Аскер вкатил машину на заводской двор, остановил у гаража. Он только что привёз Кюмметца и, пользуясь свободным временем, собирался сменить в моторе масло.

Он поднял капот мотора и принялся за дело.

За действиями шофёра внимательно наблюдал из окна цеха пленный Кныш. Появление директорского автомобиля взволновало его. Он вернулся к работе, несколько минут сосредоточенно размышлял, потом остановил станок и вышел.

Кныш подошёл к Аскеру, когда тот, расстелив на земле резиновый коврик, уже приготовился было лезть под автомобиль. На ломаном немецком языке Кныш попросил разрешения помочь и, не дожидаясь ответа, взял разводной ключ и скользнул под машину.

Аскер был озадачен. Он присел на корточки, заглянул вниз и пододвинул пленному железный противень.

— Возьмите, — сказал он, — поставьте под картер и отвёртывайте пробку.

Кныш принялся орудовать инструментом. Вскоре из картера хлынула тяжёлая чёрная струя.

— Откуда вы? — спросил Аскер. — Доставлены из Аушвица?

— Точно, — сказал пленный по-русски. — От сержанта Авдеева.

Что это — провокация? В первое мгновение Аскеру показалось, что так оно и есть. Но если немцы установили его подлинное лицо, да ещё каким-нибудь образом выяснили взаимоотношения с Авдеевым, они бы не стали производить проверку. Это ни к чему. Его взяли бы сразу. Значит, не провокация. Что же тогда?

— Товарищ гвардии старший лейтенант, — продолжал пленный, — Авдеев наказал…

— Тихо, ты!

Аскер оглянулся. Мимо проходила группа рабочих. Из-под машины видны были их ноги — чуть согнутые, ступавшие короткими судорожными шагами. Очевидно, рабочие несли какую-то тяжесть.

— Товарищ гвардии старший лейтенант, гляньте-ка, — прошептал Кныш.

Аскер увидел, как пленный извлёк из-под одежды кинжал с блестящей витой ручкой.

— Ваш? — тихо спросил Кныш. И, видя, что собеседник не отвечает, сам же заключил: — Ваш ножик!

— Спрячь!

Кныш убрал нож.

— Наказал вам доставить. Вроде, значит, пароля.

Аскер испытующе оглядел лагерника. Тот лежал на боку, худой, жёлтый, и, не мигая, смотрел ему в глаза. И вдруг Кныш заплакал. Как-то сами собой побежали по лицу слезы, закапали с остренького носа, и сухой, пыльный асфальт мгновенно впитывал их, будто промокательная бумага.

— Не сомневайтесь, — захлёбываясь, нервно дёргая шеей, проговорил он, — не брешу, не предатель я…

— Как звать? — спросил Аскер.

— Чего?

— Имя, говорю, как?

— Кныш — фамилия. А имя — Трофим. Старшина Трофим Кныш!

— А где Авдеев?

— Там остался. Он из колхозников. А сюда мастеровых брали. Как узнал, что меня отправляют, наказал разыскать вас. Приметы сообщил. «Будешь, сказал, действовать, как мой командир велит». Да я ведь не один. Ребят двадцать наберётся, все — хоть в огонь!

— Оружие?

— Было, осталось в лагере. Авдеев-то побег готовит… Однако ножи поделать можем.

— Погоди с ножами. Встретимся завтра. У тебя когда перерыв?

— Вроде бы в два часа.

— Буду здесь. Как увидишь, что снимаю аккумулятор, так сразу и выходи. Подзову долить жидкости, тогда и поговорим… И — обо мне ни звука. Ни единой душе.

— Могила!… Товарищ гвардии старший лейтенант, шкура тут одна есть. Стучит. Как быть?

— Точно, что стучит?

— Засекли.

— Тихо убрать сможете?

— Сможем.

— Убирайте, — жёстко сказал Аскер.

Струя масла из картера становилась все тоньше. Кныш завозился под машиной, готовясь вылезать.

— Завод-то знаете какой важный! — свистящим шёпотом проговорил он.

— Важный? — переспросил Аскер, занятый своими мыслями. — Какой завод?

— Да этот самый. Фаустпатроны, делают. Танки наши жечь. Бают, фронт больше половины фаустов отсюда получает. И снаряды тоже. Верно?

— Верно.

