«Я вам скажу, как только человек народился на свет, прежде всего надо дать ему имя, и вот, если только послать бабушку, то она несет к священнику ребенка, и бабушка иначе не идет, как с 10 к. денег и с хлебом — хлебом пшеничным, пирогом этак фунтов в 9—10, стоящим копеек 20. И вот, значит, имя стоит 30—35 к., окрестить ребенка — от 50—90 к. Эти цены я знаю, они существуют в областях Кубанской, Терской и Ставропольской губернии; так как я там жил, это я знаю. Мне очень тяжело, но я не могу не сказать, что творится, когда мы говеем и хотим причаститься; и тут вымогательство: когда вы подходите нa исповедь, то вы должны нести в руках свечку и класть 2—3 коп. денег (Гулькин с места: Как вам не стыдно?). И вот свечки эти не ставятся к иконам, а кладутся в особый ящик и сдаются ктитору обратно, и за это священник получает деньги. Брак стоит от 8 до 25 р., это — как взглянется самому священнику; а кроме всего этого, когда вы только засватали, вам нужно итти к батюшке, нести бутылку водки, закуски и фунт чаю, а иногда спрашивают такое, что с трибуны я и боюсь говорить. Пособоровать — 3 р. (Гололобов с места: Что это за издевательство! Что за безобразие! Что это такое! Слева шум и голоса: Молчи, Гололобов! Звонок председательствующего). Я говорю только то, что мы переживаем. (Голоса справа: Полегче). Теперь — нам нужно похоронить. Если только нести без священника, священник только отслужит в церкви, то за младенца платить надо 50 к., а за взрослого — 1 р., а если угодно, чтобы священник провожал до церкви и от церкви до кладбища, то от 10 до 20 р. И вот, гг., если только у кого-либо не окажется денег, то я вам должен сказать, сколько приходится перетерпеть всяких оскорблений от священника, как только он ни срамит».

Ленин особенно подчеркивает, как Рожков «бесхитростно стал рассказывать голую, неприкрашенную правду о поборах духовенства, о вымогательстве попов, о том, как требуют за брак, кроме денег, «бутылку водки, закуски и фунт чаю, а иногда спрашивают такое, что с трибуны я и боюсь говорить».

По поводу этой речи Ленин говорит:

«Простая мужицкая речь о поборах, с изложением «таксы» за требы революционизирует массы больше, чем какие - угодно теоретические или тактические противорелигиозные и противоцерковные заявления».

Иной подумает: какая свобода слова была в Государственной Думе! Надо знать, однако, что Рожкову так и не дали закончить речь, и председатель лишил его слова при поддержке большинства черносотенной думы.

Перед нами — религиозный крестьянин. Но как не похоже его отношение к религии и церкви на отношение тех господ, которые в церкви видят средство господства над массами! И Ленин отмечает:

... «Рожковы — представители революционной буржуазной демократии, неразвитой, бессознательной, забитой, несамостоятельной, раздробленной, но таящей в себе далеко и далеко еще не исчерпанные запасы революционной энергии в борьбе с помещиками, с попами, с самодержавием».

Русская революция 1917 года и борьба последующих годов целиком оправдали ту характеристику классов и партий в их отношейии к церкви и религии, какую дал в 1905—1909 гг. Ленин. Во время империалистической войны духовенство помогало гнать солдат на убой («за веру, царя и отечество»); даже баптисты считали необходимым поддерживать военных своих единоверцев и хвалить «нашего брата во Христе Ллойд-Джорджа». Летом 1917 г. в Москве собирается церковный собор, восстанавливающий патриаршество, создающий церковный центр для руководства политической борьбой. Перед нами клерикальная организация, во главе с патриархом Тихоном. Эта организация связана с политическим центром белогвардейцев — кадетов, с нею заигрывают, ее благословляют эсеры и меньшевики, не говоря уже о помещиках и капиталистах.

Это — воинствующая церковь: она воюет, она организует «Иисусовы полки», «дружины Святого Креста» и т. д. Церковь анафемствует революцию и большевиков, призывает к активному сопротивлению Советской власти.

Но революция побеждает. Церковь отделена от государства. Тогда часть духовенства снова пытается подкрасить, подновить религию. «Живая», «обновленная», «возрожденческая», «древле-апостольская» и проч., и проч. — все это только различные имена той же самой попытки. Зато небывалых, невиданных размеров достигает успех антирелигиозной пропаганды, разливается широкой волной, все глубже захватывает массы — безбожие, атеизм. Единственно последовательным в этой борьбе классом оказался пролетариат, наиболее безбожный класс, наиболее глубоко и основательно порывающий с церковью и религией.

Но не забудем, что и сейчас еще в крестьянстве имеются «неисчерпаемые запасы революционной энергии в борьбе с помещиками, с попами», о которых в 1909 году говорил Ленин, и которые и сейчас далеко еще не исчерпаны. Не забудем этого потому, что далеко еще мы не победили духовенства и религии именно в самой отсталой, крестьянской среде. Будем помнить указание Ленина, что надо революционизировать крестьянина не теоретическими рассуждениями, а живыми фактами и примерами, близкими ему и понятными.

11-го сентября 1908 года Ленин поместил в подпольной газете «Пролетарий» (№ 35) статью, под заглавием: «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Ленин поясняет:

«Сопоставление имени великого художника с революцией, которую он явно не понял, от которой он явно отстранялся, может показаться на первый взгляд странным и искусственным. Не называть же зеркалом того, что, очевидно, не отражает явлений правильно?»

Ленин объясняет, что такой великий художник, как Толстой, должен был хотя бы некоторые стороны нашей революции отразить. И Ленин ставит вопрос, чем вызываются глубочайшие противоречия толстовщины, какие недостатки и слабости нашей революции они выражают. Ленин дает такой портрет Толстого, которого, пожалуй, никто еще не давал у нас (в смысле содержания общественного):

«Противоречия в произведениях, взглядах, учениях в школе Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны — замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши; с другой стороны — «толстовец», т.-е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетами». С одной стороны; беспощадная критика капиталистической эксплоатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны — юродивая проповедь «непротивления злу» насилием. С одной стороны — самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; с другой стороны — проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, — стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т.-е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине

Но Ленин не ограничивается перечислением тех противоречий, какие бросались в глаза каждому, кто читал Толстого. Ленин объясняет эти противоречия, как выражение всех противоречий экономического и политического развития, в какие была поставлена Россия в последние десятилетия. И больше всего Ленин подчеркивает самую вредную сторону для революции в учении Толстого — это его учение о непротивлении злу.