— Ты можешь, конечно, смеяться, Алиса, но я думаю, что ты не станешь отрицать сам факт их существования. Вот последний случай, к примеру. Это — крупная неприятность, но ее могло бы не быть, если бы все рабочие Техноса знали и добросовестно выполняли свои обязанности. Я думаю… — Он прервался, махнув рукой. — Простите; ни к чему сейчас о работе. Давайте отдыхать…
Вечер удался, думала Мада, возвращаясь обратно в столицу. Пилот вел флаер уверенно и быстро. Его кабина была отделена от салона матовым пластиком, и Мада, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза и под ровный, чуть слышный треск приборов, вспоминала, анализируя, подробности минувшего вечера.
Крелл был растерян, в замешательстве, он не знал, на что решиться. Мармот обладает всем необходимым для дела: решимостью, знаниями, характером; хотя иногда он слишком много внимания уделяет ненужным деталям. Шерган был конкретнее, сильнее; как и Алиса, он обычно пользовался маскировал словами свои истинные чувства и намерения. Мада знала, что в случае импичмента на этих двоих можно рассчитывать как на союзников. Конечно, она не собиралась ставить этот вопрос перед Советом. Наоборот, ей было бы выгоднее оградить себя от возможных интриг. Выгоднее и безопаснее. Но чувствовала бы она себя в безопасности, оставаясь в одиночестве?
Она посмотрела в окно. Снегопад прекратился, и пушистый белый ковер на поверхности земли придавал ночи какой-то сказочный, волшебный оттенок. Чуть в стороне она увидела взлетное поле, где садился одинокий звездолет. Скорее всего, с Кеста или Лоума, решила она. Очередной срочный набор. Наверняка опять какие-нибудь сложности, раз для посадки и перелета выбрано ночное время.
Неожиданно яркий луч света на мгновение ослепил ее и ушел в сторону. Поезд, поняла она. Цепочка вагонов, уютно освещенная огнями, следовала по маршруту; расцвеченный огнями фантастический змей медленно ползет по снежному ковру, то извиваясь, то выпрямляясь. Мада как зачарованная следила за ним, постепенно оказываясь мыслями в прошлом, охваченная ностальгией воспоминаний.
Девушкой она очень любила поезда. Она сидела у окна с неизменной книгой в руках, чередуя занятия и отдых, когда она, задумываясь, смотрела в окно на бесконечную полосу побережья, вздымающиеся горы и лесистые плоскогорья. Мягкий перестук колес помогал ей сосредоточиваться, и в студенческие годы, она часто путешествовала таким образом, тем более, что плата была половинной; в дороге можно было прекрасно позаниматься и отдохнуть, беседуя с незнакомыми людьми. Были у нее и романтические встречи… Например, тот молодой человек, что работал клерком где-то в офисе подземки, был просто сражен ее красотой. Он казался очень порядочным, добрым и влюбленным и был очень расстроен, когда она твердо сказала ему, что учеба важнее всего, а чувства, романтика — где-то позади. Сейчас он уже женат сейчас, подумалось ей, у него дети или даже внуки…
Это было так давно…
Она улыбнулась, дивясь своей способности быть такой сентиментальной и чувствительной. Ведь она очень многого достигла своим упорным трудом, стала членом Верховного Совета, имела деньги, власть, уважение и друзей. Даже любовь приходила к ней… или что-то похожее на любовь… Казалось, у нее было все, чего можно желать; но ей отчего-то было очень грустно…
Мрачная, грустная ночь, решила она. Приступ ностальгии; вид поезда, спешащего вдаль без нее, воспоминания юности. Но цепочка вагонов внизу не исчезала, магнитом притягивала ее взгляд. Ночь таила в себе серебристые тайны, окутывала прозрачным покрывалом вагоны, покачивающиеся на рельсах; уют кресел внутри, покачивание вагона и легкий перестук колес на стыках. Ведь там, внутри, — люди, со своими разговорами, смехом, проблемами.
Она вдруг почувствовала сильное, необъяснимое, безрассудное желание оказаться там, в вагоне, быть причастной к ощущению уюта и единения с другими людьми.
— Отвезите меня на железнодорожную станцию, — приказала она пилоту, — не самую близкую к столице, а подальше на побережье; но чтобы не долго ждать отправления.
— Да, мадам? — В голосе пилота звучало удивление, когда он повернулся к ней, пытаясь окончательно уяснить себе, чего она хочет.
