типа человек, чье уважение ценится очень высоко. И она нисколько не сомневалась, что сам он с большим уважением отнесется к какому-нибудь слизняку, чем к ней. Да и можно ли его за это винить? Тем более ей? Если она изложит даже самому непредвзятому стороннему наблюдателю все факты, касающиеся их злополучной встречи пять лет назад, разве тот не осудит ее? Она сопротивлялась, но слишком долго подавляла воспоминания, чтобы теперь удалось остановить их поток, устремившийся в ее сознание и оживлявший прошлое с такой мучительной, сладостно-горькой ясностью. У нее в памяти всплывали фрагменты давно минувших событий, и она мысленно перенеслась на пять лет назад, в послеполуденные часы летнего дня…

Была вторая половина дня накануне ее свадьбы, и Роми чувствовала себя препаршиво. Визажистка только что закончила пробу перед завтрашней церемонией в церкви и наложила ей на лицо больше грима, чем обычно. Роми смотрела на себя в зеркало и хмурилась. От избытка туши и жидкой пудры ее глаза, может быть, действительно казались больше, а кожа — еще глаже, но сама она казалась намного старше. И грубее. Так что она пошла прямиком в ванную комнату и все смыла!

Ее мать лежала на кровати в их гостиничном номере, пила неохлажденное белое вино и закладывала скатанные из ваты шарики между пальцами ног, чтобы дать высохнуть красному лаку, которым были покрыты ногти. Оторвавшись от своего занятия, она взглянула на вошедшую в комнату Роми, и брови сошлись у нее на переносице.

— Накрась сейчас же лицо! — приказала она. — Без макияжа ты выглядишь ужасно.

Словно не слыша, Роми присела на край своей кровати и стала внимательно рассматривать ногти на руках. Потом нерешительно спросила:

— Как, как по-твоему, у каждой невесты бывает такое ощущение?

Мать еще отпила глоток теплого вина.