Варвара ни удивиться, ни испугаться не успела — окружили они ее, заходили вокруг, оглядывая, да хитро улыбаясь. И аромат от них шел, словно в комнате восточные благовония воскурили. Нахмурилась девушка:

— Что вам надо?

Одного ей хватало, теперь еще трое…

— Ты просила, мы пришли, — сказала одна. Голосок детский, звонкий и лукавый, глаза хитрые с поволокой.

— Я его уйти просила… — чуть не заплакала Варя.

— За тем и явились. Три желания загадай и уйдем.

— И всего? — обрадовалась девушка: Так вот в чем дело — Он джин! — что ж он сам-то не сказал?

— А не может, — рассмеялась рыженькая, щурясь, — Слово скажет, от этого дома, как от городка вашего лишь пепел останется. Хочешь?

— Нет, — замотала головой Варя, бледнея и отступая.

— Тогда загадывай другое, — приблизилась к ней светленькая, тряхнула длинными до плеч серьгами.

— Да поторопись, а то передумает, — предупредила черненькая.

— Машина, квартира, гараж, — выпалила Варя, не думая — чего уж проще? За полгода только про эти желания и слышала.

— Не-е-е-ет, — качнула пальчиком рыжая, — ты про чужие говоришь, а мы про твои знать хотим.

— Да какая ж разница? — растерялась Варя.

— Большая. Только твои и только для тебя, иного уговора не было. Христа ты помянула, не сосед за стенкой, и не его оставить просила, себя. Так что других не вмешивай. Давай, говори, что желаешь?

Девушка посмотрела на Него: смотрит внимательно, пытливо — ждет. Да что ж такого загадать, чтоб от него избавиться?

— Заветное давай, что на сердце лежит…

— Что душу бы порадовало…

— До конца жизни б грело и у других не было…

— Только для себя…

— Что хочешь, проси…

— Не прогадай… — галдели гурии.

Варя села на диван, руки на коленях сложила, наморщила лоб, желания перебирая. А их и нет. Чтоб Он сгинул…и то, если б людей не губил.

Окружили ее гурии у ног сели:

— Богатства проси…

— Красоты до старости…

— Мужа — принца…

— Да зачем мне? — пожала печами Варя.

— Как это? — выгнула бровь темненькая, — когда богата, весь мир у твоих ног.

— А зачем он мне у ног. Я не богиня, — качнула головой девушка.

— Купить сможешь все, что душа пожелает.

— Я и так могу.

Переглянулись женщины. А Он ладонью чуть повел, и выросла гора драгоценностей с внушительный термитник.

— Смотри, — блеснула глазами светленькая вкладывая в Варину руку изумительное бриллиантовое колье. Та восхищенно погладила каменья:

— В музей бы его, чтоб все полюбоваться могли…

И исчезло все, словно не было. Пусты руки, а светленькая нахмурилась зло.

— Тогда красоты, — завела рыженькая, — чтоб влюблялись в тебя без ума.

— Не хочу. Что за радость от того? Горе одно. С лица воды-то не пить, и не с лицом, с человеком жить. Будут в меня влюбляться, я-то не буду. Вот и зачем маета такая, другим погибель? Нет, худо это.

Нахмурилась рыжая.

— А мужа?

— Как бог даст, так и будет. И принц мне не нужен, я, поди, не принцесса.

— А хочешь власти? — прищурилась черненькая и вспыхнул экран в воздухе: Варя в элегантном костюме стоит у микрофона на ассамблее ООН.

— Нет. Не по мне это, — испугалась девушка. Погас экран.

— Политиком станешь или первой леди?

— У первой леди муж есть. А мне и тысяча первой не плохо. А политик из меня хуже не куда. Не смыслю я в этом.

— А и не надо…

— Не хочу! Ни политиком, ни президентом, ни бизнес-леди!

— А великой целительницей? — лукаво прищурилась светленькая.

Варя с минуту думала и отрицательно головой качнула:

— Подумай: скольким ты поможешь? Скольких спасешь, излечишь?

— В два раза меньше, чем вы сгубите!

— Тогда врачом знаменитым. Найдешь лекарство от тысячи болезней…

— А вы две тысячи нашлете. Или сами заработают. Человеку одно лечишь, а он другое сам калечит. Да и нужно некоторым болеть, чтоб в разум вошли. А кому по злобе чужой страдать приходится — бог поможет. И не мне судить, не мне наказывать и не мне лечить. Да и то с умом делать надобно, а я не бог, чтоб все знать.

