– Я управляю мастерскими. Если бы не я, у Джорджа Тайлера не было бы ни гроша. Ему нечего было бы просаживать в тавернах и борделях, где, надо отметить, он пропадает целыми днями. Да, я стараюсь выжить и использую отходы. Ты собираешься обвинить меня в воровстве? Что ж, наказание будет быстрым, я и почувствовать ничего не успею. После того что я пережила сегодня, это будет только облегчением.

– Очень сомневаюсь, что Джордж платит тебе столько, сколько ты действительно заслуживаешь. Но если ты придумала, каким образом скомпенсировать свои издержки, это не мое дело.

Его вежливое согласие не успокоило ее. Она уже жалела, что рассказала ему об этой стороне своей жизни. Джоан убеждала себя, что берет у Джорджа взаймы глину и дрова для печи, но в глубине души, конечно же, знала – это не что иное, как воровство. Наверняка Риз осуждал ее за это. Ей вдруг стало невыносимо больно при мысли о том, что он считает ее воровкой, настолько больно, что это ранило ее самолюбие сильнее, чем сегодняшнее наказание. Умом она понимала, что не было причин для такой бурной реакции. Если Риз работал на Мортимера, он и сам, наверняка, был не без греха, – но это почему-то не помогало.

Она поставила чашку на стол.

– Мне пора идти. Я уже чувствую себя гораздо лучше. Джоан, пошатываясь, встала на ноги, но он тут же бросился к ней и ласково усадил обратно.

– Ты останешься. Поешь, выкупаешься, отдохнешь, а потом отправишься домой.

– Твоя жена вряд ли одобрит такое проявление милосердия. Когда она услышит обо мне, то подумает, что ты осквернил ее благочестивый дом.

Риз поднял ведра и вылил их содержимое в ванну. Облако пара окутало ее, и этого оказалось достаточно, чтобы сломить сопротивление. Джоан показалось, что она слышит, как каждая клеточка ее тела умоляет об очищении. Как же давно она не принимала горячей ванны!

– Еще раз благодарю тебя, – произнесла она. – Это не единственные слова, которые я знаю, но как я еще могу выразить тебе свою благодарность? Поверь мне, она безгранична. Спасибо, что ты так добр.

Он подошел к полке и открыл старую шкатулку.

– Не думай обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Кстати, я не женат.

С куском мыла в руках он вернулся к ванне.

– Кроме меня здесь нет никого, кто помог бы тебе принять ванну.

Мысль о Ризе, как о благородном бескорыстном защитнике, улетучилась в мгновение ока. Что-то в нем насторожило ее даже больше, чем слова. Джоан вдруг почувствовала, что они просто мужчина и женщина, которые по воле судьбы оказались вдвоем ночью в пустом доме. К своему глубокому изумлению она поняла, что он как мужчина совсем не был ей неприятен, как многие другие, например лакей Мортимера, скорее, наоборот. Она вся дрожала, но не от страха или отвращения, а от волнения.

– Надеюсь, тебе чуждо чувство ложной скромности.

– Я достаточно скромна, чтобы не позволить тебе помогать мне в столь интимном деле.

– Но я не вижу иного способа.

– Если другого способа нет, я вовсе не буду купаться.

– Но если ты не выкупаешься сейчас, все твое тело будет еще очень долго болеть.

– Ну что ж, тогда я справлюсь сама.

– Очевидно, к тебе возвращаются силы. Ты уверена, что справишься без посторонней помощи?

– Да. Оставь меня, пожалуйста, одну.

Он подошел к сундуку, извлек оттуда полотенце и вместе с куском мыла положил на скамью.

– Я буду в саду. Позови меня, когда закончишь. Может, ты сможешь выкупаться самостоятельно, но уж лестницу тебе в одиночку не преодолеть, это точно.

– Лестницу?

– Да, ту, что ведет в комнату, где ты сможешь выспаться. Вряд ли мне придет в голову отнести тебя ночью к плиточным мастерским, а если ты попытаешься идти сама, то едва ли доберешься до улицы.

– Но я не могу остаться.

Он лишь улыбнулся в ответ.

– Я не собираюсь тебя совращать, Джоан. К тому же какая от этого радость, если ты настолько больна, что не можешь даже самостоятельно передвигаться?

