Пипин выглянул из западного окна. Там тучи были плотнее и сверху казались покатой серой крышей. Лес под ней почти пропал. Длинной полосой светлого пара, в которой плавали перья облаков, проглядывала долина реки Ветлянки. Под стеной дома слева с горы сбегал ручеек, а от него вправо — начиналась живая изгородь с белыми цветами в серебристых паутинках, а за ней торчала низкая трава, посеребренная росой. Внутри изгороди были цветочные клумбы. Ивы нигде поблизости не росли.

— Доброе утро, веселые друзья! — кричал Том, широко распахивая западное окно. В комнату ворвался прохладный воздух с запахом дождя. — Солнца сегодня будет немного, если я не ошибаюсь. Я с утра на ногах, много обошел, прыгал по холмам с рассвета. Песней под окном я разбудил Золотинку; но вас, хоббитов, рано ничем не разбудишь. Ночью в темноте малыши просыпаются, а после рассвета спят! Динга-дон-дилло! Вставайте радоваться, крепыши! Забудьте про ночные шумы, динга-дон, дери-дол-динго! Если быстро встанете, найдете завтрак на столе, а проспите — ешьте травку с дождевой водой!

Не надо, наверное, сомневаться в том, что хотя в угрозах Тома не слышалось серьезных нот, хоббиты поторопились, а потом, усевшись за стол, не встали, пока пустых мисок на нем не стало больше, чем полных. Ни Том, ни Золотинка за стол не сели. Было слышно как Том носится по дому, гремит посудой в кухне, топает вверх-вниз по лестницам, поет то в доме, то во дворе. Открытое окно столовой выходило на запад, в туманную долину. С соломенной кровли капало. Еще до того, как они кончили завтрак, облака и туманы слились в одну сплошную крышу, и вдруг ровные седые струи дождя спокойно потекли на землю, сплошным пологом занавесив Лес.

Хоббиты выглянули в окно и услышали, как в шум ливня вплетается песня Золотинки, словно тоже льется прямо с неба. Они слышали чистый голос, отдельные слова — и поняли, что она поет песню долгожданного дождя, нежно ласкающего сухие холмы, рассказывает сказку Реки, рождающейся из горного источника и бегущей в далекое Море. Хоббиты радостно слушали, Фродо веселел сердцем, благословляя добрую погоду за то, что она задерживает их. Мысль об уходе давила его с самого пробуждения, но сегодня можно было остаться здесь.

Западный ветер усиливался, тучи сгущались, все чаще дождевые потоки обливали лысые вершинки холмов. Из окон ничего не было видно за стеной дождя. Фродо стоял в открытых дверях и смотрел, как белая меловая дорожка становится молочной речкой и с бульканьем течет в долину.

Из-за угла дома рысью выбежал Том Бомбадил, размахивая руками, словно раздвигая дождь, — и в самом деле, когда он перепрыгнул порог, то оказался почти сухим, только башмаки мокрые. Он их снял и поставил на печку в уголок. Потом сел в самое большое кресло и подозвал хоббитов.

— Сегодня у Золотинки годовая уборка, — сказал он, — и осенняя стирка. Для хоббитов мокровато — отдыхайте, пока можете. Лучшее время для беседы, для длинных историй, вопросов и ответов. Том начнет рассказывать — слушайте!

И рассказал он им много замечательных историй, то будто разговаривая сам с собой, то вдруг взглядывая на них светло-голубыми глазами из-под густых бровей, то переходя на песню, а иногда вскакивая с кресла и приплясывая по комнате. Он рассказал им о пчелах и цветах, о повадках деревьев, о странных лесных тварях, о созданиях добрых и злых, дружественных и враждебных, жестоких и ласковых, о тайнах густых чащоб.

Они слушали и начинали понимать жизнь Леса, отдельную, ни на что не похожую, где все было на своем месте, а они вторглись незваными чужаками. В рассказ Тома то и дело входила Старая Ива, Фродо теперь узнал о ней все, что хотел знать, и даже больше, но это знание не успокаивало и не радовало. Слова Тома обнажали сердца деревьев и их мысли, чаще всего темные и странные, исполненные ненавистью ко всему, что может свободно ходить по земле, ползать, летать, грызть, ломать, рубить, жечь: деревья мстили разрушителям и захватчикам.

