Доложив это, Торп смолк, нерешительно поглядел на шефа.

— Дальше, — сказал Упиц. — Говорите дальше.

Почувствовав, что генерал остыл, Торп облегчённо перевёл дыхание, приободрился.

— Быть может, вы пожелаете сами допросить этого человека, господин Группенфюрер? — спросил он.

— Вы привезли его? — Упиц удивлённо откинулся в кресле. — Зачем вы это сделали?

— Я рассудил, что это нелишне, — пробормотал контрразведчик. — Человек меня заинтересовал, и я подумал: господину группенфюреру будет любопытно на него взглянуть, быть может, возникнут дополнительные вопросы…

— В самом деле, не вызвать ли его сюда? — вставил штандартенфюрер Больм.

— Где он? — спросил Упиц.

— Внизу, господин группенфюрер.

— Ладно, давайте его.

Торп вышел и вскоре вернулся. Следом шёл пленный, конвоируемый автоматчиком. Оставив узника у порога, солдат вышел.

Упиц оглядел лагерника. Это был худой, высокий человек с длинным лицом, одетый в полосатую робу.

— Говори, — приказал Упиц по-русски.

— Я знаю по-немецки, — поспешно сказал пленный, угодливо улыбнувшись. При этом его тощее, костистое тело резко согнулось, будто переломилось в пояснице.

Упиц кивнул. Пленный продолжал. Он рад, что может оказать услугу германским властям. Он всей душой ненавидит страну, в которой имел несчастье родиться. И сделает все, чтобы доказать свою преданность великой Германии, ибо его давнишняя мечта — заслужить право навсегда в ней остаться.

— Короче, — пробурчал Упиц. — Повтори свои показания.

Лагерник закивал, шагнул вперёд.

— Я из Аушвица, господин генерал, прибыл с партией пленных, отобранных, чтобы…

— Известно. Говори дальше.

— В Аушвице мне довелось хорошо узнать… Я давно подозревал этого человека, господин генерал… Я только не мог… Я хотел…

— Короче!

— Это случилось ночью. Я не спал, молча лежал в чуть освещённом бараке. Не мог заснуть: разболелся зуб. Вдруг — голоса. Прислушался: беседуют двое на соседних нарах.

— Кто такие?

— Одного не опознал — было темно, господин генерал. Другой оказался моим соседом по нарам.

— Звать?

— Андрей.

— Фамилия?

— Все называют его просто Андрей. У него есть, конечно, и фамилия, но я её не знаю. Вообще в лагере только номера…

— А как зовут тебя?

— Станислав Цюпа, господин генерал.

— Продолжай, Цюпа.

— Слушаюсь, господин генерал. — Пленный, облизнув губы, сделал ещё шаг. — Так вот, чую разговор. Тихо говорят. Этот самый Андрей взволнованно рассказывает: «Поднял голову — и обомлел: он!» — «Да не может быть такого!» — отвечает другой. — «Он, он самый!» — «Командир?»

— «Да. Командиром моим был, гвардии старшим лейтенантом». Они перешли на шёпот, — продолжал Цюпа, — и я долго не мог ничего разобрать. Но было понятно: Андрей убеждает в чем-то того, другого. А этот сомневается, не верит. «Ладно, — сказал Андрей, — я тебе докажу!» Он слез с нар, исчез. Через минуты две вернулся. «Гляди, говорит, внимательно гляди!» Я незаметно приподнялся, передвинулся к краю нар. И увидел в руках Андрея кинжал. Запомнил: ручка винтом, блестящая.

— Кому доложили? — спросил Упиц.

— Не мог, господин генерал. — Предатель весь подался вперёд, затряс головой. — Никак не мог, вот как перед богом! Это же ночью происходило. Разве выйдешь? Высунешь голову за дверь — пуля. А наутро нас построили, разделили на группы. Одну, в которую попал и я, погрузили в вагоны и отправили сюда. Здесь только и смог…

— Как же ты узнал Андрея, видел кинжал, но не опознал второго?

— Тот, второй, спиной ко мне был, затылком. А по затылку разве определишь? Мы же все… обросшие, да и халаты одинаковые. Уши только запомнил — уши у него большие и торчат…

— Уши, — проворчал Упиц. Он заглянул в лежащие на столе бумаги. — Это было?…

— В ночь на девятнадцатое число, господин генерал.

