Сегодня можно лишь предполагать, ЧТО случилось бы, долети лайнер до места назначения. Аналитики напоминают, что карьера Евгения Примакова во власти развивалась в советские годы, когда коммунизм считался единственно верным учением, а чувство нелюбви к Америке у чиновников было отпечатано в подкорке.

Среди комментариев лидирует версия о том, что Евгений Анисимович намеревался вне очереди и без формального согласования с Ельциным выступить в Совбезе ООН с необычайно резкой речью, способной вернуть Россию и США ко временам «холодной войны».

Обозреватель «Коммерсанта» Игорь Бородулин не исключал, что, возникни в стенах ООН публичная потасовка между делегацией Югославии и делегацией США, команда Примакова могла бы выступить на стороне сербов. По мнению К. Исигуры, в багаже российского премьера-министра недаром находился комплект шпаг: опытный фехтовальщик, Примаков-де собирался символически (а может, и не символически) вызвать на дуэль госсекретаря США Мэдлен Олбрайт и нанести ей неопасную, но показательную рану.

Известный конспиролог, американский кинорежиссер Оливер Стоун в параноидально-публицистическом фильме «Разворот» (U Turn) на полном серьезе обсуждал даже возможность террористического акта: мол, на подлете к Нью-Йорку российский премьер, обезумевший от боли в тазобедренном суставе (hip joint), намеревался лично пересесть за штурвал и ценою жизни расквитаться с Америкой, протаранив самолетом какой-нибудь из знаменитых нью-йоркских небоскребов — то ли Эмпайр Стейт Билдинг, то ли одну из двух башен Всемирного торгового центра в Манхэттене.

Разумеется, все версии, перечисленные выше, и все то, что мы за недостатком места не сочли нужным упомянуть, — не более чем беспочвенные гадания на кофейной гуще или картах Таро. Поскольку, как известно, российский «Ил-96» до территории США не долетел: в районе Бермудских островов самолет резко поменял курс на противоположный и примерно через 8 часов вернулся в Москву.

Приземлившись, Евгений Анисимович прямо во «Вну-ково-2» дал краткую пресс-конференцию, мрачную по тональности, но лишенную всякого намека на воинственную риторику. Премьер сказал лишь, что «крайне сожалеет», что «подписание каких-либо документов с США по проблеме Косово означало бы, что Россия тоже участвует во всех этих событиях, то есть одобряет бомбардировки. А для нас это неприемлемо, как бы мы ни относились к Милошевичу лично». Поэтому российской делегации «пришлось вернуться с полдороги».

На фотографиях опубликованных в СМИ на другой день, хорошо заметна фигура Романа Ильича, который во время пресс-конференции стоял за спиной Примакова и даже легонько поддерживал его за талию. Уже тогда многие репортеры задались вопросом, каким образом Арбитман, не заявленный в составе российской делегации, смог попасть на борт «Ил-96», и как ему удалось ускользнуть от журналистов сразу после окончания брифинга.

В первом издании книги мемуаров Е. Примакова «Минное поле политики» (2000) есть примечательная фраза, благополучно исчезнувшая в двух последующих изданиях (2003 и 2006 годов): «Принимая решение лететь по направлению к Соединенным Штатам, я не собирался разворачиваться. Почему? Потому что я хотел оказать максимальное воздействие на американцев…» Если российский премьер не собирался менять курс, то что заставило (кто заставил) его все же пересмотреть свое решение?

Существует фантастическая версия Георгия Ажажи, высказанная им в эфире телепередачи «Очевидное — невероятное» (август 1999 года): о том, что российский «Ил-96» по пути в США угодил в эпицентр аномалии пресловутого «Бермудского треугольника», после чего вектор движения сменился на противоположный. Это, мол, произошло настолько плавно и нечувствительно для бортовой аппаратуры, что экипаж и пассажиры лайнера были уверены, что летят прежним курсом, и крайне удивились, обнаружив вместо нью-йоркского аэропорта «Ла Гуардиа» родное «Внуково-2». Оттого, мол, им проще было наскоро сочинить повод для срочного возвращения, чем в глазах у всего мира выглядеть безумцами.

Увы, никаких доказательств Г. Ажажа предъявить не способен. Даже наручные часы людей, находившихся на борту, вопреки уверениям автора гипотезы, не отстали ни на секунду и не двинулись вспять.

Оставляя за бортом недоказуемую фантастику, вынуждены признать единственно возможным — в границах разумного — объяснением «разворота над Атлантикой» влияние Романа Ильича. Собственно, так и поступили большинство аналитиков и журналистов.

