- А размыкало откуда?

- Сам на скорую руку сварганил. Что подвернулось - из того и...

Маститый нигромант уважительно выпятил губы и медленно поцокал языком. Словно лошадка под окнами прошла. Как бы там ни было, а Ефрем Нехорошев все равно оставался первым колдуном Баклужино. Верно говорят: мастерства не пропьешь.

- Еще, я слышал, хорошее средство - в прорубь головой окунуть, - заметил чернокнижник. - А после того, как в размыкале побывал? Что говорил?

- Жалился, - вздохнул Ефрем. - Никакой, говорит, жизни. Ни вздохнуть, говорит, ни кашлянуть...

Платон Кудесов задумчиво выпятил массивную нижнюю губу и свел брови, отчего лик его стал окончательно львиным. Хоть над подъездом лепи.

- Да, пожалуй, в чем-то ты и прав, - молвил он со вздохом. - Как говаривал Карлос Кастанеда, не по Хуану сомбреро... И ведь хороший колдун из него уже получался! А политик... Ну вот честно скажи, Поликарпыч, какой из него к черту политик? Ни ступить, ни молвить не умеет...

- За него там и молвят, и ступят, - проворчал Ефрем.

- Знаю... - горестно отозвался Платон. - Ох, знаю... Сам, между прочим, в избирательном штабе состою.

- Кем? - с неожиданным проблеском интереса спросил колдун.

- Так... на подхвате...

- Но влияние-то имеешь?

- А как же! Не мальчик, чать...

Оба задумались - и, скорее всего, об одном и том же.

- Честно сказать, - снова заговорил Платон, - не столько его, сколько тебя жалко. Маешься же... Да! Обормот, хулиган, но ученик, ученик... Всю небось душу в него вложил, а он... Эх!

- Ну так и твой тоже в политику полез... - недовольно заметил Ефрем. - Два сапога пара.

После таких слов Платон Кудесов должен был, по идее, закручиниться еще сильнее, но вместо этого почему-то замялся, принялся выскребать ноготком из краешка глаза воображаемую соринку. Действительно, его собственный ученик Игнат Фастунов тоже принимал участие в выборах и даже шел запасным кандидатом от того же блока «Колдуны за демократию». А Портнягин, стало быть, основным.

- Ну, с моим-то все ясно... - небрежно сказал Платон, справившись наконец с соринкой. - Нигромант он, между нами, средненький - прямой ему резон в чиновники податься... А твой-то при всех его закидонах, что ни говори, а талант! Самородок... Слушай, может, не поздно еще переиграть? - неожиданно спросил он. - Лучше, знаешь, хороший колдун, чем плохой Президент...

Старый чародей Ефрем Нехорошев вздернул косматую бровь.

- В смысле?

- Н-ну... сам же говорил: после размыкала в нем сразу что-то человеческое проклюнулось... на пару минут... Вот я и думаю...

- Как бы Глебушку перед выборами на капище затащить? - прямо спросил колдун. - В Секондхендж?

Врасплох застал. И податься интригану было некуда. А раз некуда, значит нужно стоять насмерть.

- Да, - не дрогнув, твердо отвечал Платон Кудесов. Львиный лик его был суров. - Пойми, Поликарпыч, это единственный выход и для тебя, и для него, и для всего Баклужино. Конечно, я как член избирательного штаба мог бы организовать в Секондхендже что-нибудь этакое предвыборное... с его участием... Но ты ж сам понимаешь, без твоего слова все это не более чем химера. А вот если там будешь ты...

Долгое время старый чародей пребывал в глубоком раздумье.

- А выборы не продуете? - с сомнением спросил он.

Казалось бы, душераздирающие публикации о самоубийстве бледного одутловатого поэта-новатора должны были отпугнуть народ от Секондхенджа. За границей, кстати, так бы оно и произошло. У нас же, как всегда, случилось обратное. Уже к вечеру первого дня окрестности неолитического капища заметно оживились. Городские приезжали на внедорожниках, сельские большей частью приходили пешком - и все ради того, чтобы подобраться к прогалу меж каменных столпов, посмотреть на спрутообразный дубок и, обмирая от сладкого ужаса, увидеть на одном из его корявых щупалец обрывок столыпинского галстука.

Этим, впрочем, и ограничивались. За мегалиты никто не совался - слава богу, ума хватило.

