Старый рыцарь кивнул и ретировался за дверь.

Туан еще несколько минут сидел неподвижно, накрыв ладонью руку Катарины на его плече. Наконец он прошептал:

— В Раннимеде никогда не водилось нечистой силы, милая моя.

— Никогда, — ответила Катарина очень тихо, почти неслышно. — Что за напасть обрушилась на нас, милорд?

— Что за напасть? — повторил он. — И кто тому виной?

— О нет, милорд, — возразила баронесса Реддеринг, — когда старый Адам принес нам эту новость, мы были весьма… встревожены.

— Адам? — недоуменно посмотрел на нее архиепископ. — Разве не брат Феликс поведал вам об этом?

— Нет, не он, — удивленно подняла взгляд баронесса. — Старый Адам.

— Вот как? — архиепископ повернулся к старику. — А откуда ты узнал об этом, Адам?

— От брата Феликса, милорд, как только он вошел в ворота, — ответил Адам с мрачным удовлетворением. — Он хотел было промолчать, но я не отставал до тех пор, пока он не выдержал и не рассказал.

— Что ж, его трудно обвинить, — вздохнул архиепископ. Он прекрасно помнил назойливость старого Адама. Но раздражение осталось. — Могу поклясться, что скрыть от тебя тайну сможет только такой же надоеда, как и ты. Но почему тогда он не передал эту весть Ее Милости?

— А я его тут же отправил восвояси, — еле заметно усмехнулся Адам. — Уж теперь-то в нем не было никакой нужды, я и сам мог все сообщить Ее Милости.

— Адам! — охнула шокированная баронесса. Архиепископ только покачал головой.

— А мой приказ, отданный ему, для тебя ничего не значил? Вижу, что нет.

Старый Адам собрался было ответить, но баронесса успела перебить его.

— Хватит, Адам, ты можешь идти, — и взмахнула рукой, отсылая его прочь. — Чтобы сопровождать меня в присутствии милорда аб… ах, архиепископа, вполне хватит и моей внучки, — она слегка покраснела, учтиво наклонив голову в сторону архиепископа.

— Как будет угодно вашей светлости, — проворчал Адам и поплелся к дверям.

Архиепископ с улыбкой вернул поклон.

— Благодарю вас, леди, за то, что не забываете мой новый титул.

— Вы должны дать отставку старику Адаму, — обратилась к бабушке леди Мэйроуз. — Отправьте его в какую-нибудь деревеньку подальше, и пусть доживает там свои дни. Он совсем выжил из ума, порой он становится таким несносным, что я еле сдерживаюсь, чтобы не накричать на него!

— Толку от этого будет ни на грош, — заметил архиепископ, — он просто не обратит внимания. Это не старость сделала его таким. Двадцать лет назад, когда я был еще капелланом, он уже был таким въедливым.

— Тогда хвала Небесам, что я родилась не в этом доме, — съязвила леди. При этих словах тень скользнула по лицу баронессы, и архиепископ поторопился отвлечь ее от воспоминаний о тех обстоятельствах, при которых ее покинул сын, и о женщине, что послужила причиной этого.

— Миледи, почему же эта новость о моем новом титуле так удивила вас? Я ведь заблаговременно поведал вам о том, что у меня на уме?

— О! Одно дело — говорить об этом, милорд, и совсем другое — услышать, что все уже свершилось, — баронесса, кажется, до сих пор была взволнована. — И в вашем обращении говорилось еще о том, что король и королева должны руководствоваться велениями Церкви.

— Он и об этом говорил, бабушка, — напомнила леди Мэйроуз.

— Говорить-то мы говорили, но я не думала, что Его Све… Его Святейшество объявит об этом во всеуслышание.

— Я не мог поступить иначе, объявляя о своем новом титуле, — лицо новоявленного архиепископа посуровело. — Ибо власть короля — от Бога, а клирики — глас Божий среди людей.

— Но король с королевой ответят вам, что власть им досталась не от Бога, что власть завоевали их предки, — возразила баронесса.

— Это не так! Ибо они называют себя монархами «милостию Божией»! И герольды возвещают эти слова впереди королевских процессий, и в каждом королевском указе!

— Вот именно, леди Мэйроуз, вот именно, — кивнул архиепископ, одарив ее теплым взглядом. — И если они — монархи милостию Божией, то и их владения должны быть владениями Господа — а раз так, то слуги Господни должны направлять их.

