Как известно, Советский Союз охватывал 1/6 часть суши. Россия занимала 4/5 Советского Союза. Площадь Чечни составляет менее 1/80 от площади России. Но этот небольшой участок территории с каждым годом доставлял России все больше и больше беспокойства.

Еще лукьяновский Верховный Совет СССР, пытаясь насолить Ельцину, пообещал автономным республикам в составе России почти такой же суверенитет внутри СССР, как и республикам союзным. Мина, коварно заложенная в январе 1991 года, бабахнула в августе. Кандидат в президенты Чечни, бывший генерал-лейтенант саперных войск Джохар Дудаев принял идею союзных депутатов близко к сердцу и в августе провозгласил независимость — сперва от союзного ГКЧП, а чуть позже и от российского руководства. С тем и победил на выборах.

Вернувшемуся из Фороса Горбачеву в ту горячую пору было уже не до Чечни, Ельцину — еще не до Чечни. Так что когда российская власть, приняв бразды от власти союзной, наконец спохватилась и опомнилась, город Грозный уже был столицей маленькой гордой республики Ичкерии, а Дудаев — законно избранным президентом этой самой республики. В 1992 году Верховный Совет России издал постановление, отказывающее в легитимности Дудаеву. Лично Руслан Хасбулатов раздраженно назвал его преступником, которого надо бы арестовать и судить. Из Грозного надменно ответили: вы, мол, сами такие — и пообещали, если что, взять Москву силами двух парашютно-десантных полков, набранных из горцев. Через год ВС России вместе с Хасбулатовым канули в политическое небытие, но посеянные ими драконьи зубы раздора остались и дали всходы.

Состояние «ни войны, ни мира» неизбежно подтачивало экономику. Суверенитет де-факто, не подкрепленный юридически, превращал Чечню-Ичкерию в некую аномальную зону, где не действовали законы Российской Федерации и даже иногда переставали работать отдельные законы физики — например, Ломоносова-Лавуазье о сохранении вещества: огромные деньги возникали из ничего и исчезали почти без следа, оставив после себя лишь бесплотные тени авизо. Были и другие феномены. Оружие, по бумагам не существующее вовсе, стреляло на поражение, как настоящее. Нефть, на зависть ученым, демонстрировала чудеса сверхтекучести, пропадая из наглухо закупоренных хранилищ. Прилично одетый человек выходил из своего дома в Краснодаре и вдруг оказывался в одних лохмотьях, и к тому же сидящим в яме в Урус-Мартане…

«Не прошло время ужасных чудес», — сокрушался знаменитый польский писатель-фантаст Станислав Лем, чей старенький «ровер», буквально испарившийся с автостоянки в Кракове, материализовался в Шатойском районе Чечни — перекрашенный, с другими номерными знаками и всего с десятком километров пробега на счетчике.

К концу 1994 года в Москве поняли: надо что-то делать. Дудаев хоть и не отказывался от переговоров с Кремлем, сам, похоже, не знал, как выпутаться из ситуации без ущерба для национальной гордости. В свою очередь, горячие головы вроде министра обороны России Павла Грачева нетерпеливо подталкивали Бориса Ельцина к силовым действиям, и немедленным. «15 ноября на заседании Совета безопасности в Кремле, — пишет Ельцин в своей мемуарной книге «Президентский марафон» (2000 год), — я изложил аргументы и сказал: какие будут мнения «за» и «против»? Что нас ждет? Что изменит ситуацию с Чечней? Арбитман, получивший слово одним из первых, ответил лаконично: «Танки». И подмигнул Грачеву…»

«Решение, которое предложил Роман Ильич на заседании Совбеза, было гениальным, — восторженно комментирует Р. Медведев. — Уступив в малом, мы смогли победить в главном, не уронив при этом собственного достоинства». По мнению А. Филиппова, «Арбитман доказал, что макиавеллизм в разумных дозах особенно эффективен на Кавказе, где форма важнее сути». У М. Такера читаем: «Роман Ильич хорошо все продумал и нашел у дудаевской команды уязвимое место. Если противостояние Москвы и Грозного нельзя было снять, его можно было перевести в иную плоскость».

