Русская эскадра находилась у американских берегов несколько месяцев. Макаров, как и другие члены экипажа, много времени проводил на берегу. Он был дружески принят в одном американском семействе и... влюбился в некую мисс Кэт, которая была много старше его. Чувства четырнадцатилетнего кадета были сентиментальны, трогательны. Молодые люди даже переписывались некоторое время после ухода Макарова в Россию. Впрочем, единственным (и весьма полезным!) результатом этого юношеского увлечения было то, что влюбленный кадет неплохо выучил английский язык.

После экзотического Сан-Франциско Макаров оказался далеко на севере, в Аляске. В ту пору здесь находилась богатая русская колония, которая быстро развивалась. По всему Тихоокеанскому побережью Аляски росли русские поселения. (Через несколько лет, в 1867 году, правительство Александра II продало освоенную русскими землепроходцами гигантскую территорию всего за 7 миллионов долларов. Даже по тем временам это была смехотворно малая сумма.) В итоге плавание к Американскому континенту оказалось для Макарова лучшим морским учебником. Продолжалось оно долго: только 9 августа 1864 года вернулся Макаров в Николаевск. За это время он изучил все тонкости корабельного дела, ему пришлось даже принимать участие в изготовлении самоновейших бомб. Но главное – не об этом ли мечтает каждый юноша? – Макарову довелось даже самостоятельно вести корабль. Под наблюдением старших, конечно, но самостоятельно. Это был в буквальном смысле пятнадцатилетний капитан.

Страстная любознательность юноши, серьезность его интересов просто поражают. Во время стоянки в Ново-Архангельске (центр тогдашних русских владений в Аляске) он обстоятельно интересовался жизнью и бытом местных индейцев, на острове Кинай (около Аляски) спускался в угольные копи, на острове Кадьяк внимательно наблюдал способы охоты алеутов на морского зверя. Во всех этих поступках мы видим энергию и широту интересов будущего ученого и покорителя Арктики.

И это была отнюдь не праздная суетливость, вроде того, как равнодушный турист по привычке фотографирует все, что ни покажется вокруг. Любое увиденное им интересное явление, а также мысли, впечатления и наблюдения Макаров подробно записывал в дневник. Кстати говоря, дневник он продолжал регулярно вести в течение всей жизни, находя время для записей в самые, казалось бы, перегруженные делами дни. Многие тетради, в которых Макаров вел дневник, сохранились и находятся ныне в Центральном архиве Военно-Морского Флота в Ленинграде.

Досуг свой, а его было довольно много во время долгого плавания, Макаров использовал для учебы. Вот записи в его дневнике: 3 декабря 1863 года: «Утром читал всеобщую историю, а после обеда географию». 4 декабря: «Утром читал алгебру Сомова, а после обеда географию». 11 декабря 1864 года: «...Сажусь за тригонометрию или алгебру, далее идет обед, после чего я сажусь читать что-нибудь: соч. Ломоносова, „Одиссею“ или что-нибудь в этом роде». Не стоит приводить поистине бесчисленные записи такого рода, отметим лишь, что никто решительно во все эти месяцы не понуждал Макарова к занятиям.

Но даже ему, столь рано ставшему на самостоятельный путь юноше, очень нужен был умный и благожелательный старший наставник. С детских пор Макаров признавал высокое значение авторитета. Он писал тогда в своем дневнике: «Я не даю себе случая лениться, а, напротив, постоянно занимаюсь... а что в этом есть худого, так это то, что я сразу берусь за все, а как известно, кто за двумя зайцами погонится – ни одного не поймает... Эх, ежели бы я имел с моего раннего возраста хорошего наставника, который бы мог установить твердо мой характер и заставить меня прямо и неуклонно следовать по одному направлению, не сбиваясь с дороги...» Как отличаются эти серьезные и зрелые слова от обычного для юношеских лет своеволия и капризности! Приходится, видимо, на примере молодого Макарова еще раз подумать о пользе спартанского воспитания и раннего приобщения к труду...

Старшие командиры, с которыми довелось плавать Макарову, не могли не обратить внимания на способного и дисциплинированного юношу. Заметил скромного кадета и сам адмирал Попов. Он стал приглашать его к себе, беседовать с ним. Видимо, искренне привязался к нему.