Преобладали, конечно, праздные зеваки, однако появлялись и принюхивающиеся рыльца делового пошиба - из самых вертких да востреньких: журналисты, агенты туристических фирм, всевозможная колдовская шушера.

Был среди них фоторепортер политически нейтральной газеты «Баклужинец», долговязый унылый тип, обладавшим драгоценным для нейтральной прессы качеством - появляться на месте съемки не раньше чем через сутки с момента сенсации. Особо распространяться о нем не стоит, поскольку личность это малоинтересная, да и участие его в излагаемых событиях весьма незначительно.

Запоздало сфотографировав обрезок галстука, он зачем-то решил обойти Секондхендж по периметру, залез в болотце, вылез, поискал иных путей, забрел на какой-то взгорок, увенчанный тремя дубами, где ощутил некую дрожь в воздухе, легкий озноб во всем теле и услышал невнятные замогильные голоса. Повеяло сенсацией - и этого было достаточно, чтобы многоопытный газетчик удалился оттуда на цыпочках, не гневя судьбу и даже не пытаясь запечатлеть слабое дрожание воздуха меж стволами.

- Ну, этот хоть сообразительный, - буркнул старый колдун Ефрем Нехорошев, неприязненно глядя вслед прыгающему с бугорка на бугорок фоторепортеру. Приподнялся со складного туристического стула и, запахнув поплотнее шубейку из Чебурашки, воссел вновь. - Говорил же, не выйдет спокойно потолковать...

Оба его собеседника виновато крякнули. Настояв на том, что встречу следует провести где-нибудь подальше от людских глаз, они явно недооценили нездоровое любопытство баклужинцев. Даже еще и рассесться как следует не успели, а уже прозвенел издали восторженный мальчишеский голос: «Гля! Во алкаши городские наглеют! Стулья принесли, гля!..». И пришлось Ефрему Нехорошеву с Платоном Кудесовым к неудовольствию товарища Викентия принять колдовские меры предосторожности. Ну да ради конспирации на что не пойдешь!

А с другой стороны, где ее еще было назначать, эту встречу? В вагончике, что ли, временно исполняющем роль агитхрама? Или в избирательном штабе Глеба Портнягина? Да и убогая однокомнатка Поликарпыча вряд ли подошла бы для такой цели: и на виду, и клиенты поговорить не дадут. Вот и решили потолковать здесь, на природе: два политических противника и до мозга костей аполитичный пожилой чародей.

- Значит, хотим-то мы все одного, - угрюмо подвел черту Ефрем Нехорошев. - Только по разным причинам. Тебе, Викентий, Глебушка сейчас главный враг. Тебе, Платоша, лишь бы Игнашку в Президенты просунуть. А мне бы вот только порчу с дурака снять. Школил его, школил, а он, вишь...

Рассердился и замолчал.

- Честно сказать, - недовольно покашливая, вступил Платон Кудесов, - я не совсем понимаю, что здесь делает товарищ Викентий...

- Просто Викентий, - немедленно поправил тот.

- Хорошо. Просто Викентий. В конце концов, это частное дело двух колдунов, черного и белого. Зачем привлекать еще кого-то с той стороны баррикады?

- А я вот тоже не понимаю, - тут же окрысился Викентий. - За каким, простите, дьяволом, Ефрем Поликарпович, было посвящать в наш с вами план...

- А ну-ка тихо вы! - сказал Ефрем, и стало тихо. - Да ежели бы не нужда! Ежели бы я один смог все это сварганить - стал бы, что ли, вязаться с двумя такими чудаками, как вы?

Двое поняли, что зарвались, и малость прижухли. Ефрем продолжал:

- Я тебе, мил человек Викентий, в прошлый раз уже говорил: в избирательном штабе у Глебушки колдунов, как собак нерезаных. И все они знают, что такое капище в полнолуние. Ну назначу я ему там свиданку! Сможет он уйти тайно, сам по себе?

- Не сможет, - вздохнул Платон. - Вцепятся и не отпустят. Как смертника, стерегут...

- Во-от... Стало быть, нужен свой человек в штабе, который все бы это и устроил. Чтоб комар носа не подточил. Машину к подъезду, сам рядом с шофером - и вперед, на капище. Есть такой человек? Есть. Вот он тут сидит. Платон Кудесов...