Он похож на ретивого пса, думала она, оставшись одна. Дрожащее создание, слепо и преданно заглядывающее в глаза всемогущему хозяину, семеня у его ног. В надежде на подачку в виде косточки. Даже более того, он еще активно работает на Варгаса: подслушивая, подсматривая и докладывая обо всех тихих беседах в кулуарах Совета. Как давно он позволил себе опуститься до подобного?..

Йендхол произнес:

— Извините, сэр, но мне кажется, я делаю то, что необходимо. Эксперименты сложны, но неизбежны, если мы ожидаем конкретных результатов, хотя я не могу сейчас обещать большую вероятность успеха, чем восемьдесят процентов.

Один шанс из пяти. Этого явно недостаточно. Другие воспользовались своим счастливым случаем; но это те, кто удачливее его, Варгаса. Он задумчиво наблюдал за перемещениями уменьшенной изображением на экране фигуры очередного испытуемого. Даже искажения электроники давали возможность ощутить страх, который определял все действия того человека.

— Пять минут с четвертью, — прокомментировал Йендхол. — Ему везло, но недолго.

— Почему? — Варгас отвернулся от экрана и посмотрел в глаза врачу: — Почему бы не считать везение, удачу определяющим фактором выживания? Может быть, ты ищешь не там, где следует? Почему бы, например, не ставить опыты по фактору удачливости?

— Если бы им везло, то они просто не попали бы на Технос, — мрачно заметил Йендхол. — Именно это надо прежде всего учитывать, исследуя их потенциал. А что касается других подопытных, не с Лоума, то я не знаю, каким критерием пользоваться для выяснения параметра везения и удачи: бросать монетку? Ориентироваться на их умение выбрать ту или иную случайную комбинацию? А если они, пройдя тест, опровергнут результаты своей судьбой, жизнью?

— Разве нельзя для исследований везения применить тот же самый критерий лабиринта опасностей?

— Нет. Ведь они не знают заранее, что за этим последует, даже если им удастся выжить. Если бы они были уверены в последствиях, то это косвенно оказало бы влияние на их поступки. Нечистый эксперимент. — Йендхол взглянул на экран. — Шесть минут.

Варгас спросил с иронией:

— Так долго? И столь удачлив?

— Фактор удачи тоже сыграл в опыте определенную роль, — сказал врач. — Но в условиях наших экспериментов этот фактор слишком зыбок и ненадежен для того, чтобы мы могли его выделить. Если человек жив, то следует ли считать удачу ответственной за это? Чтобы выжить в предложенных мною условиях, человеку требуется нечто большее, нежели только везение. — Он замолчав, заметив сигнал красной лампочки:

— Шесть с четвертью; он баловень судьбы!

Еще один, думал Варгас. А сколько еще последует за ним? И неужели результат всегда будет таким же? И что думает по этому поводу Йендхол?

— Может быть, условия опыта слишком жестоки, — обратился он к врачу, — не следует ли уменьшить нагрузки, чтобы выявить основное?

— Это повысит выживаемость, верно, но снизит чистоту эксперимента.

— Серия тестов, чуть усложненных по сравнению с теми, что они успешно прошли?

— Они ничего не выявят и не докажут, за исключением умения тестируемых делать выводы из предыдущих опытов.

— А разве это не умение выжить?

— Отчасти, — согласился врач. — Но цель наших опытов — отнюдь не умение учиться на собственном опыте, извлекая уроки. Как я уже говорил, инстинкт выживания — это то, что заложено в генотипе, коре мозга. Человека можно обучить чему-то, но это не одно и то же. Уверяю вас, сэр, я точно знаю, что я хочу найти. Каждый испытуемый подвергается тщательной предварительной проверке. Если вы хотите, завтра я…

— Вероятность успеха — около восьмидесяти процентов?

— Да, это так. И я очень хочу надеяться, что вы дадите мне возможность продолжать эксперименты на прежних условиях. Вы ничего не потеряете, а получить можете очень многое, проявив чуточку терпения. Законы теории вероятности могут неожиданно подкинуть нам из ряда вон выходящий вариант…

Варгас задумчиво обошел лабораторию. Йендхол чувствовал здесь себя в своей стихии, человеком, который служит определенным идеалам и прогрессу, забывая об основном. Такой человек не способен реально оценивать отпущенное ему и другим время.

