Ну что оставалось делать? Сашенька из воды вылез, полотенцем вытерся, оделся и пошёл на пригорок, туда, где в вишнёвом садике стояла дача, где были тёплые деревянные стены, гречневая каша в зелёной кастрюле, завёрнутой в тёплый платок, разноцветные стёкла на веранде.

За его спиной смеялись. Он для них — лапша. А сами-то они — кто? Остряки-самоучки. Стихи сочинять ни один не умеет.

На ступеньках крыльца сидела бабушка. Она слушала свою любимую симфонию Скрябина. Музыка играла в комнате, и бабушка слушала её через раскрытую дверь. На полу веранды лежали цветные квадраты — синий, зеленый, красный. Это солнце пробивалось сквозь цветные стекла.

— Бабушка, мне нужна тетрадь. У тебя есть?

— Возьми в ящике, в среднем. И не шуми. Это Скрябин.

Так уютно, так мирно в доме. Пахнет тёплым деревом, мятой. Играет непонятная, но красивая музыка. Бабушка близко, и ничего не страшно — ни насмешки, ни вражда, ни обиды. И можно забыть обо всём неприятном. Просто вытолкнуть его из головы, вот и всё.

— Сашенька, поешь каши с молоком, — говорит бабушка. — Поставь чайник, варенье на полке.

Ах, почему все люди не относятся к нам так, как наши бабушки?

Бабушка меняет пластинку и снова садится на крыльцо. Ей так удобнее слушать, она заодно смотрит на облака и на речку.

Сашенька садится переписывать стихи. «Человек уехал в лагерь. Мы не виделись давно. Если хочешь, на бумаге напишу тебе письмо». Ему очень нравятся эти строки.

— Не шурши, пожалуйста. Это Бетховен, — говорит бабушка.

Хорошо ещё — она не видела, что было на берегу.

Какие они все противные: и этот длинный Лёша — тоже нашёл себе компанию, с малышами водится, и эта Аллочка с пронзительным голосом — сама только что научилась плавать, а хвастается так, как будто это у неё врождённый талант. А эти близнецы? Тоже хороши — всё время спорят и дерутся, что-то без конца доказывают. Дураки какие-то. Если бы у Сашеньки был не старший брат, а брат-близнец, он бы с ним дружил, и во всём уступал ему, и не стал бы каждую минуту соревноваться, и драться, и толкаться.

Нет, неприятные ребята. Сашенька не хотел бы с ними дружить. «Если хочешь, на бумаге напишу тебе письмо…»

Утром бабушка потянула с Сашеньки одеяло.

— Вставай поскорее! Проспишь самое главное.

— А что главное? — спросил Сашенька, не открывая глаз. Ему так не хочется просыпаться. Даже с закрытыми глазами он чувствует, что ещё очень рано. В окно тянет прохладой и сыростью. Солнца нет в комнате. И птиц не слышно.

— Как — что главное? — Бабушка пощекотала Сашенькину пятку, и он сразу вскочил. — Ну, разумеется, восход солнца.

Они выходят за калитку.

Каждая травинка гнётся под тяжестью прозрачных капель росы. Облака плывут медленно, и они розовые. И розовая кофта у бабушки, хотя вообще-то она белая. И розовые берёзы. И сумка, которую бабушка держит в руке, тоже розовая. Хотя и она белая.

— Смотри, Сашенька, смотри.

Из-за реки, из-за корпуса санатория, показалась сияющая горбушечка. Это край солнца. Растёт, растёт на глазах горбушка, и вот уже полукруг, и вот — целое, золотое, огромное солнце светит на весь мир — на берёзы, на землю, на Сашеньку. И сразу всё меняется: роса загорелась крошечными лампочками, птицы запели громко и счастливо. И Сашеньке очень захотелось сочинить стихотворение. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло». Это было не так красиво, как хотелось бы, но всё-таки стихи.

— Что ты бормочешь? — спросила бабушка. — Красиво?

Она стояла рядом, у неё было такое лицо, как будто это она сама всё устроила — восход, пение птиц, сверкание росы.

— Бабушка, я стихи сочинил. Слушай, бабушка. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло».

Бабушка выслушала, помолчала. Потом сказала:

— Ну что ж, молодец. Это ты от восторга сочинил. А теперь пошли.

