Около четверти века тому назад я написал по поводу одной газетной полемики брошюру «Национальная экономия и Фридрих Лист», которая тогда же и была издана.

Вскоре после того судьба привела меня к рулю финансовой и экономической политики, а также к участию в политическом управлении величайшей империи. Думаю, что моя государственная деятельность не противоречила мнениям, которые я высказал, когда стоял совсем вдали от власти.

Преклоняясь перед многими мыслями Листа, который был как бы предтечей Бисмарка, я считаю этих двух деятелей истинными националистами. Однако новейшие течения показывают, что национализм может получать разнообразные формы и объем применения в зависимости от места, времени и степени культуры. Так, например, Бисмарк, объединив Германию и создав империю с резким выражением национализма и с министерством, зависящим лишь от императора, не считал препятствием к созданию «национального» государства: конституционную поместную автономию, веротерпимость по отношению подданных не господствующего вероисповедания, даже нехристиан, равноправность всех граждан вне зависимости от вероисповедания и происхождения, установление отношений правительства ко всем гражданам и их между собою на основании незыблемых и одинаковых для всех законов и проч. Между тем многие из указанных явлений жизни Германской империи считаются иногда несовместимыми с национальными основами.

Мне представляется, что есть национализм здоровый, убежденный, сильный, а потому непугливый, стремящийся к охране плодов исторической жизни государства, добытых кровью и потом народа, и достигающий этой цели; и есть национализм болезненный, эгоистичный, стремящийся, по-видимому, к той же цели, но как подчиняющийся более страстям, нежели разуму, нередко приводящий к результатам противоположным. Первый национализм есть высшее проявление любви и преданности к государству, составляющему отечество данного народа; второй составляет также проявление тех же чувств, но обуреваемых местью, страстями, а потому такой национализм иногда выражается в формах диких для XX столетия.

Бисмарк был националист первого рода, а Абдул Гамид — второго. Я думаю, что первый тип более желательный для блага нашего отечества.

Граф Витте. С.-Петербург. Май 1912

Ни одна наука не находится в настоящее время в столь шатком положении, как политическая экономия. Достаточно сказать, что даже в среде жрецов этой науки являлись и являются лица, которые совершенно отрицают ее существование. Некоторые из них, хотя и продолжают читать лекции политической экономии по известному шаблону, тем не менее в полемике, когда противники их ссылаются на политико-экономические аксиомы, содержащиеся во всех учебниках, не стесняются заявлять, что, мол, эти аксиомы — бабьи сказки. Почему же наука эта находится в таком состоянии? Подробное рассмотрение этого вопроса не составляет предмета настоящих статей. Мы желаем только указать на то, что одна из главных причин такого состояния политической экономии заключается в том, что большинство экономистов допускало смешение и, во всяком случае, недостаточно разграничивало экономические понятия по отношению отдельного лица, нации (страны) и человечества. Между тем одни и те же экономические положения или выводы, справедливые по отношению лица, могут быть совершенно неправильными по отношению нации, одни и те же положения или выводы, верные по отношению нации, могут быть вполне ошибочными по отношению человечества и т. д. Поясним это примером. Для отдельного человека всякая вещь, хотя сама по себе и бесполезная, но которая дает ему возможность взять от других лиц действительно полезные вещи, составляет часть его богатства. Например, долговая запись Ивана на имущество Петра составляет часть богатства Ивана. Но эта долговая запись не составляет части богатства страны, коей подданными состоят Иван и Петр, а также не составляет части богатства человечества. Если запись эта уничтожится, то страна, равно как и человечество, не станут ни богаче, ни беднее. Но если Иван подданный одной страны, а Петр — другой, то эта запись, не составляя части богатства человечества, может составить часть богатства страны, коей подданным состоит Иван. Итак, некоторые предметы, сами по себе бесполезные, хотя не составляют части богатства человечества, но могут составлять часть богатства отдельного лица, а иногда и отдельной страны. Между тем многие экономисты-классики, делая совершенно правильное разграничение между богатством отдельного человека и человечества, недостаточно разграничивают понятия о человечестве и нации и уже потому неправильно считают национальным богатством исключительно только вещи сами по себе полезные или приятные и имеющие меновую ценность.

Творцы классической политической экономии, если не всецело, то преимущественно, в своих логических построениях имели в виду не нацию, а человечество. Они создали науку, которую было бы правильнее назвать не политической (общественной), а космополитической экономией. Их последователи упустили из виду это обстоятельство, а потому начали проповедовать космополитические экономические аксиомы как непреложные законы для национального общежития. Между тем факты и сама жизнь во многих случаях шли в разрез с этими законами. Вследствие этого явилось, с одной стороны, сомнение в праве на существование политической экономии как науки, а с другой — тупое доктринерское отрицание всех тех национальных потребностей, которые не согласуются с принципами творцов политической экономии. Отрицать научное право классической политической экономии только потому, что некоторые принципы ее не согласуются с хозяйственной жизнью различных стран, так же нелогично, как нелогично, например, отрицать научное право математического анализа потому, что многие выводы его не имеют житейского применения. Требовать же лечения всех экономических недугов страны по рецептам космополитической экономии так же бессмысленно, как, например, требовать устройства какого-либо двигателя по формулам аналитической механики, без принятия во внимание качества материалов, условий сопротивления и атмосферических влияний. Для того чтобы жизнь страны могла регулироваться принципами космополитической экономии, принципы эти должны прежде всего получить видоизменение, соответствующее наличным национальным условиям, точно так, как формулы аналитической механики для применения к жизни преобразуются в формулы практической механики, принимающей во внимание физические условия нашей планеты. Оставаясь в области взятого нами сравнения, можно сказать, что классическая политическая экономия аналогична аналитической механике; для применения ее к национальной жизни она должна преобразовываться в национальную экономию, подобно тому, как аналитическая механика преобразовывается в практическую; наконец, для того, чтобы национальная экономия могла применяться к жизни данной страны, должны быть приняты еще во внимание индивидуальные ее особенности, точно так, как для применения формул практической механики к данному случаю или категории случаев в формулы эти должны быть вставлены численные коэффициенты, соответствующие данным условиям этих случаев.

Если бы умственная жизнь настоящего столетия не была под самым сильным влиянием космополитизма, то несомненно, что параллельно развитию политической экономии развивалась бы прикладная часть этой науки — национальная экономия. Но космополитическая аберрация не только не дала возможности приобрести этой прикладной науке права гражданства во всех государствах, но, кроме того, установила разномыслие в житейском понимании принципов политической экономии.