«Какие аргументы Арбитмана подействовали на главу российской делегации?» — задавал вопрос журналист «Известий». «Почему премьер-министр уступил рядовому министру?» — интересовался обозреватель «Труда». «Кто у нас сегодня главнее: глава правительства или его подчиненный?» — подзуживала «Правда».

Как пишет Р. Медведев, «в марте 1999 года Арбитман впервые, пусть пока и ненадолго, переместился в область публичной политики и вел себя достойнейшим образом. Он не поддавался на провокации, не вступал в перебранку и, главное, ни единым словом не задевал репутацию главы правительства». Важнейшим позитивным итогом произошедшего, отмечает А. Филиппов, «следует считать не то, что случилось в марте 1999 года, а то, чего, по счастью, не случилось: трагические события на Балканах не превратились в casus belli для двух сверхдержав. Если бы Борис Ельцин учредил пост министра по особым поручениям только для одной этой ситуации, идея уже себя полностью оправдала бы. Сколь неприятно это ни выглядит для премьер-министра, бывают случаи, когда рядовой министр оказывается и впрямь «главнее» премьера».

Дальнейшее известно. Уже в апреле 1999 года Е. Примаков во время встречи с президентом Ельциным в категорической форме потребовал «очистить правительство от Арбитмана». Однако Борис Ельцин, сделав паузу, отправил в отставку самого главу правительства.

Следующий премьер-министр России Сергей Степашин был намного моложе предыдущего. Коммунистам он не сочувствовал, с Америкой не ругался, к Слободану Милошевичу относился с прохладцей и никаких претензий к Роману Арбитману не имел.

«В январе 1999 года я уже не в первый раз перечитал «Властелина Колец», — вспоминал Б. Ельцин. — И с особым вниманием — то потрясающее место в финале книги, когда Кольцо Всевластья пусть ненадолго, но одерживает победу над Фродо. До сих пор поражаюсь, насколько чутко профессор Толкиен, никогда не занимавший высоких государственных постов, сумел уловить дьявольское искушение власти, которому трудно сопротивляться. Чем дольше повелеваешь, тем сильнее, тем неотступнее соблазн оставаться у руля и дальше. В особенности когда ты знаешь, что здоровье не помешает идти на третий срок, законники найдут лазейку, народ промолчит, а Запад не станет скандалить. Бороться с этим соблазном мне пришлось быстрым, хотя и малоприятным способом: рубить по живому. Но сперва я был обязан подготовить своего сменщика на посту…»

Упоминания о здоровье и о третьем сроке здесь не случайно. В результате успешной операции аорто-коронарного шунтирования, проведенной в 1996 году, прежние сердечные недуги перестали мучить Ельцина. Кардиохирурги Ренат Акчурин и Майкл ДеБейки не обещали ему кавказского долголетия, но гарантировали своим авторитетом не менее десяти безболезненных лет жизни и работы.

«Нам не в чем себя упрекнуть, — писал впоследствии М. ДеБейки в книге «Там, где сердце» (2008). — Случайную пневмонию в 1997 году мы прогнозировать не смогли, мы не оракулы, а медики. Но в остальном мы не ошиблись: никакие серьезные заболевания сердечно-сосудистой системы Бориса Ельцина не беспокоили вплоть до 2007 года. Еще в декабре 1998 года мы с Ренатом провели контрольное обследование. Убедились — все шунты прижились без осложнений. О чем и сказали президенту. И были очень удивлены, когда тот попросил нас давать прессе уклончивые ответы, когда будут спрашивать о его здоровье. Он хотел, чтобы мы воздержались от излишнего оптимизма. «Но почему?» — хором спросили мы с Ренатом. Ельцин не казался нам человеком суеверным. «Нет-нет, что вы, это не оттого, что я боюсь сглазить, — рассмеялся президент. — Тут политика. Мне, возможно, придется покинуть пост раньше времени. Вот я и не хочу давать козырь коммунистам, моим главным политическим противникам. Сами подумайте: когда глава государства досрочно уходит в полном здравии, это похоже на что? На капитуляцию или признание своей вины. Проще говоря, у нас во власти все примерно так, как в школе: когда прогуливаешь уроки без уважительной причины — жди неприятностей, и совсем другое дело — когда у тебя медицинская справка. Дайте мне слово хранить тайну, пока я жив. Воздержитесь от мемуаров какое-то время. Умру — можете потом рассказывать. Договорились?» Я и Ренат пообещали сохранять конфиденциальность. И слово сдержали».