И как ни старалась Пелагея Прохоровна успокоить себя, а заснуть не могла долго: Короваев разобидел ее.

"В самом деле, што я о нем думаю? Он мне чужой, и я ему чужая. И што я сержусь-то на него? Мало ли кто нравится, да я-то ему не нравлюсь".

Пелагея Прохоровна ворочалась с богу на бок, так что полати скрипели. Дядя и братья ее храпели.

- Оказия!.. Это оттого не спится все, что даве спала… - проговорила шепотом Пелагея Прохоровна.

- Не спишь? - произнес негромко Короваев.

Пелагея Прохоровна притаилась, то есть старалась не шевельнуться, не вздохнуть тяжело, чтобы Короваев думал, что она спит.

"Погоди!.. Коли ты гордец, и я буду такая", - подумала Пелагея Прохоровна.

- Не спишь, говорю? - произнес так же негромко Короваев.

"Ладно!" - подумала Пелагея Прохоровна, улыбаясь. Но через полчаса она уже сожалела о том, что не отозвалась на голос Короваева, а потом, пораздумавши, пришла опять к тому заключению, что хорошо сделала.

"Если он хочет говорить со мной, отчего он не говорит днем?.. Ишь, нашел время! Проснется дядя или который-нибудь из братьев, што они подумают? Ему ничего, а мне каково?.. Может, он при них не хочет говорить…"

Тут припомнились ей сцены с писарем, который старался как-нибудь поговорить с ней наедине; припомнилась ей сцена, как писарь полол с ней гряды в огороде. Сперва на другом конце гряды был, а потом мало-помалу все приближался к ней, полз, полз - да и обнял ее… Посмотрела она после на гряду, писарь только вид делал, что он выдергивает траву, потому что травы нисколько не выдернуто.

"Ну, так зато тот был жених. Тот раньше говорил мне, что он жить без меня не может".

Так всю ночь и не спалось Пелагее Прохоровне. В четыре часа поднялся Короваев. Ночь была лунная, и луна хорошо освещала избу. Короваев одевался. Пелагее Прохоровне хотя и хотелось спать в это время, но она вышла во двор, чтобы ей не спать. Она сама не могла хорошенько понять: зачем ей нужно прощаться с Короваевым…

Вышла она во двор. Во дворе, крытом навесом, было темно, хоть глаза выколи. Наткнулась она на что-то, уперлась и заплакала.

Одно только она думала, что несчастнее ее нет женщины. С детства она не видала светлых дней, с мужем было еще больше горя, и, только живя у Короваева, она отдохнула немного, а потом опять пошла тяжелая жизнь… Не с кем ни поговорить хорошенько, не с кем посоветоваться как следует, никто не приласкает ее.

- Палагея Прохоровна! Ты где? - услыхала она голос Короваева.

Слезы более прежнего пошли из глаз Пелагеи Прохоровны. Она рыдала.

- Ну, о чем ты плачешь, Палагея Прохоровна? - проговорил Короваев, ущупав в темноте Пелагею Прохоровну.

Пелагея Прохоровна очнулась. Ей и стыдно, и досадно сделалось, что ее поймали на месте, в слезах.

- Тебе што за дело? - проговорила она неровным голосом.

- Может быть, и есть дело… Ведь я слышал, што ты не спала всю ночь.

- Потому и не спала, что кусали.

- Полно-ко, Палагея Прохоровна… Однако вот что я тебе должен сказать один на один. Тебя я знаю давно, и ты меня знаешь… Палагея Прохоровна… Пошла ли бы ты за меня замуж?

- Вот уж!.. - сказала Пелагея Прохоровна, не зная, что сказать в эту критическую минуту.

- Скажу тебе одно, что теперь я не могу жениться, потому что у меня ничего нет, кроме пилы да долота. Теперь я пойду добывать себе капиталы, и если бог мне поможет да ты не выйдешь замуж, тогда… А до той поры - прощай… Дай мне руку… - Голос Короваева дрожал; он говорил, точно у него давно накипело в душе.

Когда Пелагея Прохоровна протянула ему руку, он крепко пожал ее и сказал:

- Твой дядя едва ли долго проживет здесь… Он думает идти на золотые, но я тебе идти туда не советую… Здесь будет лучше, потому что здесь и бабы работают… Подожди с месяц, а я поживу в М. и перешлю тебе в варницы с кем-нибудь весточку о своем житье. Прощай! - Короваев пожал крепко руку Пелагеи Прохоровны, выпустил ее и пошел к калитке.