— Знать будешь.

— Какую таблетку отчего дать? Так следствие лечат, а надо причину.

— Тогда загадай стать ясновидящей.

— Зачем?

— Мысли чужие читать будешь, дела знать человеческие, причины болезней.

— Нет. Не хочу я чужие мысли читать. Подло то, а уж дела…каждый из нас грешен и каждый свой грех лучше знает. Стыдно это в чужой душе копаться, заветное выведывать.

— Вечной жизни пожелай.

— Да мне б и сколько Богом отмеряно прожить достойно…

— Тогда пожелай стать великой писательницей, певицей или киноактрисой, — в голосе рыженькой появился металл, а на пол с потолка полетели журналы на которых красовалась мадам Лугина в фас и профиль, с микрофоном и гитарой, на вилле, на съемках, с поклонниками и без, на фестивале и при получении премии…Кого-то эта девушка Варе напоминала, но не себя, точно.

— Голоса нет и таланта. Вы ведь, чтоб меня наделить, у других отберете? Не справедливо. Мне богом своя стезя дадена, ею и пойду.

— А слава? Тебя будут носить на руках, восхвалять, восхищаться, — запела светленькая.

— Утомительно больно. Да и что хорошего, когда льстят, подхалимничают и правду с кривдой путают? Не нужна мне слава…

— Да ты весь мир объедешь, себя покажешь, других посмотришь, — с недовольством растолковывала не разумной черненькая.

— Мне здесь хорошо. А мир я и по телевизору посмотрю. И себя нечего показывать руки, ноги, голова у меня как у всех, — отрезала Варя.

Гурии переглянулись.

— Твои фото будут на всех журнальных обложках…

— Зачем? Чтоб плеваться удобно было или мишенью в тире делать?

— А хочешь манекенщицей?… — комната исчезла и появился подиум, а по нему она, виляя бедрами с каменной физиономией, в блестящем неглиже и дурных перьях на голове, а вокруг люди, пальцем тычут, осматривают, кивают, фотографируют…

— Не хочу! — отрезала Варя и губы поджала: это кто ж такое желать будет?

— А что хочешь-то?! — взвилась светленькая.

— Чтоб бабушка моя жила долго, в здравии и благоденствии, чтоб община моя и все люди бед не знали, чтоб убийств не было и мора, чтоб дети счастливо жили — сытые и здоровые…Только невозможно такое.

Черненькая скривилась. Рыженькая прищурилась:

— Ты блаженная, что ли? Речь-то о тебе идет. Один шанс выпал. Да любой другой за такую возможность…

— Вот и отдайте такую возможность другому, — оживилась Варя. — У Марии Ильиничны внучка вон с ДЦП. Пусть она загадывает. Дитя хоть выздоровеет…

— Ты о своих подумай! — взвилась рыженькая.

— Когда будут, тогда и думать буду, — бросила и смолкла. Зыркнула на Него, и вдруг поддалась к женщинам. — Передумала я, хочу богатства!

— Ничего ты не хочешь, — буркнула черненькая поднимаясь.

— И не морочь нам голову, — кинула светленькая следом.

— Богатство, — скривилась недовольно рыжая, — ты ж и копейки себе не оставишь, все на благотворительность пустишь.

— Тогда, тогда… — попыталась пожелать что-нибудь подобное Варя, но на ум ничего не шло.

— Знаний! — подсказала черненькая, нависла над ней с довольным видом. — Знать все будешь и всем поможешь!

— Не хочу я все знать. Такое, богу дано, а я человек. Да и мало знать. Нужно понимать, уметь применять, а у меня ума не хватит, — вздохнула Варя. — Богу небось виднее кому, что знать. А то вон, от великих знаний натворил уже один, — и кивнула на демона, — куда б деть…

— Тогда врагов покарать пожелай!

— За что? Враги для ума нам Богом дадены. Да и нет у меня врагов. Откуда им взяться-то? Люди кругом хорошие, добрые.

— Ну, обиды-то хоть есть? Обидчики?

— Нет, — растерянно пожала плечами Варя. — На кого ж обижаться-то? На себя разве что?

— Вот убогая, — протянула светленькая, передернув презрительно плечами, и косу за спину откинула. К Нему отошла. Следом остальные потянулись. Варя расстроено смотрела на них, не из-за упущенного шанса желаемое получить, огорченная от того, что их у нее для себя только, вовсе нет. Неужели за такое наказывают? А ежели не родится ни одно желание, этот так ходить за ней и будет?