Этот Лес недаром звался Старым; он таким и был: последний бастион некогда огромных лесов. В нем еще жили, старея медленно, как горы, праотцы деревьев, помнящие времена, когда они были здесь полными хозяевами. За бесчисленные годы в них выросла гордыня, укоренилась злобная мудрость. Но не было дерева опаснее Старой Ивы; сердцевина ее сгнила, но вместе с зеленью она каждый год наливалась силой; она была коварна и повелевала ветрами; ее песни и ее мысли проникали в самые глухие углы Леса по обеим сторонам Реки; серый алчный дух, зарываясь в землю сетью тонких и длинных корней, тянул из нее новую силу и питал ею бесчисленные руки ветвей, жадными пальцами хватающие даже воздух. Ей покорились почти все деревья Леса, от Городьбы до Могильников.

Вдруг Том оставил Лес в покое, и его рассказ поскакал вверх по течению молодого ручья, через водопадики, по пене и пузырям веселой воды, катящейся по старым камням с трещинами, заросшими влажным мхом, по лужайкам с мелкими цветами, до самых Могильников.

Они услышали о Великих Могильниках, зеленых холмах, увенчанных каменными кольцами, глубоких пустотах под курганами. Блеяли отары овец. Воздвигались зеленые валы и белые стены. На высотах вырастали крепости. Сражались между собой Короли малых государств, и огонь юного Солнца отражался в багровых клинках нововыкованных жадных мечей. Победы сменялись поражениями; рушились башни, пылали крепости, и пламя поднималось до небес. Золото копилось в усыпальницах Королей и Королев, закрывались Каменные двери, а над всем этим вырастала трава. Овцы паслись на курганах и щипали траву, а потом снова ничего не было, кроме пустой земли.

Из дальнего Мрака явилась Черная Тень, и кости зашевелились в Могилах. Умертвия бродили в пустотах под холмами, звеня кольцами на холодных пальцах и золотыми цепями в ночном ветре. Каменные кольца на вершинах, давно вросшие в землю, оскаливались в лунном свете, как выщербленные зубы.

Хоббитам стало страшно. В Хоббитшир доходили легенды об Умертвиях из Могильников далеко за Лесом. Но хоббиты не любили их слушать даже возле уютного камина. И вдруг эти четверо сразу подумали о том, что заслоняла от них радость дружественного очага: дом Бомбадила стоит совсем рядом с ужасными Могильниками. Они потеряли нить рассказа и зашевелились, с тревогой взглядывая друг на друга.

Когда они снова стали слушать, Том уже блуждал в неведомых им землях и Незапамятных Временах, когда мир был шире и Море омывало западные берега; а он уходил все дальше, глубже во Время, и пел о древних звездах, под которыми проснулись первые Эльфийские Властители.

Вдруг он замолчал и головой качнул, словно засыпая. Хоббиты заворожено сидели на своих местах, и им казалось, что под чарами слов затих ветер, высохли дождевые облака, сгинул день, и Тьма простерлась от востока до запада, и было лишь темное небо и свет мириадов белых звезд.

Прошло ли утро и настал вечер того же дня, или миновало много дней, Фродо не мог сказать. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, только изумлялся. Его окружало молчание неба, и звезды светили в окно. Вдруг он испугался огромной тишины и сквозь изумление и страх проговорил:

— Кто ты, Господин?

— А? Что? — сказал Том, встрепенувшись и блеснув глазами в полутьме. — Ты же знаешь, как меня зовут, — вот и ответ… Скажи, кто ты, один, сам по себе и безымянный?.. Но ты молод, а я стар. Старейший я, вот кто. Запомните, друзья: Том был здесь раньше реки и деревьев; Том помнит первые капли дождя и первый желудь. Он протаптывал здесь тропы раньше Громадин и видел, как пришли невысоклики. Он был здесь раньше Королей и их могил, и Умертвий. Когда эльфы проходили на запад, Том уже был здесь, он был здесь до того, как моря изменили берега… Он знал Тьму под звездами, когда в ней не было страха, — до того, как из-за Пределов Мира пришел Черный Властелин.

Словно тень пронеслась за окнами, и взгляды хоббитов потянулись туда. Когда они обернулись к двери, там стояла Золотинка в ореоле света. Она держала свечу, заслоняя ее рукой от сквозняка, и свет проходил сквозь руку, как луч солнца сквозь белую раковину.