Он думал, они пойдут завтракать. Ноги промокли в росе, тапки стали тёмными и холодными от воды. И хотелось горячего чаю и чего-нибудь поесть. Но бабушка пошла в другую сторону. Она стала спускаться к реке. Тропинка бежала с бугра до самой воды, и бабушка быстро шла по этой тропинке. А Сашенька быстро шёл за ней.

Река казалась тёмно-зелёной от деревьев, которые в ней отражались. А солнце ещё не осветило воду, и она даже на вид была очень холодной.

Сашенька поёжился и хотел сесть на песок. Но бабушка сказала:

— Не вздумай сидеть — сыро и холодно. Будем купаться. Ничего, ничего. Главное — движение. Все болезни и простуды — от неподвижности. Быстро раздевайся!

Бабушка сбрасывает туфли, пробует ногой воду и сияет:

— Как простокваша, тёплая.

Наверное, она хотела сказать «парное молоко». Бабушка не любит вдаваться в подробности.

Вот она достала из сумки резиновую шапочку, надела её и нырнула вниз головой, ничуть не хуже Лёшки.

— Бабушка! Ура! — кричит Сашенька. Как жалко, что на берегу никого нет. Все спят под своими тёплыми одеялами и не знают, что Сашенька видел восход солнца.

— Плыви сюда, Сашенька, — зовёт бабушка. Она уже на середине реки.

Он входит в воду. Ломит кости от холода, гусиная кожа покрывает спину. Вот он, ивовый куст. Хорошо еще, что он растёт над самой водой. И Сашенька мёртвой хваткой впивается в ветку.

— Ты что? — кричит бабушка и плывёт к Сашеньке. — Сейчас же окунись и плыви. Разве можно в воде стоять на одном месте? Верная простуда. В холодной воде — только движение.

Она отрывает Сашенькину руку от куста. Она подхватывает его под живот.

— Барахтайся! Руками подгребай воду под себя. Ногами — сильнее, сильнее. Не бойся! Главное — не бойся. Тонут только от страха. Дыши, дыши спокойно. Вот! Молодец! Ты замечательно способный!

Он и не заметил, что бабушка отпустила его. Она не поддерживает, она в двух шагах, в трёх. А он — плывёт! Сам! Без руки, подхватившей под живот. Плывёт! И это счастье!

— Я плыву! — кричит он во всё горло. — Я не держусь за куст! Не руками по дну! Не на спасательном круге! Не на крокодиле! Плыву!

Бабушка плывёт рядом и смеётся:

— Хватит! Вылезай! Вода холодная!

— Тёплая! Как простокваша!

Потом он растирается махровым жёстким полотенцем. Бабушка говорит:

— Вот так, мой милый. Это тебе не стихи сочинять.

— Разве плохо сочинять стихи? — спрашивает Сашенька.

— Хорошо. И даже прекрасно. Но на реке больше всех уважают того, кто хорошо плавает. Такой закон жизни. И ничем другим ты этого не заменишь.

Сегодня в лагере «Светлые полянки» родительский день.

Вот почему выглажены галстуки, и на окнах в спальнях стоят банки с земляникой, и девчонки репетируют свою тарантеллу. И Саша с утра нарядилась в мамину любимую зелёную кофточку. Потому что сегодня родительский день.

Туся Ильинская даже песню переделала и поёт всё утро: «Родительский день, начало начал, ты в сердце моём надёжный причал». И Саша тоже поёт. Во-первых, песня привязчивая. Во-вторых, день хороший.

Пусть тебе бывает грустно, пусть Курбатов на тебя не смотрит, а противная Валька ему понравилась. Пускай, пускай. А всё равно сегодня у Саши настроение хорошее и ничем его не испортят. Сегодня — родительский день.

Совсем скоро, теперь уже скоро — приедут мама и папа. И она увидится с ними. И посидит с ними рядом. И поговорит. И они увидят, как она загорела и выросла. И не простудилась, и не наколола ногу, и не порезала палец, и не перегрелась. А вот она, живая, здоровая их дочь Саша.

Мама спросит:

«Кормят хорошо? А фрукты? А ягоды?»

Папа скажет:

«Я — сторонник духовного начала. Книги есть хорошие? А друзья?»

И Саша будет сидеть между ними, поворачиваться то к маме, то к папе и отвечать подробно и про фрукты, и про духовное начало. Конечно, у неё есть друзья. Как же без друзей? Туся, Надя, Тамара, Саида. На речку? Конечно, папа. В лес? Каждый день, мама. Вот целую банку земляники набрала, это я сама. Ешьте, ешьте. Ну зачем же мне, я вам собирала.