- Ты уж разве совсем? - спросила с испугом Пелагея Прохоровна.

- Совсем. Кланяйся дяде и братьям… Там, на столе, я оставил хозяйке деньги за постой.

Последние слова Короваев говорил уже на дороге.

Пелагея Прохоровна остановилась в калитке и стала смотреть на Короваева, который, мерно и широко шагая, удалялся все дальше и дальше от нее и, наконец, скрылся в переулке.

Грустно сделалось Пелагее Прохоровне, голова ее отяжелела, слезы душили ее.

- Кто тут стоит? - крикнула грозно хозяйка с крыльца.

- Это я… - сказала, едва оправившись от испуга, Пелагея Прохоровна и заперла калитку.

- Чего ты тут торчишь?

- Товарища нашего проводила - Короваева.

- Как? Да он мне деньги не заплатил!

- Он на столе оставил… Будить тебя не хотел.

- Што меня будить, когда я всегда в это время встаю.

Хозяйка зажгла лучину и, удостоверившись, что на столе действительно лежат медные деньги, подобрала их.

В это время Горюнов проснулся и через минуту сел, спустив ноги с печки.

- Ушел? - спросил он с удивлением и полуиспугом.

- Ушел совсем, - сказала Пелагея Прохоровна.

- И хорошо сделал.

И Терентий Иваныч слез с печки.

Пелагея Прохоровна долго думала над словами дяди, но спросить его не решалась; однако он сам разрешил их, сказав хозяйке, что, разошедшись, они не будут мешать друг другу и сойдутся вместе там, где отыщут хорошее житье.

С рассветом Горюнов с племянниками вышли из постоялого дома. Горюнов сказал им, что надо искать квартиру, потому что в постоялом доме жить невыгодно, и нужно присмотреться к селу, которого они еще не знают. Пришли они на промысла; там работы были только в варницах, да и то половине рабочих нечего было делать, почему одни из рабочих отскабливали снег от дверей, другие починивали сапоги. От них они узнали, что работа бывает временно, и тогда народу требуется много; а в такое время, как теперь, работы едва хватает и на сельских жителей, потому что варницы не все пускают в ход в одно время.

- Вам лучше приделиться помесяшно, потому тогда все же какая-нибудь работа будет. Только надо смотрителю взятку дать, - советовали рабочие Горюновым.

- А сколько он положит жалованья?

- Да глядя по человеку, как понравится. Попытайтесь - может, он и примет… На него полоса приходит, ино время примет, в другое нет. Вон он у той варницы с саженью ходит.

Горюновы выждали, когда смотритель смерил поленницу, отпустил возчиков и пошел к насосу. Горюновы подошли к нему.

- Почтенный!.. - начал Горюнов.

Смотритель обернулся, оглядел Горюновых.

- Мы слышали, у тебя работы есть.

- Ну? - промычал сурово смотритель.

- Почем ты платишь в месяц?

- Это зависит от того, кто что делает и как делает. Только теперь на моих варницах полный комплект. Хотите даром?

- Кто же даром работает?!

- Ну, и убирайся…

И смотритель пошел.

Зол сделался Терентий Иваныч. Злило его то, что ему хвалили Моргуново, и вдруг там нельзя найти работы, а если есть, то за нее нужно платить.

Однако Горюнов решился сходить в квартиру смотрителя.

Смотритель жил недалеко от варниц и занимал целый дом в несколько комнат. Горюнов вошел в прихожую, где мальчик годов двенадцати чистил сапоги. Ему пришлось простоять часа два, до тех пор, пока смотритель не вышел в прихожую, затем чтобы надеть тулуп и идти.

- Мне бы по секрету надо поговорить с твоей милостью… - сказал Горюнов и сделал гримасу, которая вызвала улыбку смотрителя.

- У нас нет секретов.

- Видишь ли: я все могу делать, могу и за рабочими смотреть.

- Э! какую ты несешь песню. Да ты знаешь ли порядки-то наши?

- Долго ли узнать: я сам заводский человек, и учить меня нечево… Я и подарить в состоянии вашу милость, если должность будет хороша.