— Шестнадцать лет… Надеюсь, мы покажемся ему не хуже отца.

— Мальчишка понял, что мать думала о том же, о чём и он.

— Он же должен тебя помнить серьёзно, — и ободряюще ответил Данила и вылез наружу, сказав: — Я открою ворота.

Он потянулся, осматриваясь. В калитку, как видно, ещё входили, а вот въездные ворота заплёл всё тот же хмель. Данила вошёл во внутрь и огляделся. Изнутри сад казался ещё более запущенным и диким. В нём царил зелёный молчаливый сумрак, чем-то похожий на сумрак морских глубин.

Даниле стало не по себе. Возникло ощущение, что из за кустов и деревьев за ним наблюдают не то что недобрые, а оценивающие — вот правильное слово! — глаза. Мальчишка поспешил к воротам и, кулаком подняв засов, распахнул их сильным рывком, обрывая плети хмеля.

…Дом оказался большим. Не только КАЗАЛСЯ, но и ОКАЗАЛСЯ. Когда Данила распахивал ставни, закреплённые железными штифтами, насквозь проходившими через стены, оторвавшийся карниз "приласкал" его по голове.

— Вот блин, — проворчал он, одной рукой потирая ушибленное место, а другой

10.

прилаживая карниз в прежнее положение, — работа сама на голову упала…

На первом этаже — прихожая с лестницей наверх и вниз, в подвал, заваленный разным барахлом и холодный, как Арктика. Из прихожей двери вели на кухню, в столовую, совмещённые ванную и туалет с общей газовой колонкой (Данила долго не мог понять, что это такое), чулан и зал, который был один размером чуть не с весь первый этаж московской квартиры. На втором этаже оказались четыре(!) спальни и кабинет деда, сплошь заставленный книжными полками, на которых в ряд выстроились строгие, тёмных цветов издания полных собраний сочинений (по прежним временам — большая "подписная" редкость, Данила это знал!), подшивки "Красного Маяка" и сотни других самых разных книг, газетных и журнальных подшивок. У Серёгиных тоже было не мало книг, но всё-таки не столько и не таких. Стоял тут довольно новый компьютер со всем обеспечением (и подключенный к Интернету через местную телефонную станцию!). А на одной из стен висели фотографии — много-много. Там были дед и бабушка, ещё какие — то люди и места, и Люська звонко рассмеялась, когда мама показала ей на снимке выпучившую от сосредоточенности глаза маленькую девочку в белом платьице, с большими бантами и сказала: "Это я".

— А где военные фотографии? — поинтересовался Данила. — Дед ведь воевал.

— Он никогда не рассказывал про войну, — покачала головой мама. — А снимки есть — в альбомах где-то. Потом найдёшь.

Одно напоминание о войне в кабинете все-таки было. Над столом в стеклянной коробочке висела медаль "За отвагу". Данила её узнал — на серо-синей ленточке, потёртой и порванной, с вытершимися красными буквами, танками и самолётами. Только на этой медали была ещё красная звезда — тоже облупившаяся. Такой звезды не было на виденной Данилой раньше "За отвагу" — у одного из журналистов маминого отдела, воевавшего в Первую Чеченскую.

— Только одна? — спросил Данила. Светлана Александровна грустно улыбнулась:

— Дурачок…Остальные папа… ну, дедушка…не доставал. А эта висела, сколько себя помню… Ну, хватит, пошли разбирать вещи.

На чердаке дед оборудовал мастерскую. За домом стояли сарай, гараж и располагался заросший огород с неработающей системой полива.

Почти вся мебель была на местах. От этого возникало ощущение, что приехал в гости. Серёгины привезли с собой немного вещей, и они мало подходили к дому — современного стиля, лёгкие, плавных очертаний, броских цветов, эти веши, как и хозяева их, казались чужаками среди строгих, сумрачных, прямоугольных старожилов.

Странно было пользоваться множеством чужих вещей. Казалось, что они прямо в руках оживают после долгого сна…

…Был уже первый час ночи, когда Данила перестал таскать вещи. Мама и сестрёнка спали уже давно, часа два, а он всё сновал между трейлером и домом, то по комнатам, придерживаясь хорошего правила: вещи нужно ставить по местам СРАЗУ, а не загромождать ими коридоры и прихожие — мол, "потом расставим", потому что это "потом" превращается в недели, а то и в месяцы, в течении которых бывает невозможно найти самое необходимое.