Чтобы хоть как-то переубедить самого себя, он спросил:

— Вас устраивают подопытные с точки зрения их возможностей?

— Да, конечно, сэр. Люди с Лоума просто уникальны в смысле отсутствия влияния стрессовых факторов, сказывающихся на обитателях других цивилизованных миров. С самого рождения они питались в основном растительной пищей, жили в относительно спокойных условиях и не испытали на себе пагубное влияние изнанки цивилизации. Результат очевиден при дотошном медицинском обследовании. Сравнение с жителями Техноса — только в пользу Лоума: выносливость, здоровая психика, умение спокойно переносить стрессовые ситуации. К несчастью, обстановка, изолирующая от стрессовых ситуаций, работает одновременно и против выработки необходимого фактора выживания в экстремальных ситуациях. Эти люди подобны холеным домашним животным в сравнении с их дикими сородичами, живущими в постоянной борьбе с опасностями ради выживания и продолжения рода. Домашние особи, несомненно, здоровее с общепринятой точки зрения.

— Но их проще убить, победить?

— Да, сэр. И если бы это было не так, то война с Лоумом приобрела бы иной оттенок и формы, чем нынешняя. Тот факт, что они безропотно соглашаются на ежегодные рекрутские наборы, подтверждает, что их естественная сопротивляемость крайне низка. Это можно сравнить с борьбой с каким-то заболеванием, только на планетном уровне. Здоровый организм подавит проникшую инфекцию, будет сопротивляться, вырабатывая антитела. Лоум ничего подобного не делает. Мы сталкиваемся с настоящим парадоксом: люди с Лоума физически здоровы, но совершенно не способны сопротивляться внешней инфекции; в данном случае — инфекции войны. Для наших целей, таким образом, они являются идеальным материалом.

В четыре часа пополудни нижние этажи дворца напоминали людской муравейник; все были вовлечены в настоящий поток дел, совещаний, бесед, выяснение и решение срочных проблем, подписание деловых бумаг, ведение переговоров и многое другое; все вокруг непрестанно двигались, входили и выходили, говорили и переговаривались; это было большое общее дело, в котором участвовали все — маленькие неотъемлемые частички единого целого.

Майор Керон направился к лифтам, чтобы подняться на верхние уровни. Там было гораздо тише и спокойней; практически здесь царствовала тишина, утопающая в мягких коврах и отблесках уютных светильников. Охранник проверил его документы, проводил вдоль перехода и указал нужную дверь:

— Третья дверь по этой стороне, майор. Постучите и ждите.

Слегка недоумевая, Керон подчинился. Почти мгновенно створка двери открылась, юноша в алом хитоне, пригласил его войти.

Руен стоял в дальнем углу комнаты.

— Майор Керон?

— Да. — Керон с интересом оглядывался. — Меня обязали предстать перед кибером Руеном.

— Это я. Может, присядете?

Керон устроился в предложенном ему кресле. Юноша-ассистент бесшумно покинул комнату, плотно прикрыв дверь. Несколько минут двое оставшихся внимательно изучали друг друга: Керон с неподдельным любопытством, а кибер — холодно и аналитически, пытаясь детально изучить своего посетителя. Типичный продукт культуры Техноса, думал кибер о Кероне; человек, который считает себя высокоинтеллигентным лишь на основании того, что он удачно сдал много экзаменов, и не принимает во внимание тот факт, что интеллект связан с изучаемыми книгами и самосовершенствованием, а не с дипломами и степенями.

— У меня к вам поручение от Технарха, майор, — невыразительно произнес кибер. — Он просил меня побеседовать с вами. Надеюсь, вы понимаете, что он удостоил меня чести представлять его в этом разговоре всесторонне: считайте, что беседуя со мной, вы говорите с ним.

— При всем моем к вам уважении, кибер, позвольте не согласиться. — Керон был вежлив. — Как офицер службы безопасности я обязан соблюдать осторожность. Вы понимаете меня?