— Если вернется,— добавил он поспешно, когда увидел, как она оживилась.

Никогда прежде Мелия не бывала в этой части города, звавшейся Пустынькой, хотя, безусловно, знала об ее существовании. Теперь же, впервые попав сюда, она была неприятно поражена грязью и нищетой, которая, впрочем, царила не везде. Мелия быстро научилась обходить стороной трущобы беднейших кварталов, издалека узнавая их по запаху нечистот, висевшему в воздухе.

Однако Пустынька все равно произвела на девушку гнетущее впечатление. Бродя по кривым улочкам, которые заполнял всевозможный сброд, она не раз вспомнила настоятельные советы Мэгила, старого знакомого матери, бывшего жреца и человека опытного во всех отношениях, с которым Мелия с детства привыкла делиться своими маленькими секретами, не ходить в этот притон, где порядочной девушке делать нечего.

Мелия настаивала на своем, и тогда он, вздохнув, посоветовал ей, по крайней мере, не ходить туда одной. Она уже не раз благодарила светлого Митру за то, что вняла советам и, больше чтобы успокоить Мэгила, пообещала взять с собой двух рослых рабов, вооруженных внушительного вида посохами. Теперь она понимала, скольких бед смогла избежать благодаря тому лишь, что они неотлучно следовали за ней.

Солнце перевалило далеко за полдень, когда девушке показалось, что одного человека она видит слишком часто. Сперва она не обратила на это внимания: мало ли кому вздумалось походить за ней. И прежде случалось, что ее выслеживали до дома, а потом надоедали приставаниями, пока не понимали, что лишь понапрасну тратят время.

Правда, случалось и иначе. Иногда настойчивый кавалер пробирался за стену, и тогда или собаки спускали с наглеца штаны, или слуги обламывали о его спину и бока полдюжины палок.

Когда, обернувшись пару раз, Мелия увидела мужчину, неотрывно следовавшего за ней, она подумала, что опять придется остужать пыл навязчивого воздыхателя, и тут же забыла о нем. Но потом вдруг сообразила, что на нем плащ жреца Затха — а жрецы, как всем известно, не ухаживают за девушками, даже очень хорошенькими,— и не на шутку встревожилась.

Она повернула к дому, невольно ускоряя шаг, потому что в голову ей лезли всякие мысли, одна страшнее другой, и Мелия не знала, на какой остановиться. О жрецах бога-паука и их культовых обрядах ходило столько жутких историй, что, когда девушка невольно припоминала их, холодок пробегал по телу, несмотря на жару.

Паланкин остался на улице, а с ним и восемь темнокожих невольников, которым стигиец доверял перемещать по Шадизару свое укрытое от солнца бесценное тело. Их остались охранять двенадцать копейщиков. С собой же жрец взял лишь тех, в ком нисколько не сомневался.

Извилистая, усыпанная красноватым песком дорожка провела его между деревьями запущенного сада. Рамсис остановился у входа в дом, а двое сопровождавших его жрецов замерли в паре шагов сзади. Четверо воинов расположились чуть в отдалении и теперь нервно переминались с ноги на ногу, с неодобрением поглядывая на своего господина: хоть и прибыли они в Шадизар недавно, но слухи о мрачных событиях, происшедших в этом доме, Я дошли и до них.

Жрец даже не обернулся, чтобы проверить, не взбрело ли кому-нибудь в голову отправиться за ним следом. Еще дома он принял необходимые меры, обострившие до невероятности все его чувства, и по ударявшим его в спину волнам недовольства, густо замешанного на страхе, понял, что останавливать никого не придется.

Он все хотел видеть сам, непременно в одиночестве, и не желал, чтобы из-за какой-то нелепой неожиданности кто-то из его подручных невольно узнал нечто такое, что знать им не положено. Как бы он ни доверял им, но каждый из его людей обязан знать свое место.

Что же касается неожиданностей, то тут Рамсис не питал иллюзий. Раз сам Великий Змей направил его сюда, значит, он должен идти один. Он все-таки не удержался и посмотрел назад, но, поймав на себе озабоченные взгляды, лишь высокомерно кивнул и равнодушно отвернулся.

