— Ну и отлично. Вечером зайду.

И посетитель сунул свёрток в карман. Женщина проводила его, захлопнула дверь. Слышно было, как загремели засовы и повернулся в замке ключ.

Под вечер старик появился на вокзале. А через час с небольшим электричка доставила его на маленькую станцию. Отсюда было рукой подать до селения на берегу моря.

— Слава тебе, всевышний, — прошептал старик, отпирая дверь небольшого домика, стоящего на краю селения.

Он вошёл, старательно запер за собой дверь и со вздохом облегчения опустился на кровать. Хотелось есть, мучила жажда, но не было сил встать, чтобы развести огонь, вскипятить чай и состряпать ужин.

Стемнело. Взошла луна. От окна протянулись по полу тусклые жёлтые полосы. С улицы послышалось мычание коров, блеяние овец и коз. Захлопали ворота, потянуло дымом. Сельчане загоняли на ночь скотину, готовили пищу.

В каждом доме были свои радости и горести, интересы и надежды. Здесь, как и по всей стране, жили вестями с фронта. Шла весна тысяча девятьсот сорок четвёртого года, и по мере того как наши войска все дальше продвигались вперёд, люди все с большим нетерпением ждали конца войны и желанного слова — победа!

Не ждал этого только старик.

Лет тридцать назад человек этот имел кое-какую торговлишку, служил некоторое время приказчиком на одном из нефтепромыслов богача Тагиева, позднее состоял в контрреволюционной партии «Мусават» и якшался с турками, когда те оккупировали Баку.

После революции он притих, затаился.

Так бы и прожил он жизнь мелким, незаметным служащим, если бы не пристрастился к картам.

Все началось с карт. Сначала он пытался сдерживать себя, не поддаваться азарту. Но вскоре игра захватила его. В два месяца он потерял все свои сбережения, которые накапливал много лет. За ними последовали вещи, спущенные старьёвщику за бесценок. А когда не осталось и вещей, он, кассир крупного завода, стал брать деньги из сейфа. Надеялся, что повезёт, но неизменно проигрывал: он и не подозревал, что партнёрами его были шулера.

Между тем за ним давно наблюдали. И вот однажды (это было в канун ревизии), когда до смерти перепуганный кассир сидел на приморском бульваре, тщетно пытаясь собраться с мыслями, к нему подсел человек. Разговорились. Кассир поведал о своём горе. Неизвестный принял в нем живейшее участие.

Через два часа ошалевший от счастья старик мчался на завод, бережно неся туго набитый портфель.

Дальше все обстояло просто. Агент-вербовщик германской разведки, получив от нового знакомца сведения о заводе, легко подавил слабое сопротивление вконец запутавшегося картёжника. Действовал он наверняка, ибо знал кое-что и о прошлом кассира.

Так началась новая жизнь старика — жизнь изменника Родины, провокатора и шпиона.

Много грязных дел было на его совести. И с каждым новым заданием он испытывал все больший страх. Чудилось, что за ним пришли, вот-вот схватят… Днём он ещё держал себя в руках, сохранял способность спокойно ходить по улицам, даже улыбаться. Ночью же просыпался в холодном поту, с разламывавшейся от боли головой, полумёртвый от снившихся кошмаров.

Весть о начале войны застала его на улице. Люди сгрудились у громкоговорителя. Какая-то женщина плакала. Он же боялся шевельнуться, чтобы не выдать радости, бушевавшей в груди.

— Все, — шептал он, сидя вечерами за очередной сводкой с фронта, мысленно прикидывая, сколько ещё немцам осталось до Баку. — Теперь их не остановит сам шайтан!

В эти минуты перед его мысленным взором возникала цепочка тяжело гружённых верблюдов. Позвякивая колокольцами, они неторопливо брели по барханам, высоко задрав головы…

Дед его и отец всегда гоняли караваны в Персию, выгодно торговали. А чем он хуже их? Но караваны — чепуха. Караваны — это мелочь. Пароходы с доверху набитыми трюмами — вот настоящее дело! И промысел, пусть даже небольшой нефтяной промысел, который он обязательно приберёт к рукам!

Так он мечтал. Но теперь немцы проигрывали войну, и кошмары вновь стали посещать старика по ночам.

Работа агента научила его ничему не удивляться. И все же последнее задание огорошило. Расшифровав радиограмму, он больше часа сидел за столом, не зная, что и думать. В самом деле, кому и зачем могло понадобиться выдать советским властям такого же агента, как он сам?