— Вы же слышали, что я сказала! Так сделайте это!
Она слегка улыбнулась, чувствуя молчаливое неодобрение пилота, который разворачивал флаер, ложась на курс, параллельный поезду. Что ж, легко усмехнулась она, ну и пусть. Давно прошли те времена, когда она позволяла своим безрассудным желаниям брать верх над рассудком; но даже если это и детская прихоть, ей все равно сейчас хочется во что бы то ни стало опять очутиться в уютном купе поезда и мчаться куда-то вдаль…
Группа солдат в самом конце вагона наслаждалась отпуском в меру своих желаний; они разговаривали, шутили, пели и смеялись, передавая друг другу легкое вино. Неподалеку от них сидела пожилая женщина, тихо плакавшая о чем-то; скупые слезы стекали по ее щекам, худые руки судорожно сжимали старый потертый саквояж. Ближе к середине вагона двое мужчин спали, слегка похрапывая; влюбленная парочка занятая только собой, нежно ворковала и обнималась.
Дюмарест равнодушно наблюдал за пассажирами из-под прикрытых век, расслабившись в своем кресле и плотно закутавшись в пальто. Он чувствовал, что беспредельно устал и вымотался. Ночь была трудной. До Фарбейна он, как и надеялся, добрался без происшествий. Вагон был почти полон; контингент пассажиров был разный: бизнесмены, торопящиеся по делам; родители, едущие навестить детей; студенты, военные. На узловой станции ему пришлось потратить почти час в ожидании состава, идущего вдоль побережья; он намеревался возвращаться в столицу по внешнему, большому кругу. По мере следования длина состава уменьшалась, вагоны отцеплялись, так как сокращалось число пассажиров; менялся и их внешний вид и характер.
Дюмарест слегка приподнялся с места, пытаясь размять затекшие мышцы. Одежда, купленная им, была из дешевого магазина, неудобна и низкого качества. Эрл чувствовал физическую необходимость помыться и нормально выспаться; на станции он слегка умылся и растер кожу снегом, но на этом его туалет и завершился.
Один из спавших бродяг проснулся и полусонно озирался по сторонам, пытаясь прийти в себя. Эти двое ехали с Эрлом всю дорогу; с одной стороны, это означало, что они в данный момент такие же бездомные, как и он; они купили билеты на длинный маршрут по побережью, не имея, очевидно, места для ночлега; но, с другой стороны, их присутствие успокаивало: это означало, что состав не проверяется не слишком строго и можно не опасаться охранников.
Но как долго это будет продолжаться?
Это скоро кончится, решил Эрл. Керон, просчитав варианты, обнаружит тот единственный выход, которым он воспользовался. Если все отели проверяются, а улицы патрулируются и охраняются, то следующим его шагом наверняка должна стать организованная проверка железнодорожных поездов. Значит, единственное, на что он мог сейчас рассчитывать, это что он успеет прибыть в столицу раньше, чем все военные будут подключены к поиску.
Эрл слегка напрягся: поезд остановился на очередной станции. Плакавшая женщина встала и прошла к выходу; влюбленная парочка разъединилась на минуту, выясняя название станции, и снова слилась. Один из солдат игриво присвистнул, провожая взглядом новую пассажирку, вошедшую в вагон. Она не заметила этого знака внимания и, еще глубже закутавшись в воротник шубы, прошла через весь вагон и устроилась недалеко от Эрла.
Мада уже начала жалеть, что поддалась минутному романтическому порыву.
Поезд немного опоздал и оказался не таким просторным и уютным, как в былые времена. Она, как и раньше, выбрала последний вагон состава, но все здесь уже казалось ей чужим, непохожим и ветхим. Неужели и тогда кресла были такими неуютными, с такой плохой обивкой? А как же прогресс науки, богатство общества?
Время, поняла она; магия возраста. Пища теперь не казалась такой вкусной, цвета не были яркими, как прежде, а маленькие радости юности утратили свою прелесть. Но дело не только в этом, поняла она. Изменилось отношение к труду самих людей, уменьшилась их ответственность и чувство долга. И поэтому многие необходимые мелкие работы просто не выполнялись, как раньше. Виною этому и войны, и смерти среди мужского населения, наконец, просто нехватка денег: огромные суммы уходили на поддержание разнообразных военных режимов на строптивых планетах. Сколько же это может продолжаться?