— Данила, — покачал головой историк, — а тебе не кажется, что это максимализм? Право на существование имеют разные точки зрения.

— Вот уж нет! — решительно возразил Данила. — если я сел за стол, то, какие бы вкусные вещи передо мной не поставили, я не смогу есть, если сосед напротив руками лопает объедки и чавкает. Так и ни одна страна не может нормально существовать, пока признает право на "разные точки зрения". Есть такие "точки", существования которых так же неприемлемо, как неприлично поедание объедков за столом руками.

— Ты философ, — слегка удивлённо отметил Роман Романович. — А ты не задумываешься, что с чьей-то точки зрения ТЫ ТОЖЕ ешь объедки руками? Ты уверен, что стоишь на правильной позиции? — в голосе учителя появился искренний интерес.

— Да, — без раздумий ответил Данила.

— И откуда у тебя эта уверенность?

— Моя позиция подразумевает заботу не только о личном благе и личных интересах, но и о благе и интересах страны. Будет хорошо России — будет хорошо и людям. Но не наоборот.

— Но это тоталитаризм, Данила, — помолчав, сказал Роман Романович.

— Ну и что? — удивился Данила. — Это идеология государства, которое хочет выжить само и сберечь своих граждан. А называть её можно как угодно.

— Трудно спорить с такой убеждённостью, — грустно сказал Роман Романович. — А спорить приходится часто — придёшь в класс и увидишь.

— Ребята хвалят ваши уроки, — поспешил заметить Данила. Учитель улыбнулся, но тоже как-то грустно и, сказав: "До свидания, Данила". - свернул в другую улицу.

Разговор не оставил неприятного осадка в душе Данилы. Он тоже свернул, ориентируясь на видное уже крыльцо клуба и думая, что сегодня должно получиться пострелять — Тимур редко отказывал, говоря своим подопечным:

60.

"Быть русским и плохо стрелять — преступление." Эти слова все поддерживали, хотя говорил их немец мальчишкам, а русских среди них было меньше половины.

… Дежурный по клубу Стас Голявко. Он печально сидел в каморке Тимура и методично швырял самодельные "дартс" в плакаты с изображениями покемонов и телепузиков, при особо удачных попаданиях кривя лицо так, словно попадали в него.

— Привет, — меланхолично объявил он, когда Данила всунулся внутрь.

— Привет, — ответил Данила, — А где командир?

— Не знаю, — лаконично отозвался Стас. — Ишши, — и послал дротик точно в нос оранжевому Пикачу.

— Ясно, — подвел итог Данила и рысцой отправился в спортзал.

Народу там было полно. Около площадки, на которой сражались Ванька Ямщиков и лучший гитарист клуба Артур Талашко, стоял Олег — одетый под доспехи, потный, красный — только что окончил схватку. Мальчишки пожали друг другу руки. Олег стащил куртку — она щелкнула, как резиновая — и поморщился:

— Голова болит, напрыгался… Анекдот про похмелье знаешь? Дневник американца, — он помахал перед собой курткой, — запись первая: "Вчера пил с русским. Чуть не умер!" Запись вторая: "Сегодня похмелялся с русским… Боже, лучше б я умер вчера!!!"

— Тимур где? — терпеливо спросил Данила.

— Где-то базарит, — неопределённо ответил Олег. — Ладно, ты его ищи, а я в душ и тебя найду.

Он смылся, получив шлепок между лопаток. Данила ещё посмотрел на схватку и решил прогуляться по клубу, посмотреть кто чем дышит.

Народ в комнатах тоже не бездельничал. Судя по всему, Тимур-таки объявил о походе. Точно, потому что почти везде шли приготовления. Они заключались в перетаскивании с места на место оборудования и снаряжения с его примеркой, подгонкой и починкой. Впрочем, суетились не все и не везде. В проекторной прокручивали готовые к монтажу эпизоды "Ильи Муромца ХХ1". Данилу направили оттуда вежливо, но решительно. А в фотолаборатории человек десять слушали, как Валька Баландин играет на гитаре и поет — Данила тоже задержался послушать, песня была знакомая и хорошая, её в "Хорте" любили…

— Что нужно от жизни принцу?

У принца есть шпага и принцип,

И он защищает принцип,

Прекрасный, как сказка, принцип.

А нищий закован в латы!

Сытый он

и богатый,

Смеётся он,

просто смеётся

Над бедным принцем моим…

Данила послушал бы ещё, но был уверен, что Тимур сейчас рассказывает что-то интересное или готовиться открыть оружейку, чтобы пострелять в тире. Насчёт первого он не ошибся. Тимур разговаривал с несколькими ребятами в хранилище для тренировочного оружия — все расселись по стеллажам, кое-кто крутил в руках пластмассовые клинки, но слушать им это не мешало. Семиклассник Славка Талашко (точнее, теперь восьмиклассник), младший брат

61.

Артура, что-то вкручивал насчёт Петра 1.