С этими словами он вышел за дверь.

Этот человек, должно быть, считает, что она наивная дурочка. Всем известно, что мужчины не особенно разборчивы и способны получить удовольствие, даже если женщина едва жива. Она немного посидит в горячей воде, а затем пойдет домой, за реку. И думать тут не о чем, не оставаться же ей здесь на всю ночь.

Джоан медленно поднялась. Тупая боль в ногах сразу же дала о себе знать, но, тем не менее, девушка смогла устоять.

Платье было зашнуровано на спине. Джоан попыталась дотянуться до узла, но руки, затекшие от колодок, отказывались слушаться. Ей едва удалось вытянуть их по бокам.

Это было просто смешно. Какая нелепость: ее разум оказался гораздо более стойким, чем тело! Раздраженная собственной беспомощностью, она прилагала неимоверные усилия, чтобы заставить руки двигаться.

Что-то внутри нее напряглось, задрожало и выстрелило острой болью. На мгновение в глазах потемнело, и, падая, она плечом ударилась о стенку камина. Соскользнув по стене, она опустилась на скамью и замерла, ожидая, когда прояснится в голове.

Поразмыслив о своем положении, Джоан глубоко вздохнула: ну что ж, видимо, ей придется поступиться своей гордостью. Она постаралась как можно громче выкрикнуть его имя, но голос был охрипшим и слабым.

Риз тотчас же вошел, держа в руках еще два наполненных водой ведра. Конечно же, он знал, что у нее ничего не получится, и поджидал у двери.

Поставив ведра с водой у камина, он подошел, сел рядом с девушкой и, не говоря ни слова, начал раздевать ее.

Риз потянул за завязки ее платья. Наверное, прежде шнуровка была сделана из серебристых лент, но теперь платье на спине скрепляли грубые кожаные шнурки.

Он попытался оставаться равнодушным, но это оказалось ему не под силу. Ее плачевное состояние и внезапная покорность затронули струны его сердца, пробудив в нем особую нежность к этой гордой девушке. И все же, несмотря на это, раздевая ее, он с трудом сдерживал охватившее его волнение.

Джоан тоже пыталась оставаться безразличной. На ее лице застыло строгое, несколько отстраненное выражение, и все же ее смущение было очевидным… и возбуждающим.

В том, как она подставила ему спину, чувствовалась привычка. Он догадался, что не был первым мужчиной, которому она позволила себя раздеть, но это его нисколько не удивило. На вид ей было чуть больше двадцати. Редкая женщина, дожив до такого возраста, не имеет в своем прошлом по крайней мере одного мужчину.

Риз решил оставить на ней сорочку, чтобы сохранить хотя бы иллюзию благопристойности, но, когда блеклая ткань распахнулась, оказалось, что под ней ничего нет: от шеи до впадинки у основания позвоночника просвечивалась полоска кремовой кожи.

– Дай мне полотенце, – сказала Джоан строго.

Он подчинился. Отвернувшись, она спустила платье с плеч и, развернув полотно, прикрыла им грудь, а перед его взором предстала изящная узкая и гибкая спина с крепкими мышцами, свидетельствовавшими о регулярных занятиях физическим трудом. Спина восхитительно сужалась к талии, а затем выгибалась у бедер. Складки платья скрывали дальнейшие изгибы этих линий.

Риз встал и помог ей подняться. Изодранное платье соскользнуло вниз, и при его плавном падении обнажилось все остальное – узкая талия, округлые ягодицы и стройные бедра.

Когда при свете свечи ее красота предстала пред ним во всем своем великолепии, дыхание его сбилось, во рту пересохло. Надзиратель был прав: есть более простые способы попасть в рай.

Прижав полотенце к груди, она быстро повернулась. Тонкая ткань очерчивала изгибы ее тела, едва прикрывая верхнюю часть бедер. Полная нагота вряд ли была бы более эротичной.

Джоан подняла на Риза настороженный взгляд, чувствуя себя совершенно беззащитной перед этим сильным мужчиной. Но в обращенных к нему глазах читался не страх и тем более не равнодушие, о чем-то другом говорил ее взгляд, смущение, неуловимый трепет губ. Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понять тайный смысл этих знаков. Он был ей небезразличен.