Он бродил в одиночестве, хныча и жалуясь на несправедливость, и однажды в верхнем течении Реки набрел на ручей, который стекал в нее с гор, и пошел по этому ручью. Невидимыми пальцами он хватал из воды рыбу и ел ее сырой. А в один из особо жарких дней, наклонившись над прохладным омутом, вдруг почувствовал, как горит у него спина и шея, и как жжет мокрые глаза слепящий солнечный свет, отражаясь от поверхности воды. Сначала он удивился, потому что почти забыл про Солнце. А потом в последний раз поднял глаза и погрозил ему кулаком.

Снова опуская глаза, он увидел вершины Мглистых Гор, с которых стекал ручей, и вдруг подумал: «Наверное, там, под горами, темно и прохладно. Солнце меня там не выследит. У Гор должны быть мощные корни, под ними, наверное, скрыты тайны, которые никто не узнал с начала мира».

И вот ночью он поднялся в горы, нашел пещерку, из которой вытекал темный поток, прополз, словно червь, в сердце гор, и больше о нем никто ничего не знал. Кольцо вместе с ним кануло во мрак, так что даже тот, кто его сделал, и чья сила снова росла, ничего не мог о нем узнать.

— Голлум! — воскликнул Фродо. — Значит, Голлум? Ты хочешь сказать, что это та самая тварь, которую встретил Бильбо? Как противно!

— Мне кажется, что это печальная история, — сказал маг. — Это ведь могло случиться и с кем-нибудь другим, например, с моими знакомыми хоббитами.

— Не верю, что Голлум сродни хоббитам, даже отдаленно! — запальчиво сказал Фродо. — Он мерзкий!

— И все-таки это правда, — ответил Гэндальф. — Уж о вашем происхождении я знаю больше, чем сами хоббиты. Даже рассказ Бильбо подтверждает родство. В глубине сознания и памяти у них явно нашлось что-то общее. Они удивительно хорошо поняли друг друга, гораздо лучше, чем хоббит может понять, например, гнома, орка или даже эльфа. Вспомни загадки — они ведь знали одни и те же загадки.

— Да, — сказал Фродо. — Но ведь не только хоббиты любят загадывать загадки; почти одинаковые загадки есть у многих. И хоббиты не жульничают, а Голлум все время норовил сжульничать. Он пытался отвлечь беднягу Бильбо и застать его врасплох. Я бы сказал, что игра для него была средством без хлопот добыть жертву и потешить свою зловредность, а при проигрыше он ничего не терял.

— Боюсь, что ты прав, — сказал Гэндальф. — Но во всем этом было еще кое-что, чего ты пока не видишь. Даже Голлум не безнадежно испорчен. Он оказался крепким орешком, как хоббит, — даже Мудрые не могли бы предположить в нем такой силы. Где-то в сознании у него остался уголок прежнего «я», и свет из прошлого проходил сквозь него, как сквозь щелку в темноте. Ему, несомненно, было приятно слышать добрый живой голос, пробуждавший в нем память о тихом ветре и деревьях, о солнце и подобных забытых вещах.

Но от этого, конечно, второе, злобное «я» в нем только сильнее пришло в ярость. Так и будет, если позволять злобе брать верх. Если не вылечить ее. — Гэндальф вздохнул. — Увы! Голлум почти безнадежен. Но не совсем. Слабая надежда остается, несмотря на то, что он владел Кольцом так долго, что не помнит ничего, что было до Кольца. Остается, потому что он в течение многих лет очень редко надевал его: в черной тьме оно почти не было ему нужно. Вот Голлум и не «выцвел» окончательно. Он стал худым, но остался жилистым. Кольцо разъело его разум и принесло ему невыносимые мучения.

Все «глубокие тайны», скрытые под корнями гор, оказались пустой чернотой; там нечего было выискивать, незачем стараться что-то делать. Оставалось украдкой добывать пропитание и жить памятью о прошлых обидах. Он стал жалок. Он ненавидел мрак, но еще больше ненавидел свет; он все ненавидел, а больше всего — Кольцо.

— Что ты говоришь? — сказал Фродо. — Ведь Кольцо было его сокровищем, он больше ничего не любил! А если он его ненавидел, то почему он не избавился от него, не бросил и не ушел?

— После всего, что ты услышал, Фродо, ты мог бы уже и понять, — сказал Гэндальф. — Он его любил и ненавидел, как любил и ненавидел самого себя. Он не мог с ним расстаться. У него на это воли не хватило бы.