Стигиец еще раз припомнил все, о чем говорил ему Сет, ощупал склянку за поясом, распахнул предварительно отпертую слугами дверь и едва успел войти в полутемный коридор и осмотреться, как почувствовал, что он здесь не один, хотя и знал, что все его люди остались снаружи.

Жрец внимательно осмотрелся и в глубине коридора, уводящего внутрь дома, увидел слабо мерцающий силуэт.

Впрочем, могло ли быть иначе, если сам великий Сет поведал ему о Неприкаянной Душе? Он едва заметно, одними уголками губ, усмехнулся. Ну, до чего же все просто! А ведь в глазах обывателей все выглядит совешенно иначе: грозные и кровожадные духи несправедливо повергнутых в прах людей бродят вблизи места своей гибели, охраняя его от нескромных глаз. Горе рискнувшему приблизиться! Кара настигнет его неотвратимо и будет ужасна!

Стигиеец еще раз ухмыльнулся, вспомнив невольный страх, застывший в глазах его стражей, опытных и умелых воинов, за плечами каждого из которых не один десяток сражений и вновь посмотрел на приближавшийся, больше похожий на полупрозрачное облако призрачной взвеси, силуэт и, уловив, исходящую от него волну робости и немой мольбы, едва не расхохотался.

— Подойди ближе. Тебе не от кого прятаться.

Трусливое привидение — что может быть забавнее! Впрочем, призрак — это всего лишь слепок с души умершего, и если человек был трусом, то стоит ли удивляться, что такова и его по каким-то причинам не отошедшая на Серые Равнины душа? Да и не самый трусливый мог бы испугаться, почувствовав волну силы, исходившую от слуги великого Сета.

Призрак тем временем остановился в двух шагах от стигийца, не решаясь заговорить с ним, но Рамсис и без его усилий ясно слышал каждую мысль, посещавшую его немого собеседника.

Жрец с интересом воззрился на Неприкаянного. Он вовсе не сочувствовал этой душе, выдранной из чьего-то тела, но где-то в недрах слабо мерцающей оболочки, доступной лишь взглядам посвященных, пряталось знание фактов, которые он любым путем должен вытянуть из стоявших перед ним жалких останков, прежде чем отправится к Харагу.

Так сказал великий Сет, и так будет!

Стигиец тут же пожалел, что не может столь просто проделать того же и с человеком, чьи сокровенные тайны надежно защищены живой плотью. Правда, есть особые методы, но все они сложны, отнимают уйму времени, не говоря уже о необходимости предварительно подавить волю человека, без чего успех невозможен.

Проклятая воля!

Благословенная воля!

Как много от нее зависит в жизни каждого! Вот только далеко не всякий подозревает об этом. Рамсис вновь посмотрел на туманный силуэт:

— Кто ты, Неприкаянная Душа? Вернее, кем был?

«Мое имя Фабиан. Я знатен… Был знатен. Меня убили недавно в этом доме».

Рамсис задал свой вопрос, как сделал бы это при разговоре с живым человеком, и мгновенно уловил ответ. Услышал его мозгом, а не ушами, и хотя призрак старательно открывал рот, пытаясь произнести фразу вслух, ни звука не раздавалось в полутемном коридоре.

— Так ты знаешь, что произошло здесь?

Дух едва заметно шевельнулся:

«Если ты говоришь о событиях, связанных с Незримым и Талисманом Силы, то да».

Рамсис кивнул и тут же подумал, что они уже обменялись несколькими фразами, а дух ни разу не назвал его господином, что явно свидетельствовало о его принадлежности к знати, у которой принято к любому обращаться как к равному. Это разозлило жреца, сына простого ремесленника, который был вынужден долго и болезненно пробиваться к занимаемому сейчас положению.

— Расскажи мне, что произошло здесь! — резко приказал он. Быть может, более резко, чем следовало бы.

«Охотно, но лишь если ты поможешь мне обрести новое тело».

Это был вовсе не тот ответ, который обязан давать каждый смертный могущественному слуге Сета. Тем более какой-то трусливый дух! Хотя жрец прекрасно понимал, что бедняга вполне естественно жаждет нового воплощения, и ничто иное его не интересует. Однако ему было мало дела до чужих бед, его интересовали лишь свои проблемы, и кто-то посмел противиться осуществлению его планов.