Вновь процитируем «Президентский марафон» Б. Ельцина: «Услышав слово «танки», Грачев радостно потер руки: «Вот и я о том же! Правильно! Нечего с ними цацкаться. Час — и мы в Грозном. Возьмем в заложники Дудаева и Яндарбиева, попросим за них приличный выкуп, и из этих денег Минфин всем пенсии прибавит. Главное, мне на это дело и нужно-то всего два десятка Т-60 или дюжина Т-72…» Арбитман покачал головой: «Я не про ваши танки говорю, Павел Семенович!» — «А про какие же, про американские, что ли?» — поразился министр обороны. «Гораздо лучше — японские, — улыбнулся мой помощник и, обратившись ко мне, спросил: «Извините, вы стихи когда-нибудь писали?..»

Удивительно, но до Арбитмана никто из администрации Ельцина не задумался о том, что же именно так тесно связывает президента Чечни Джохара Дудаева с вице-президентом Зелимханом Яндарбиевым. Почему кадровый офицер вдруг приблизил и возвысил выпускника Литературного института и автора нескольких сборников поэзии?

«Роман Ильич провел долгое и обстоятельное расследование, собрал факты и на их основании установил…» — такой торжественный зачин использует в своей книге Р. Медведев. На самом деле Арбитману хватило трех часов в кремлевской библиотеке.

Первым делом он внимательно просмотрел подшивку многотиражной газеты Прибалтийского военного округа «За Родину!» за 80-е (до 1990 года будущий президент Чечни служил в Тарту). В четырех номерах нашлись статьи генерала Дудаева на тему воспитания советских воинов. Публикации эти оказались пронизаны не столько коммунистическим ригоризмом, сколько аскетическим духом самурайского служения. Каждая статья открывалась необычным для наших широт пятистрочным нерифмованным стихотворным эпиграфом.

Затем Арбитман отыскал книги Яндарбиева, без пользы перелистал «Сажайте, люди, деревца» (1981) и «Знаки Зодиака» (1983), дошел до сборника «Цветущие вишни» (1990) — и обо всем догадался.

Яндарбиев, вероятнее всего, увлекся искусством танка еще в Москве, во время учебы в Литинституте, когда посещал семинар известного япониста Николая Федоренко. Дудаев же впервые узнал о средневековой поэзии страны Восходящего Солнца от профессора Тартуского университета Юрия Лотмана, на лекцию к которому, переодевшись в цивильное, генерал однажды заглянул (больше из праздного любопытства, чем с конкретной познавательной целью).

Оба будущих лидера Чечни сразу полюбили 31-слого-вую пятистрочную японскую стихотворную форму — не только за лаконизм и отсутствие приземленных рифм, но и за тонкую, еле заметно вибрирующую ткань образа. «Делайте акцент на недосказанном. Главное то, что за словами», — читаем в статье Дудаева «Выше уровень армейского мастерства!»(1985). «Главное — не сказанное, а недосказанное, — как бы вторит ему Яндарбиев в предисловии к «Цветущим вишням». — Быстро исчезает красота; в душе остается только замирающий отзвук, нагори — воспоминание чувств».

Теперь-то мы знаем, что в начале 90-х годов в руководстве Чечни, — благодаря усилиям президента республики и его зама, — культ японской поэзии укоренился и дал побеги. Полевой командир, не способный отличить танки от хокку, считался неудачником.

Дело дошло до того, что неумение сочинить пятистишие могло стать реальным препятствием для кандидата на ответственный пост — к какому бы влиятельному тейпу ни принадлежал претендент. Даже заслуженный Шамиль Басаев, предпочитавший танкам Басё тексты группы «Любэ», не смог подняться в должности выше вице-премьера. И, напротив, Аслан Масхадов и Беслан Гантамиров, которые вслед за Дудаевым и Яндарбиевым вполне оценили танки и научились самостоятельно их слагать, сделали блестящую карьеру: первый стал при Дудаеве премьер-министром, второй — мэром Грозного…

На тонких душевных струнах вождей Чечни и решено было сыграть.

Вечером 15 ноября Совбез РФ под председательством Б. Ельцина одобрил распорядок действий, предложенных Арбитманом, а утром 17 ноября Роман Ильич уже вылетел в Грозный. У помощника президента России были все необходимые полномочия для ведения переговоров на самом высоком уровне. Сопровождал его всего один человек — скромный семидесятилетний Сайто Кобаяши, но для лидеров Ичкерии его присутствие было повнушительнее всех верительных грамот и надежней любой охраны: Кобаяши-сан, профессор филологии из Токийского университета, в мире считался самым авторитетным специалистом по средневековой японской поэзии. Ему и предстояло стать главным рефери будущего турнира в Грозном.