Сбросив кроссовки, Данила уселся на диван и включил телевизор пультом. Попал на новости ОРТ, последний выпуск. На Ближнем Востоке шли бои израильтян с арабами. Папа Римский к чему-то призывал людей мира, хотя совершенно непонятно было, как выполнить его призывы, если обиды, из-за которых вцепились друг другу в глотки в разных точках планеты, чуть ли не древнее христианства.

Данила пощёлкал пультом. Телевизор принимал ОРТ, НТВ, TV6, "КУЛЬТУРУ" и местный канал "БРИЛЛИАНТ". Ничего интересного не встречалось, мальчишка выключил телевизор и подумал, что здорово — из вещей ничего не попортилось по время перевозки машины и прицепа по жэдэ. Потом подумалось, что завтра мама пойдёт на работу в СВОЮ газету. И ещё — что он сын владелицы городской газеты. Звучало солидно — в Москве о себе такого Данила сказать не мог, слова льстили его самолюбию. Снова пришла старая мысль — неплохо было бы стать журналистом. В этой профессии Данила понимал и умел, считая, что лишних профессий не бывает. Но к этой его скорее тянуло по привычке, а если честно — Данила не знал, кем он станет. Его мечты были смутными и неопределёнными, но работа, конечно же, должна была быть интересной и любимой. А значит, такой она и будет.

"Но кем же стать? — сонно думал он, разглядывая серый экран телевизора. — Люська, например, хочет стать королевой. Стать, что ли, братом королевы? Непыльно, но и неинтересно… Ещё будет время подумать…"

Занятия в школе должны были идти целую неделю, потом — выпускные экзамены… заранее сдав их Данила растянул себе каникулы, но сейчас сомневался правильно ли поступил — лучше бы сразу встретиться со своими будущими друзьями… ну и врагами. Да и понять, что тут за школа. И сколько их тут — населения-то около тридцати тысяч. Мама сказала, что после школы можно будет поступить в Воронежский Университет и пояснила, что после московских и петербуржских ВУЗов он считался лучшим в стране, она и сама его окончила.

Надо бы завтра посмотреть город, подумал Данила. И ещё подумал, что очень насыщенным получился день. Мысль была взрослой, Данила подумал её — и успел ещё осознать, что спит, прежде чем заснул по-настоящему.

ГЛАВА 4.

Данила проснулся от писка Люськи на верху — она требовала, чтоб ей подали мюсли с молоком. Послышался голос Светланы Александровны, её шаги по верхнему этажу. Данила, сцепив пальцы на затылке, тихо застонал и пошевелил ногами, пытаясь размять их. Насчёт мюслей он был уверен, что их нет. Но, кажется, были чёрствые бутерброды…Свесившись с дивана, мальчишка начал лихорадочно нашаривать кроссовки. Не миновать бежать в магазин…а где он?.. и сколько времени?.. Он посмотрел на часы — семь! И попробуй отказаться. Люська и так в полном возмущении, что Даниле можно не ходить в школу, а её — приходиться.

Светлана Александровна, одетая в халат китайского шёлка, появилась в дверях. Данила окаменел, держа в руке кроссовки.

— Уже проснулся? — осведомилась женщина, не обратив ни малейшего внимания на странный вид сына и вообще выглядя очень озабоченной. — Данила…

— Я иду, иду, ма, — поспешно сказал мальчишка, просовывая ноги в кроссовки. — Ты деньги куда положила?

Светлана Александровна ничего не успела ответить. В дверь позвонили (странно, но именно этот звонок УБЕДИЛ Данилу, что здесь и в самом деле его дом).

— Открой, пожалуйста, — Светлана Александровна поспешно ретировалась наверх, сказав: — Деньги я сейчас принесу.

За дверью стояла улыбающаяся полная женщина в свободном то ли платье, то халате, державшая в руках накрытый миской поднос.

— Здравствуйте, — удивлённо кивнул Данила. — В смысле — доброе утро…я… Мы тут…

— Доброго ранку, — ещё шире улыбнулась женщина. — А я з вечору бачу — у вокнах свит.