Кольцо Всевластья само о себе заботится, Фродо. Оно само может предательски соскользнуть с руки, но тот, кто им завладел, никогда его не бросит. Он может поиграть с мыслью о передаче его кому-нибудь на хранение — не больше, да и то вначале, когда хватка Кольца еще слаба. Насколько я знаю, дальше пошел во всей истории один Бильбо. Он сумел отдать его на самом деле. И я крепко ему в этом помог. Без меня, может быть, не отдал бы. А выбросить, вышвырнуть не смог бы даже он. Не Голлум его потерял, а само Кольцо решило свою судьбу. Кольцо его бросило.

— Что, как раз вовремя, чтобы встретить Бильбо? — спросил Фродо. — Не лучше ли было достаться какому-нибудь орку?

— Не смейся, — сказал Гэндальф. — Тебе это сейчас не пристало. Пока это самый удивительный факт в истории Кольца: Бильбо появился как раз вовремя, чтобы вслепую, в полной темноте наложить на него руку.

Тут сработало несколько сил, Фродо. Кольцо пыталось вернуться к настоящему хозяину. Сначала оно соскользнуло с руки Исилдура и предало его; потом случайно подловило несчастного Деагола, и Деагол был тут же убит. После этого оно вцепилось в Голлума и разрушило его, источило. Голлум ему больше не нужен: он слишком мал и жалок, и пока Кольцо оставалось бы при нем, Голлум оставался бы на своем озере в недрах горы. Но вот настоящий хозяин Кольца снова возрождается и шлет из Лихолесья черные мысли: и Кольцо бросает Голлума. Бросает, чтобы попасть в руки самого невероятного владельца — Бильбо из Хоббитшира!

За этим стоит нечто более могущественное, чем воля и расчет Изготовившего Кольцо. Я могу сказать только, что Бильбо было назначено найти Кольцо, но назначено не Черным Властелином. Из этого следует, что и тебе предназначено быть хранителем Кольца. Это ли не обнадеживающая мысль?

— Отнюдь нет, — сказал Фродо. — Хоть я и не уверен, что все правильно понял. Но как ты все это узнал про Кольцо и про Голлума? Ты в самом деле знаешь или продолжаешь строить догадки?

Гэндальф посмотрел на Фродо, его глаза сверкнули.

— Я много знал раньше и много узнал недавно, — ответил он. — Я не собираюсь давать тебе отчет о своих делах! История Элендила, Исилдура и Единого Кольца известна Мудрым. Огненная надпись, не говоря уже о других доказательствах, подтверждает, что твое Кольцо является тем Единым…

— А когда ты это обнаружил? — прервал его Фродо.

— Только что здесь при тебе, — резко ответил маг. — Но я этого ожидал. Я вернулся из мрачных блужданий и долгих поисков, чтобы проделать последнее испытание, и получил последнее доказательство — теперь все ясно. Пришлось поломать голову над ролью Голлума и заполнить пробел в истории. Я мог догадаться, но я уже не строю догадок. Я знаю. Я его видел.

— Ты видел Голлума? — воскликнул в изумлении Фродо.

— Да. Его непременно надо было найти и расспросить. Я давно пытался это сделать; наконец удалось.

— Что же произошло после того, как Бильбо от него удрал? Ты это выяснил?

— Не все. То, что я тебе рассказал, мне рассказал Голлум. Не так, конечно, как я. Голлум врет, его слова надо просеивать. Например, Кольцо он как назвал «подарочком в день рождения», так от этого и не отступился. Он сказал, что оно досталось ему от Бабушки, у которой было «много таких красивеньких вещиц». Нелепость. Я не сомневаюсь, что Бабушка Смеагола была особа властная и значительная, но не могли у нее во множестве водиться эльфийские кольца, и тем более не могла она их раздавать. Это была ложь, но и во лжи заключалось зернышко правды.

Убийство Деагола лежало на совести у Голлума, и он придумал самооправдание, повторяя своей Прелести одно и то же; когда грыз кости в темноте. В конце концов он сам себе поверил. У него был день рождения. Деагол должен был отдать ему Кольцо. Оно явно появилось для того, чтобы стать подарком. Оно было ему подарком на день рождения, и так далее, и так далее.

Я терпел его, сколько мог, но правда была крайне необходима, и в конце концов мне пришлось обойтись с ним грубо. Я внушил ему страх перед огнем, и слово за словом выудил из него правдивую историю. Он путался, сопел, пускал слюни. Он считал, что его не понимают и обижают. И когда он все-таки рассказал мне свою историю до конца игры в загадки и до побега Бильбо, он замолчал и дальше отделывался только мрачными намеками. Кто-то напугал его сильнее, чем я. Он бубнил, что еще свое получит. Кое-кто узнает, можно ли его пинать, загонять в подземелье и грабить. Теперь у Голлума есть друзья, хорошие друзья, очень сильные. Они помогут. Торбинс за все заплатит. Это он, в основном, и повторял. Он ненавидел Бильбо и проклинал его имя. Но хуже было то, что он знал, откуда взялся хоббит.