В мае 1864 года они должны были расстаться: Попов на «Богатыре» оставался у американских берегов, а Макаров на другом судне уходил на родину. Сцена прощания воспроизведена в дневнике пятнадцатилетнего кадета с наглядностью документальной киносъемки: «...Я пошел к адмиралу проститься, его я застал за своим столом – он что-то читал. Когда я вошел, он обернулся.

– Ваше превосходительство, позвольте вас поблагодарить, – начал я, – за все, что...

– А, садитесь-ка вот тут, – он указал на постель. Я сел.

– Не хотелось бы мне с вами расставаться, да что делать, нужно... – Голос у него был более мягок и нежен, чем когда-нибудь. – Вы, разумеется, не будете сердиться на меня, – продолжал он, останавливаясь на каждой фразе, – если я вас иногда ругал, это я делал для чистой вашей пользы. В вас есть много добрых начал, но вы еще были не слишком подготовлены, чтобы жить между большими, потому что многие из них совсем не понимали, что с вами они не могут обращаться, как со своими товарищами, что они не могут вам говорить всего, что могли бы сказать своему брату. Все время вы вели себя хорошо; это доказывается уж тем, что все вас любили... Ну да знайте, что я вас люблю; если нужно будет, так я пригожусь. Может быть, еще Казакевич отошлет вас в Петербург; ну да вы и так не пропадете, если не будете думать о себе очень много. – Он начал искать что-то у себя в шифоньерке.

Слезы, давно уже капавшие, хлынули струей из моих глаз.

– Жалко, у меня нет ничего подарить вам, врасплох застали... Не подумал прежде. Возьмите вот мою карточку. – Он достал свою карточку, написав: «Моему молодому другу С. Макарову на память о приятных, а в особенности неприятных днях, проведенных им со мною, А. Попов. 18 мая 1864 г.», отдал мне.

Мы поцеловались, и я вышел».

Плакал Макаров, по-видимому, последний раз в своей жизни. Юность заканчивалась. Уже скоро, очень скоро довелось ему начать суровую воинскую службу со всеми ее трудностями и испытаниями. Отныне плакать ему не полагалось.

С осени 1864 года он возобновил занятия в Морском училище, предстоял последний курс. Забот у него прибавилось: теперь приходилось не только заниматься самому, но и помогать младшим товарищам: он был назначен фельдфебелем училища (должность, аналогичная нынешнему старшине). На этой первой своей командирской должности он, как и следовало ожидать, проявил себя довольно строгим начальником: ему удалось обуздать бурсацкие нравы воспитанников.

Выпускные экзамены Макаров выдержал прекрасно и 23 апреля 1865 года окончил училище первым учеником. Успехи его были замечены: командир Сибирской флотилии контр-адмирал П. В. Казакевич отправил в Петербург ходатайство о производстве Макарова в звание корабельного гардемарина (а не штурмана, как это полагалось по окончании училища) – это давало ему право впоследствии стать офицером.

Итак, первый рубеж был взят, и взят блистательно! Юноша, родившийся в семье простого служаки, учившийся на краю света в заштатном училище, лишенный протекций и покровительства свыше и даже не получавший помощи от семьи, он сам, только своей собственной волей и настойчивостью добился этого успеха. Училище Макаров закончил уже вполне взрослым человеком. В шестнадцать лет он был готов к самостоятельной жизни.

Официальные бумаги с Дальнего Востока в столицу двигались не быстро, еще медленнее продвигались они в петербургских канцеляриях, а нужно было начинать службу. Сперва Макаров плавал на пароходе «Америка», потом на корвете «Варяг». Заниматься ему пришлось делом скучным, рутинным, начальники попадались плохие. Первое время служебные дела его шли неважно: он не поладил со своим командиром и подвергся даже (первый и последний раз в жизни) дисциплинарному взысканию. Время шло. Макаров терпеливо переносил эти неудачи, проявил выдержку и настойчивость. Наконец в ноябре 1866 года он был переведен на флагманский корабль эскадры корвет «Аскольд».