— И тот, Андрей, он что — утверждал, будто видел своего командира накануне?

— Да.

— Восемнадцатого?

— Выходит так, господин генерал.

— Тогда и кинжал получил?

— Именно!

— И в тот день лагерника Андрея за черту блока не выводили? Точно помнишь?

— Не ходил он в тот день никуда.

— Чем же он занимался?

— А возле бараков работал. Утром поверка была, осмотр одежды. Потом половину отправили на Унион, остальные в лагере были. Он площадь обходил, камни подбирал, траншею рыл.

— Хорошо. — Упиц обернулся к Торпу: — Проследите, чтобы в бараках ни о чем не догадались. — Генерал вновь взглянул на предателя. -Учти, Цюпа, ты должен видеть все, слышать все, докладывать все. Будешь полезен — будешь жить, и жить хорошо. Иди!

Лагерника увели. Упиц обратился к штандартенфюреру:

— Теперь слушаю вас, Больм.

— Справки навёл, господин группенфюрер. Восемнадцатого числа в блоке русских, точнее, близ блока посторонних не было всю первую половину дня. Имеются в виду люди, которых лагерник, по кличке Андрей, не мог видеть раньше. Во второй половине дня этот блок посетили помощник коменданта Аушвица гауптштурмфюрер Вернер Кранц, его шофёр шарфюрер Фиттерман и с ними — директор завода «Ганс Бемер» Артур Кюмметц с шофёром Генрихом Губе.

— Кого же из четверых подозреваете? — Упиц скривил губы. — Уж не помощника ли коменданта лагеря Аушвиц?

— Разумеется, не его. Кранц и Фиттерман работают в Аушвице со дня основания лагеря, пять лет. Оба — на самом лучшем счёту.

— Тогда остаётся мой друг директор Кюмметц, с которым мы вместе росли и учились, вместе вступали в НСДАП и воевали против врагов фюрера и нации. Видимо, Артур Кюмметц и есть тот самый неуловимый советский разведчик, за которым вы так безуспешно охотитесь!

— Имеется ещё шофёр господина Кюмметца — Генрих Губе, — сказал Больм.

Упиц пожал плечами.

— Что ж, проверьте его. Проверьте шофёра, это не так уж трудно. Но, сдаётся мне, дело в ином. Там были и другие посетители, штандартенфюрер Больм!

— Но, господин группенфюрер…

— Вы не знаете о них, Больм?

— Врачи из Аненэрбе?[33] — услужливо подсказал Торп.

— Они самые.

— Какие же это посторонние? Они находятся в Аушвице более двух недель! — Больм с сомнением покачал головой.

— А в блоке русских появились впервые. Причём именно в тот день. Именно восемнадцатого числа, Больм, Цель? Выполняли предписание руководителя института штандартенфюрера Вольфрама Зиверса — отобрать для опытов по стерилизации около сотни молодых русских. Вот среди этих-то врачей и надо пошарить как следует. Вы понимаете меня?

— Да, господин группенфюрер.

— Звоните в Берлин, распорядитесь от моего имени, чтобы вплотную занялись Аушвицем. Не забудьте Андрея.

В начале одиннадцатого часа ночи от здания гестапо отошла большая закрытая машина. В ней находились штандартенфюрер Больм и штурмбанфюрер Беккер. Автомобиль пересёк почти весь город и остановился на восточной окраине Остбурга, метрах в двухстах от небольшого двухэтажного коттеджа. В этом обособленном домике, скрытом от посторонних глаз густо разросшимся садом, была одна из конспиративных квартир местной контрразведки, где принимались и инструктировались наиболее тщательно засекреченные агенты.

Здесь сегодня должна была состояться встреча Больма и Беккера с агентом по кличке «Зелёный».

Высадив офицеров, шофёр тотчас отъехал за угол и приготовился к длительному ожиданию.

Контрразведчики направились к домику, пересекли сад, поднялись на крыльцо. Беккер отпер входную дверь, пропустил начальника, вошёл сам.

Десятью минутами позже у домика появился мужчина в плаще с поднятым воротником и надвинутой на лоб кепке. Дверь была не заперта. Он отворил её и вошёл.

Гейнц Больм и Бруно Беккер сидели в небольшой гостиной, курили, лениво переговариваясь.

Беккер первый услышал, как скрипнула, отворяясь, дверь.

— Он, — сказал Беккер.