— А Роман Романович говорил, что Пётр всё делал неправильно. Столько везде народу загубил за просто так. Это раз. Войну со Швецией начал. Это два. И три — он Россию этой, как её… бытности…

— Самобытности, — сказал подкидывающий на руке топор белобрысый крепыш Олег Левко. — Научное слово такое. Вы ещё не проходили.

— Самобытности, — повторил Севка, бросив на Олега многообещающий взгляд, — точно. Самобытности лишил и с нормального пути развития сбил. А вы говорите великий.

— У них Роман ещё первый год был, — снова вмешался Олег. — Они ещё не разобрались. Не поняли, что это идеологический террорист, а не педагог.

В комнате в разнобой, но весело засмеялись. Севка мотнул тёмным чубом:

— А я не для смеха говорю, — воинственно объяснил он. — Я правда знать хочу. И нечего прикалываться, дуб.

Это вызвало ещё больший смех. Тимур, улыбаясь тоже, поднял руку, как индейский вождь на совете:

— Стоп. Ладно. Посмеялись, теперь давайте соответственно серьёзности вопроса.

— Давайте я его просвещу, — вызвался Джек, которого Данила не сразу заметил — он сидел на полу в углу и только теперь поднялся. — Можно, командир?

— Прошу, — сделал изысканный приглашающий жест Тимур, — дон Румата.

— Так, — Джек вышел на середину комнаты и заложил руки за спину. — Сначала общеполитическая и социокультурная обстановка в России конца ХV11 века… — он не выдержал серьёзного тона и фыркнул, махнул рукой: — Ладно по-простому, по-рязански… Кто не знает слушайте. Короче, в ХV11 веке вся Западная Европа была перенаселена нафик. Сельское хозяйство было фиговое, урожаи так себе, а народу много. Отсюда — войны. Долгие и очень жестокие. Это вот многим кажется, что тогда войны были не страшные, вроде — чем воевать-то палаши, мушкеты, пистолеты… А на самом деле ещё те были баталии. Вот Тридцатилетняя война, например, так Европу опустошила, что в Германии осталась едва 1/5 населения, после неё, этой войны, церковь официально разрешила брать по две жены, чтобы рабочие руки восстановить. И так каждый год. Воевали из-за земли. Прикрывались разными там словами про веру, про старые обиды…

— Джек, — покачал головой Тимур. Джек поправился:

— Ну, не прикалывались, правда верили… Но воевали-то всё равно из-за нехватки земли. Тесно было. И тогда Лейбиц… знаете, кто такой Лейбиц?

— Математик вроде… — неуверенно подал кто-то голос.

— Точно, — подтвердил Джек. — Так вот, в 1670 году это математик разработал такой план — как покончить с войнами в Европе. Для этого нужно было дать европейцам землю — столько, чтобы они осваивали несколько веков, а друг друга не трогали. Если будет земля, тогда зачем воевать? В этом плане Лейбниц предложил: пусть Англия и Дания осваивают Северную Америку, Испания — Южную, Голландия — Индию, Франция — Африку, а Швеция — Россию. То есть, мы должны стать колонией Швеции…

— Ни фига! — насупился Севка. — Облом им, мы бы все равно отбились.

— А вот тут нужно правде в глаза смотреть, — поучительно продолжал Джек. — У Швеции была лучшая в мире сухопутная армия и второй после английского

62.

флот. Это вообще была одна из самых сильных стран мира. А с чем бы мы стали отбываться? Промышленности — ну заводов там, фабрик — у нас почти не было. Флота совсем не было никакого. Пушки, которые имелись, были сделаны при Иване Грозном, их все в 1700 году, когда война началась, все повзрывало нафиг. Конница — сборная, дворянское ополчение там всякое, лошадки мелкие. В начале той войны было такое, что шведы даже шпаг не вынимали, просто растаптывали наших конников своими конями. Пехоты совсем никакой, стрельцы наши годились только огороды разводить да бунтовать. Наши же сами так про войска писали: " Соберутся толпой, пойдут воевать, неприятелей одного другого убьют, а сами потеряют сотню — и тем рады." Короче, мы бы с той нашей армией даже одного сражения против шведов не выдержали. У тех та-акая дисциплина была и храбрые они были, и вооружены хорошо… Если бы не Пётр с его реформами — схавали бы нас у губы салфеткой утёрли. Как разные там Африки и Америки с Индиями. Там тоже народу было полно, а европейцы раз-раз — и завоевали, и всегда малым числом. Потому что оружие было хорошее — раз! Дисциплина и подготовка солдат — два! И военная наука, а не просто толпа на толпу схватились, кто победит — три! Теперь про самобытность. Никакой не было самобытности вообще. Нашу самобытность монголо-татары уничтожили. Хоть мы их и прогнали и даже подчинили, что от них осталось — но они Россию отравили своими обычаями, бездельем, ленью и порядками. Так что Пётр не самобытность разрушил, а вернул нас туда, откуда выдернули татаро-монголы — в Европу. И всё тут.