— Так чего же мы?… Поднять его на воздух, завод-то! Самим пропасть, а завода этого дьявольского чтобы не стало!

Аскер не ответил.

Струйка масла из картера иссякла. Теперь только редкие тяжёлые капли беззвучно падали в почти полный противень.

— Слушай, — шепнул Аскер, выползая из-под машины, — может случиться, к тебе подойдёт человек и скажет: «Три и четыре». Ты ответь: «Четыре и три», и тогда выполняй, что он потребует. Понял?

— Да.

Аскер вылез и начал возиться с мотором. Кныш завернул пробку картера, вытолкнул противень из-под колёс, понёс к сточной канаве, опорожнил. Потом он ушёл.

Аскер остался у машины, заливая в мотор свежую смазку.

Поздний вечер. На затемнённых улицах Остбурга почти не видно прохожих. Дома стоят безмолвные, мрачные — в них ни огонька. Иные будто слепцы — пустыми глазницами зияют чёрные провалы окон. Это результаты бомбёжек, пожаров. Тишину нарушают лишь шаги патрулей да возникающий временами унылый скрежет — ветер раскачивает в развалинах куски бетона, повисшие на прутьях арматуры, и они трутся об искорёженное, ржавое железо. А над городом — луна в рваных облаках, и это усугубляет картину тревоги, холода, запустения…

Несколько раз пытался Аскер встретиться с Шубертом, но это никак не удавалось. Обстановка была сложной. Война придвинулась вплотную к границам Германии, и в городе свирепствовали гестапо и СД. Шуберту пришлось покинуть свою основную квартиру — в её районе были замечены подозрительные личности. На время, пока ему готовили новое надёжное убежище, он перешёл в домик у железнодорожного моста.

И вот сегодня Шталекер, улучив момент, шепнул Аскеру, что вечером Шуберт ждёт его.

Они были одни в комнате. Шуберт рассказывал о последних событиях в городе. Подпольщики помогли бежать большой группе советских и польских пленных, заключённых в расположенном близ Остбурга лагере. Беглецы мелкими партиями переправляются на Восток, в Польшу, к партизанам.

— А теперь могу показать вот это. — Шуберт вынул сложенный вчетверо лист бумаги. — Моя самая большая гордость.

Он бережно развернул и разгладил бумагу. Это был газетный лист. Разведчик осторожно придвинул его к себе. Под заголовком теснились короткие заметки, рассказывающие об истинном положении на фронтах и внутри страны.

Аскер поднял на собеседника заблестевшие глаза.

— Где печатали?

— Скажу — не поверите.

— Все же?

— В типографии «Остбургер цейтунг».

Аскер представил, сколько потребовалось отваги, хитрости, мастерства, чтобы под носом у врага набрать, сверстать и оттиснуть несколько сот экземпляров подпольной антифашистской газеты. Он взволнованно протянул Шуберту руку.

— Теперь говорите вы, — сказал Шуберт. — У вас что-то важное?

— Должен отправиться в Карлслуст.

— Когда?

— Как можно скорее. Москва предупреждает: в Карлслуст едет видный контрразведчик генерал Зейферт, шеф группенфюрера Упица. Есть данные, что они собираются там встретиться. Это многое может прояснить.

— Пожалуй, вы правы. А когда думаете перебираться?

— Видимо, дня через два.

— Поездом?

— Да. Теперь, когда освоился здесь, это несложно. Все подготовил

— документы и прочее. — Аскер сделал паузу, придвинулся к Шуберту. — Можно сделать так, чтобы кладовщик Кребс доложил в гестапо о моей с ним беседе по поводу сварочных аппаратов?

— Шуберт вопросительно посмотрел на Аскера.

— Я поясню. — Аскер привычно потрогал переносицу. — Понимаете, очень полезно, чтобы контрразведка…

— Все понял. Надо, чтобы они уверились, будто вы «клюнули» и ищете в Остбурге?

— Да. Это может отвлечь их внимание от Карлслуста, облегчить нашу работу.

— Короче, хотите применить их же оружие?

— А почему бы и нет? Но это можно сделать лишь в одном случае: если Кребс абсолютно надёжен.

— Надёжен, — сказал Шуберт. — Под наблюдением каждый его шаг. И потом, он ведь так и не позвонил насчёт вас. А это было серьёзным испытанием, правда?

— Конечно.