Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом. Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли на вывеску магазина:

«СЕКОНДХЕНДЖ».

С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь - и тут же смекнешь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.

Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное «эх», гулко отзывавшееся в лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться, не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами советских времен, ни ужасами приватизации.

Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько затаенно. Есть еще, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не эхают, а жутко молвить - ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то, не приведи Господь, набредешь ненароком на какого-нибудь покойного атамана Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не застрелил своего учителя разряженным пистолетом.

В городе давно бесчинствует апрель, а здесь еще держит оборону март. Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый, слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой собаке, хотя уже пробивается кое-где ярко-зеленая щетинка.

Дубрава внезапно раздалась - и на обширной поляне глазам трех путников предстала толпа мегалитических столбов, глумливо величаемая в баклужинской прессе Секондхенджем, хотя, согласно данным радиоуглеродного анализа, хваленый английский Стоунхендж был нагроможден гораздо позже.

Сельские в рощу не заглядывали, справедливо считая капище заклятым местом. Городские - те как-то раз додумались, привели экскурсию и долго конались впоследствии, чья вина. Было из-за чего: одна туристочка, постояв в центре двойного каменного оцепления, вскорости впала в депрессию и траванулась, еще двое любителей неолита угодили в психушку. Да и остряк репортер, прилепивший доисторическому памятнику насмешливое прозвище, тоже, говорят, добром не кончил.

- Ну и чего ради мы сюда перлись?

- Капиффе, - зловеще пояснил одутловатый визави Космического Разума. - Это капиффе!

- Видим, что капище. Перлись чего?

- Фто «фево»? Фто «фево»? - взволновался поэт. - Мефто гибвое!

- Да, может, оно только для добрых людей гиблое! А он-то колдун.

- Двя ффех! Двя ффех гибвое!

Желчный сухопарый Арсений нахмурился и, подойдя к покосившейся ребристой глыбе, потрогал коряво начертанный автограф: «Здесь был Ва...».

Дальше надпись обрывалась.

Обернулся к совиноглазому Артёму:

- Что скажешь?

Тот был очень недоволен происходящим. Если честно, ему еще вчера не понравилась затея, предложенная косноязыким глашатаем Вселенской Гармонии.

- Негоже, - угрюмо проговорил он, изучив нагромождения камней.

- Чего негоже-то? - ворчливо переспросил старший товарищ.

Родоначальник гласной поэзии оглядывался то на одного, то на другого сообщника. В глазах его тлела жажда мести.

- Мы - коммунисты, Арсений, - сурово напомнил Артём. - Православные коммунисты. И не пристало нам прибегать к помощи вражьих сил. Дзержинский чему учил? Холодный ум, горячее сердце, чистые руки. Да и апостол Павел тоже...

- А мы разве прибегаем? - возразил сухопарый. - Заманить поганца в самую середку...

- И что будет?

- Н-ну... что-нибудь да будет.

- Капиффе! - с трепетом напомнил поэт.

- Примолкни, а? - посоветовал ему через плечо волчеухий Артём. - Без тебя знаем, что капище. Не слепые.

Постояли, посомневались. В дубраве орали вороны.

- А может, оно и неплохо, что вражья сила... - помыслил вслух более опытный товарищ Арсений. - Скажут: доигрался чернокнижник. Поделом ему...

- Да ерунда это все! - взорвался Артём. - В английском Стоунхендже что ни день туристы толкутся, исследователи всякие - и ничего, живы-здоровы...

- Ну то Англия... - уклончиво отозвался Арсений. - А у нас, знаешь, всяко бывает... Как бы только узнать, действует оно или... - Взгляд его остановился на родоначальнике гласной поэзии.

- Вот на нем и проверим, - с мужской прямотой брякнул совиноглазый.

Будущая жертва попятилась в ужасе.

- Вы фто? Вы фто? Ф ума фофли?

Дернулся кинуться наутек, но тут же сообразил, что по такой местности при его физических данных далеко не убежишь. Во всяком случае, от товарища Артёма. И быть бы ему загнанным для опыта в магический круг камней, что даже справедливо отчасти, ибо не рой другому яму, когда раздался поблизости надтреснутый старческий голос:

- Вам что, голуби, жить надоело?

Обернулись. Рядом с каменным столпом, опираясь на батожок, стоял некто бомжеватой наружности и щурил на троицу недобрые охальные глазенки. Откуда взялся, неясно. Впору было усомниться в естественном происхождении пришельца. Не зря же баклужинская желтая пресса то и дело публиковала сообщения о древнем хранителе Секондхенджа, что показывался порой грибникам.

Но нет, уж больно одет современно. То есть относительно современно: ветхая шубейка из Чебурашки и такая же шапчонка.

- Ты из местных, что ли, дед? - оправившись от неожиданности, спросил сухопарый Арсений.

Однако местные, по данным той же баклужинской прессы, реликтовой дубравы боялись до дрожи. Старожилы, ежели их расспросить, выложат как на духу: кто сюда из сельских когда ходил (пьяный или на спор) и кто на каком дубу потом петельку себе ладил.

- А сами-то вы, я гляжу, не местные, - прозвучало в ответ.

- Ученые мы, дед, - соврал Арсений.

- Не-э... - осклабился старикан. - Это вы еще неученые. А как учеными станете, поздно будет.

Кажется, перед злоумышленниками стоял тот, кто мог бы развеять многие их сомнения относительно заклятого места. Уяснив это обстоятельство, Арсений шагнул к старикану, протянул руку и открыл было рот, чтобы представиться, но тот предостерегающе приложил сухой пергаментный палец к сухим пергаментным губам. Видимо, содрогать воздух именами вблизи капища было неразумно и небезопасно.

- Вы, я вижу, человек сведущий, - сказал Арсений, перейдя на «вы», как и подобает ученому. - Можно задать вам пару вопросов?

- Отчего ж нельзя? Задавай...

- Это действительно гиблое место?

- Гиблое, - кивнул старикан.

- И им действительно владеет вражья сила?

- Какая вражья? - не понял тот.

- Ну... дьявольская.

- Ни-эт... - решительно сказал старикан. - Дьяволу сюда тоже соваться не стоит. Копыт не соберет.

Трое очумело глянули в кривой просвет меж тесаными столпами, где лежала пегая от влаги заклятая земля Секондхенджа.

- Так что же там? - с запинкой спросил Арсений.

- По-нашему говоря, размыкало, - последовал ответ.

- Э-э... простите...

- Размыкало, - повторил старикан, беря батожок под мышку. Хлопнул в ладоши, секунду подержал их сведенными, затем резко развел. Вынул батожок из-под мышки и, выжидательно глядя на собеседника, оперся снова. Вернее даже не на собеседника он глядел, а поверх его головы. По старой подпольной привычке Арсений оглянулся. Нигде никого.

- И-и... простите... что же оно размыкает?

- Всё.

- Ну, например?

- Например, нас.

- С чем, простите?

- Да почитай, со всем.

- А подробнее?

- Подробнее... - Старичок призадумался. - Ну вот, скажем, ты - герой. Родину защищал. Многих ее врагов насмерть положил. Подвигов насовершал - не счесть. И дернуло тебя, понимаешь, зайти туда... - Указал батожком в кривой просвет меж камнями. - Хлоп - и разомкнуло! Отшибло напрочь, что ж это за Родина и чего ты ради столько народишку побил. Подумаешь так, подумаешь, достанешь ствол да и застрелишься...