Саша уселась во втором ряду. Подошла Ксения.

— А ты, Лагутина, зачем пришла? Тебя сюда не звали. Ты в спектакле не участвуешь. Уходи, Лагутина.

— Не командуй. — Саша уселась поудобнее. — Командует ещё.

— Уходи, и всё. Тебе будет неинтересно завтра, поняла?

— Зато мне сегодня интересно. Отстань.

— Грубая какая. Ну прямо как мальчишка. — Отошла Ксения от Саши, губы презрительно скривила.

А Саша улыбается, глаза из-под чёлки горят. Не привыкла, красавица писаная, чтобы с тобой так разговаривали? А сама виновата — нечего из себя ставить. Ох, не любит Саша тех, кто ставит из себя.

И вдруг вожатая Галя со сцены поманила Сашу пальцем. Иди, иди сюда. «Сейчас выгонит, — подумала Саша, — нечестно выгонять. Сама хвалила за афишу, а сама с генеральной выставляет». Не сразу встала Саша, ещё по сторонам посмотрела — может быть, не её зовёт Галя? Нет, её. Прямо на Сашу смотрит и головой мотает — иди, мол, сюда. Значит, выгонит. Ну и пускай, если совесть позволяет. А только несправедливо. И Саша не смолчит, так и скажет — несправедливо и нечестно выгонять. Афиша повешена вовремя. Да, Саша пока не выяснила, кто её повесил. Но Галя-то ничего не знает, Галя-то думает, что в этом Сашина заслуга. А заслуженных людей выгонять нечестно.

Саша медленно, нехотя направилась к Гале. На Сашином лице было написано: нет справедливости в мире, но вина в этом не моя, а ваша. Она не стала обходить вокруг, по лесенке, а прямо из зала впрыгнула на сцену. Галя по-прежнему беззвучно шевелила губами, а лицо у неё было такое, как будто она громко кричала.

Галя наклонилась к самому Сашиному уху, и тут Саша услышала её шёпот:

— Наконец-то. Будешь всё время рядом со мной. Я буду говорить тихо, а ты будешь переводить громко. Поняла?

Ну до чего хорошо Галя придумала. Конечно, Саша поняла. И Саше очень понравилось, что она, Саша, которой не дали никакой роли в спектакле, теперь почти самый главный человек на этой самой главной, генеральной репетиции. Они все без Гали шагу не сделают, а Галя без Саши Лагутиной не может обойтись. Вот как бывает в жизни.

— Внимание, — шепчет Галя, — актёры — за кулисы. Все по местам. Посторонним — покинуть зал.

— Посторонним — покинуть зал, — громко, с удовольствием повторяет Саша. А к тебе, Воронин, это не относится? Тебе что, сто раз повторять? Покидай, покидай зал! Быстро!

Воронин говорит: «Подумаешь, цаца». И никогда бы не стал Женька Воронин слушаться эту Лагутину. Но рядом с ней стоит Галя и грозит ему пальцем. Вожатая без голоса — всё равно вожатая, приходится Женьке уйти. Не больно-то ему нужна эта их репетиция, он просто так зашёл, всё равно делать нечего.

И тут вдруг Саша видит, что в зал входит Курбатов Константин. Он подбрасывает в руке ракетку, он пружинисто шагает по проходу, он ищет кого-то глазами. Ну кого? Конечно, Сашу. Вот он увидел её. Она на сцене, вот она, почти самая главная, после Гали — второй человек. И как замечательно, что Курбатов это видит. Всё-таки есть, есть справедливость на свете.

И тут Сашу, как молния, озаряет догадка. Да ведь это Курбатов повесил афишу! Ох, как же она сразу не догадалась! Конечно, он! Взрослый шестиклассник, Курбатов Константин! Он слышал, как вожатая Галя ругала Сашу в спортзале. Он пришёл Саше на выручку. И молчит. Не похвалился. Ничего не сказал. Скромно, тихо помог человеку — и всё. Всё! На всю жизнь!

Галя что-то шепчет Саше в ухо, но Саша не слушает. Она поняла такую важную вещь! Вот это да! Теперь всё!

А он, Курбатов, нарочно напустил на себя скучающий вид, сидит, в окно поглядывает. Это он нарочно! Саша-то теперь знает. Это он из скромности. От благородства.

Что это шепчет вожатая Галя? Саша наконец очнулась.

— Гони Курбатова. Он посторонний.

Разве может Саша прогнать Курбатова? Нет, конечно. Не каждого человека можно прогнать, даже если он посторонний. Сказать Гале про афишу? Или не надо? А вдруг он не хочет, чтобы об этом знали? Сделал — и всё. Ради Саши. И нечего об этом вопить на всю школу.