— Я не сомневаюсь в ваших словах, — быстро ответила баронесса. — Ибо кто я такая, простая мирянка, чтобы оспаривать слова архиепископа?

Глаза леди Мэйроуз сверкнули, но она промолчала.

— И я знаю, что вы правы в том, что отделяете нашу Церковь от Римской, — продолжала баронесса, протянув было свою руку, чтобы взять под руку архиепископа. Однако ее ладонь задержалась, а потом и вовсе вернулась на место.

— И потому вы должны быть архиепископом, — заключила она, — и с этим я согласна, и я ничуть не сомневаюсь в том, что вы поступаете правильно, объявляя, что король и королева должны повиноваться вам. Но должна признаться, — тут она слегка покраснела, — что я больше верю отцу Уиддекомбу, чем его доктринам.

— То есть вы верите в них лишь потому, что отец Уиддекомб считает их истинными? — улыбка архиепископа потеплела, но сквозь нее просвечивала тень разочарования. — Должен предостеречь, моя духовная дочь, — не гордыня ли кроется за твоей верностью?

Баронесса покраснела и опустила глаза. Леди Мэйроуз ехидно усмехнулась:

— Нисколько, милорд! Она только и делает, что с утра до вечера возносит хвалу и радуется, сколь чудесно, что аббат, а ныне архиепископ, — ее духовник!

— Я так и думал, — архиепископ самодовольно ухмыльнулся. — Должен признаться, что эти слова согрели меня. Тем паче, дочь моя, гони прочь от себя грех гордыни.

— Я отдаю этому все силы, святой отец, — отозвалась баронесса, не поднимая глаз.

— А вы, леди Мэйроуз?

— Должна признаться, что тоже отчасти виновна в грехе, о котором говорила моя бабушка, — улыбнулась в ответ леди Мэйроуз. — Но ах! Я так горда вами, святой отец, вашей отвагой и проницательностью, с какими вы решились порвать с Римом!

— В самом деле? — архиепископ, кажется, был удивлен.

— Да, и более того! Папа Римский слеп, если не видит, сколь ужасному поруганию подвергает его власть король! Как! Неужели Их Величества превратят благородную знать в холопов, потакающих любым их капризам?

— Хорошо сказано, — баронесса посмотрела на внучку с гордостью, но и с печалью. — Однако должна сказать, что твои слова изумляют меня. Помня о…

Тут она замолкла, словно спохватившись.

— Помня о безумии моих родителей? Ну же, бабушка! Да, в глубине души они оба — добрые люди, но их взгляды — предательство благородной крови! Как они могут мириться с тем, что закончится их крушением? Не понимаю — и еще больше не понимаю, как они могут не думать о своей дочери, которую их безропотность оставит нищей! — и леди Мэйроуз кинула на архиепископа пламенный взгляд. — А Рим лишь потворствует и попустительствует Короне, а значит, и упадку знати! Нет, милорд, я не вижу в Папе ни зернышка праведности! И хвала Небесам, что вы отправили его восвояси!

— Ну, может быть, сказано несколько резко, — усмехнулся архиепископ, — но такова была необходимость.

— Ах, как вы отважны, как сильны! — прожгла его взглядом леди Мэйроуз. — И как мудры! Один вы поняли, что лишь мудрая рука Церкви приведет народ Греймари к счастью! Судите сами — королевское войско, спеша поскорее истребить всех, кто противится воле Их Величеств, лишь вытаптывает посевы, а их судьи только и знают, что жестоко наказывать несчастных, которые всего-то и хотели добыть себе на хлеб! А теперь, говорят, эти надменные владыки поговаривают о том, чтобы вырвать у людей из горла последний кусок королевскими налогами, помимо тех, что взимают их хозяева!

Правду сказать, она этого не слышала. Более того, теперь от знати не требовалось отправлять королю налоги, и ожидалось, что они соответственно снизят свои собственные.

— Это всего лишь слухи, — пробормотала баронесса.

— Слухи не без оснований, не сомневаюсь. Они сделают и это, и гораздо худшее, и ни один не скажет им: «Нет!» Должен был найтись человек, что прикажет этим коронованным хищникам: «Довольно!» И кто же сможет это, кроме Церкви?