Мучимый сомнениями, он решил отложить выполнение задания, пока не получит подтверждения. Оно не замедлило последовать.

Надо было действовать. В пятницу он отправился в город и в полдень был у касс кинотеатра «Баку». Как указывалось в радиограмме, по пятницам и субботам в этот час здесь в ожидании связника должен был находиться Александр Щуко. Старик опознал его по заплатанной крест-накрест брезентовой сумке, которую тот держал в левой руке, проследил, где живёт Щуко. Затем вернулся к себе и разработал план операции.

Все это время он не переставал размышлять над причинами, которые побудили разведку выдать своего агента. И в конце концов решил: тот, второй, чем-то не угодил хозяевам. И это — кара за непослушание. Он вздохнул. Да, видно, так уж устроено в жизни, что одни — хозяева, другие — слуги. Одним определено командовать, другим — подчиняться.

Внезапно его ошеломила мысль: выполняя приказ, сегодня он предал какого-то агента. Ну, а завтра? Чей черёд завтра?…

Старик с трудом поднялся на ноги. Сердце билось тяжёлыми, неровными толчками. Глаза застилала пелена. Не хватало воздуха. Он едва добрался до окна и, теряя силы, толкнул раму. В комнату хлынул прохладный вечерний воздух.

Он долго стоял, прислонившись к стене, пока не прошла слабость.

Что это с ним происходит? Все чаще и чаще внезапные приступы удушья. И они, эти приступы, делаются продолжительнее, сильнее…

Спустя час старик пришёл в себя, запер и зашторил окно, включил свет. Было поздно. Он сверился с часами, спустился в подполье, куда вёл из кухни замаскированный лаз, нащупал в темноте тайник, извлёк из него портативный передатчик и послал в эфир коротенькое шифрованное сообщение.

Полковник Азизов весь день занимался текущими делами, которых в его отделе всегда было великое множество. Однако мысленно он вновь и вновь возвращался к странному происшествию в трамвае. Он откладывал перо, откидывался в кресле, строил предположения, догадки…

Взгляд Азизова задержался на фотографии возле чернильного прибора. Молодая женщина и мальчик стояли в саду, улыбаясь в объектив. Это были жена и сын Азизова.

С началом войны, когда резко возросла служебная нагрузка чекистов, полковник почти перестал бывать дома. Зарифа попыталась воздействовать на его родительские чувства. Сын неделями не видит отца, тоскует. Иное дело, если бы Азизов находился далеко от семьи. Но коль он здесь — должен воспитывать ребёнка.

Не помогло. Однако Зарифа не отступила. Мужу при той тяжёлой работе, которую он выполняет, необходимо регулярно питаться. И вот теперь она ежедневно приезжает с едой и ждёт внизу, а к полковнику звонит дежурный. Тут уж хочешь не хочешь, но выберешь время, чтобы спуститься.

Вчера они провели в комнате дежурного полчаса. Он торопливо ел, она рассказывала. Зарифа старалась говорить весело, но в глазах её была тоска. И Азизов обещал: завтра вечером, что бы ни случилось, он выберет время и приедет.

— Не напоминать? — спросила жена, убирая посуду.

— Слово мужчины!

— Ладно, поглядим, какое это слово, — сказала Зарифа.

…Сейчас было около десяти. Время ехать домой.

Азизов стал уже собираться, когда в дверь постучали.

Вошёл майор Семин. Он принёс документы по делу арестованного Щуко. Азизов просмотрел их. Ничего нового. Как же действовать? Многое мог бы прояснить допрос самого Щуко. Однако Азизов полагал, что не следует торопиться с допросом. После рассказа Оруд-жевой он почувствовал некоторое удовлетворение — подтвердилась его догадка, что кража инсценирована. Одновременно то, что сообщила посетительница, запутывало дело. Кто же это такой — старик с седой бородкой, в тёмном костюме и коричневой каракулевой папахе, владелец замшевого бумажника? С какой целью подстроил он происшествие и передал Щуко в руки милиции? Быть может, мстит за что-то? Нет, вряд ли. Щуко прибыл в Баку недавно, каждый его шаг в этом городе известен, участники встреч сфотографированы, и Оруджева, которой показали их карточки, не опознала среди них Седобородого (так Азизов мысленно называл второго участника происшествия). Значит, не исключено, что Щуко его не знает.