Он сидит в первом ряду, безразлично смотрит в окно, потом на потолок, потом, так же равнодушно, — на Сашу. Нет, никогда она не сможет сказать ему: «Уходи отсюда, ты — посторонний».

И вдруг он сам поднимается и медленно, с достоинством, идёт к двери. Наскучило ему тут сидеть? А может, сам понял, что посторонним надо покинуть зал? Он ушёл. А Саша наконец пришла в себя и стала переводить для всех Галин шёпот:

— Начали первую сцену, — тихо говорит Галя.

— Начали первую сцену! — громко повторяет Саша и ещё добавляет от своего имени: — Только не строить из себя великих артисток. Ты, Ксенька, не Людмила Гурченко, и ты из себя не строй.

Высокая Надя говорит Ксении:

— Милая моя дочка Красная Шапочка! Пойди, навести бабушку, отнеси ей гостинцы — пирожки с капустой и с мясом, яблочный торт и бутылку молока.

А Ксенька отвечает притворным тоненьким голоском:

— Хорошо, я пойду. Где моя корзиночка?

А сама нарочно качает головой, чтобы волосы рассыпались дождём. Саша все эти хитрости насквозь видит, прямо терпеть Саша этого не может. И говорит хмуро:

— Красная Шапочка не должна трясти головой, а должна идти к своей бедной больной бабушке. И побыстрей собираться.

Ксенька поджимает обиженно губы, кладёт в корзиночку бутылку кефира с зелёной крышкой, пирожки из школьного буфета и отправляется в лес.

А лес нарисован на больших листах обоев, совсем как настоящая тайга.

И сейчас Красная Шапочка войдёт в этот тёмный страшный лес и встретит волка. Но Ксенька не спешит входить в тёмный страшный лес, она всё вертится посреди сцены. Потом наконец спрашивает и изящно перевешивает корзиночку с одного локтя на другой.

— Это ничего, Галя, если у меня вместо красной шапки будет голубенькая? Мне голубенькая больше идёт. Можно, Галя?

Вожатая отчаянно трясёт головой — конечно, нельзя. Какая же Красная Шапочка может ходить не в красной шапочке, а в голубой. Нельзя, нельзя.

Саша переводит по-своему:

— Не выдумывай всякие глупости, Ксенька! Надевай шапку, которую полагается, а то дублёршу позову! Смотри! Считаю до трёх. Раз! Два! Два с половиной!

Ксения достаёт из кармана симпатичный красный берет и натягивает на свои роскошные волосы, которые струятся по её плечам. Ей, этой Ксеньке, и красная шапка к лицу, красивым всё идёт.

— А почему кефир вместо молока? — строго спрашивает Саша Лагутина. — Нельзя разве по-человечески? В сказке же ясно сказано — бутылка молока. А ты что тащишь к своей бабушке?

— Молоко было только в пакетах, — отвечает Ксения. — Галя, скажи ей, ну чего она придирается? Кто она такая вообще?

— Я переводчица, — говорит ей Саша, — у меня, между прочим, дублёров нет, как у некоторых.

— Продолжаем репетицию, шипит вожатая, — не придирайся, Саша.

— Ладно, продолжаем репетицию, — переводит Саша, — и прошу не пререкаться.

Красная Шапочка бредёт по лесу, собирает колокольчики, поёт свою песенку. И все любуются Красной Шапочкой, даже суфлёр Серёжка высунулся из-за кулисы и загляделся на Ксеньку. Движения у Ксении плавные, походка лёгкая. Ну как не заглядеться на такую девочку? Даже Саша Лагутина про себя признаёт — красивая, да.

И только один человек на весь зал нисколько не восхищается. Он тихо сидит в уголке и думает: «Подумаешь, красавица. Наплевать сто раз на эту красоту». Кто он, этот человек? Ну конечно, Сашенька Черенков. Он искал Сашу после уроков, тихонечко проскользнул в зал, притаился в уголке и смотрит. Не на Ксению, нет. Только на Сашу Лагутину, только на неё. Потому что основные черты Александра Черенкова — верность и преданность. Это прекрасные качества. А та, которая этого не ценит, всё равно со временем поймёт и оценит.

Сегодня утром Саша услышала такой разговор.

Мама сказала папе:

— Завтра твой день рождения. Я испеку твой любимый торт.

— Ну что ты, честное слово, — отозвался папа, не переставая жужжать электрической бритвой, — тоже мне радость — день рождения. Стал ещё на год старше не испытываю никакого восторга. Не будем отмечать.