Ничего, однако, из всех этих происков не вышло. Самая кипучая работа шла летом, осенью, отчасти зимой 1719 г. и, наконец, весной 1720 г. на всех верфях. Продолжалась подготовка к нанесению окончательного удара Швеции. Джеффрису пришлось иметь по поводу попыток английского правительства отозвать из России корабельных мастеров очень неприятное объяснение с Шафировым. Шафиров резко и ядовито напал на англичан, говоря, что король и его министры делают все от них зависящее, чтобы досаждать царю и мешать России строить флот. При этом он подчеркнул, что все эти происки ни к чему не приведут, ибо, во-первых, английским мастерам так хорошо в России, что они не захотят бросить работу, а во-вторых, английские власти опоздали со своими мерами: русские уже научились и сами строить корабли. Тут же, пользуясь, так сказать, случаем занимательной беседы, Шафиров сообщил Джеффрису, что русским прекрасно известны интриги, которые ведутся против России в Берлине Витвортом (бывшим британским послом сначала в Москве, а потом в Гааге) и в Стокгольме голштинским дипломатом Бассевичем, тайно предлагающим Швеции вступить в оборонительный союз с Голштинией⁴.

Против кого будет направлен такой союз, говорить было незачем. Как и Дания, как и Мекленбург, как и Данциг, бывший на известных условиях в польском подданстве, Голштиния уже забыла о времени, когда она боялась Карла XII. Теперь русский флот, владыка Балтийского моря, наводил страх на прибрежные государства.

Словом, карты были выложены на стол. Если не английская, то русская сторона дала положению дел откровенную оценку: Англия - мнимый союзник и действительный противник России; Дания - тоже мнимый союзник и, может быть, завтра под влиянием англичан перейдет во враждебный стан; такова же позиция и Голштинии; Швеция колеблется, боится десанта, боится блокады и все-таки не решается признать двадцатилетнюю борьбу окончательно проигранной. А следовательно, не такое сейчас время, чтобы отпускать искусных корабельных мастеров с русских верфей и замедлять кораблестроение. Все это, по существу, Шафиров и высказал Джеффрису.

Балтийский флот продолжал безостановочно расти. Англичане определенно начинали бояться его и в секретной корреспонденции уже не скрывали этого.

Петра возмущало не только быстрое превращение Англии из союзной с Россией державы в опасного неприятеля, но и вызывающий тон, который усвоили себе английские дипломаты, а особенно флотоводцы, в сношениях с русскими.

Царь просто приказал не принимать от англичан деловых бумаг, написанных слишком уж нагло. «Ныне на Аланд к нашим министрам прислали агличане посол (sic! - Е. Т.), который в Швеции, и Норрис ко мне письма по обычаю их варварской гордости с угрозами (пишет - Е. Т.), с которых наши министры просили копии, и когда получили и видя такую мерзость не приняли», - сообщает царь князю Борису Куракину 20 сентября 1719 г. и прибавляет нечто уже по существу дела: «Того ради накрепко можешь обнадежить, что мы ни на какие их угрозы не посмотрим и неполезного миру не учиним, но, что бы ни было, будем продолжать войну, возлагая надежду на правосудца бога против таких проклятых обманщиков»⁵.

Петр был раздражен этой умышленной медлительностью шведского правительства, этим явным сговором с англичанами, этим поджиданием прихода большой английской эскадры и ее чаемым внезапным нападением на русский флот.

Он решил пустить в ход самые крайние меры. «Я пошлю сорок тысяч вооруженных уполномоченных, которые подкрепят то, что говорится на Аланде», - так передавали слова Петра весной и летом 1719 г. Решено было напасть непосредственно на берега Швеции и военной экзекуцией побудить стокгольмское правительство ускорить подписание мира. 12 линейных судов и большой галерный флот собраны были к середине лета у Лемланда (недалеко от Аландской группы островов). Царь предупредил королеву Ульрику-Элеонору о предстоящем и заявил, что как только глава эскадры, предназначенной к нападению на шведские берега, адмирал Апраксин получит от Остермана, отправляемого одновременно в Стокгольм, известие, что королева приняла условия мира, - военные действия прекратятся.

10 (21) июля и в ближайшие дни 1719 г. Апраксин произвел высадку русских войск в разных пунктах побережья. Шведы оказались бессильны и предупредить высадку и защитить города и деревни. Были отчасти сожжены, отчасти разорены шесть городов, много больших деревень, железоделательных заводов, были подожжены на громадном пространстве густые леса. Полуголодная, обнищавшая, утратившая и прежнюю дисциплину, и былое чувство уверенности в себе шведская армия была к тому же раздроблена: часть ее должна была отбиваться от датчан на западе, т. е. на другом конце государства. Русские действовали совершенно свободно. В тех редких случаях, когда предвиделся поход сколько-нибудь значительного шведского отряда, высаженные войска спокойно садились на свои суда, и флот Апраксина доставлял их на другое место. В Стокгольме царила страшная паника, молили англичан о скорейшей помощи, но адмирал Норрис «спешил» весьма медленно, а когда пришел, то воздержался от сближения с русским флотом и вскоре ушел восвояси.

Прибрежные жители спасались бегством и лишь крайне редко оказывали сопротивление. Прямое нападение грозило уже непосредственно Стокгольму.

Королева просила Остермана передать Петру о ее желании возобновить мирные переговоры. Апраксину велено было приступить к свертыванию экспедиции, и русские войска покинули Швецию, согласно обещанию Петра.

И старые и новые шведские, немецкие, английские историки с большим чувством порицают «варварский» характер этой и следующих двух экспедиций, говоря о разорении имущества жителей, сожжении деревень, городов, лесов и т. д. Но они не осмеливаются писать об убийстве людей, потому что русским войскам строго воспрещено было убивать. Эти суровые проповедники морали ни единым звуком не поминают о том ужасающем, систематическом истреблении русского населения, безоружных крестьян и горожан; о тех беспощадных разбоях, которым предавались шведские войска с полного благословения Карла XII и фельдмаршала Реншильда в 1708-1709 гг., во время нашествия на Белоруссию и Украину.

Летом 1720 г. Петр счел полезным произвести вторую демонстрацию. Русский шхерный флот под прикрытием галер высадил в Вестерботнии, у г. Умеа, войска, которые сожгли город и вернулись вскоре обратно, в занятую русскими Финляндию. Но и это оказалось недостаточным. 17 мая 1721 г. русский флот показался у Гефле и начал затем высаживать отряды на берегу от Гефле до сожженной в предшествующем году Умеа. Опять в Балтийском море, как и в 1719 г., как и в 1720 г., крейсировал Норрис и опять никакой помощи шведам оказать не решился.

Изверившись в английской помощи, поняв, конечно, что британский кабинет шутит с ним плохую шутку и что подстрекает Швецию к совсем уже бесцельному, ужасающему по своим последствиям, продолжению безнадежно проигранной на суше и на море войны, шведское правительство пошло на все требования Петра.

Но еще раньше чем был подписан мир, Петр решил издать давно жданный флотом Морской устав.