Соотечественник Клапрота, теолог из Лейпцига Густав Зейффарт, также присоединил свой голос к хору, хулившему Шампольона. Он имел свою собственную «теорию» о иероглифике египтян и упорно отстаивал ее, несмотря на явную нелепость (о «научности» писаний Зейффарта красноречиво говорит название его фундаментального труда: «Неопровержимое доказательство того, что в году 3446 до Рождества Христова 7 сентября окончился всемирный потоп и всем народам были дарованы алфавиты»).
Католические круги в Италии также вели кампанию против Шампольона. Во Флоренции в 1830 году (когда ключ к иероглифам был давно найден), появилось переиздание пресловутого труда графа Палина. Итальянский арабист аббат Ланчи старался завербовать в ряды противников Шампольона и образованных людей России, где с давних пор проявляли большой интерес к Египту и его письменам. (Летописец «Повести временных лет» уже под 986 годом упоминает о стране пирамид!). Однако число противников в нашей стране оказалось гораздо меньше, чем число людей, понявших великое открытие Шампольона и выступивших в защиту отца египтологии.
Правда, популярный в те годы литератор и востоковед О. И. Сенковский (более известный под псевдонимом Барон Брамбеус) выступил в отечественной печати со статьями, которые современные ученые оценивают как «пошлое зубоскальство». Дипломат и ученый А. И. Гульянов, считавший, подобно Клапроту, что древние египтяне пользовались акрофоническим письмом, упорно доказывал свою правоту и, соперничая с Клапротом, пытался дискредитировать Шампольона. И все же большинство ученых России правильно оценило вклад гениального ученого в науку.
Сразу же после выхода в свет «Очерка иероглифической системы» в журнале «Сын отечества» появилась обстоятельная статья, рассказывающая об открытии Шампольона и снабженная таблицей, где давались иллюстрации чтения иероглифов. В том же 1824 году статья была выпущена отдельной брошюрой, а три года спустя переведена на польский язык и издана в Вильно. Советский египтолог И. С. Кацнельсон показал, что автором этой работы, подписанной буквой «Б», был декабрист Г. С. Батеньков. Батеньков занимался изучением египетского письма вместе с известным общественным деятелем тех лет М. М. Сперанским (и об этих занятиях ему пришлось даже давать показания Следственному комитету по делу декабристов).
Директор Публичной библиотеки, президент Академии художеств А. Н. Оленин, один из образованнейших людей своей эпохи, стал горячим сторонником и пропагандистом Шампольона. Пользуясь «ключом», найденным отцом египтологии, Оленин самостоятельно интерпретировал некоторые надписи, начертанные на памятниках египетского искусства, «не увлекаясь мистическими и отвлеченными какими-либо соображениями».
Знаменательно, что в то время, как у себя на родине Шампольон терпел насмешки со стороны соотечественников, в Англии обвинялся в «плагиате», а в Германии подвергался атакам «ученых мужей», в России 29 декабря 1826 года (10 января 1827 года по новому стилю) отец египтологии был избран, в один день с Гете, почетным членом Петербургской академии наук. Это было наглядное доказательство признания его заслуг.
Открытие Шампольона с каждым годом завоевывало признание и в других странах — во Франции в его защиту выступил сам Сильвестр де-Саси, один из пионеров изучения Розеттской надписи, а также такие выдающиеся ученые, как Лаплас и Фурье. В Германии сторонником Шампольона стал один из величайших и разностороннейших ученых Вильгельм фон Гумбольдт. В Италии отец египтологии нашел своего лучшего и талантливейшего ученика, Ипполито Росселини. Наконец, в Англии нашлись честные люди, которые, откинув ложный патриотизм, признали, что не Юнг, а Шампольон является первооткрывателем и только с помощью его методики можно достичь успеха в расшифровке египетских письмен.
Таким образом, «многоголосому вою» хулителей все громче стал противостоять мощный хор сторонников Шампольона. Сам же отец египтологии понимал, что лучшим доказательством правоты будет прочтение и перевод египетских текстов. После публикации «Очерка иероглифической системы» он, продолжая работу над грамматикой и словарем, с головой уходит в изучение текстов, в течение многих веков хранивших молчание.
У себя на родине, во Франции, Шампольон нашел сравнительно небольшое число египетских памятников. Ведь все богатейшие находки, сделанные экспедицией Наполеона, в том числе и Розеттский камень, были конфискованы англичанами и направлены на хранение в Британский музей, где они находятся и поныне. Тогда ученый едет в Италию, прежде всего в Турин, где хранилось наибольшее в мире собрание египетских древностей. В Турине среди лоскутков папируса, которые сотрудники музея считали негодным хламом, Шампольон открывает подробный список фараонов, правивших Египтом с древнейших времен. Это был бесценный документ, легший в основу хронологии страны пирамид.
Кроме Турина, Шампольон посещает другие итальянские города, в том числе «вечный город» Рим, где он успешно читает надписи на обелисках, которые так неудачно пытался некогда расшифровать Афанасий Кирхер. Поездка по Италии проходила не только в поисках памятников Египта. Шампольон читал лекции о иероглифическом письме и его дешифровке, вызывавшие большой интерес. И здесь слушатели разбивались на два лагеря — противников и сторонников. В итальянской печати публиковались хвалебные отзывы о Шампольоне. Но вместе с тем в газетах и журналах печатались статьи, где он изображался то плагиатором, то бунтовщиком, то безбожником, ибо Шампольон говорил о многих тысячах лет существования египетской цивилизации, что противоречило догматам церкви о сотворении мира.
Вернувшись во Францию, Шампольон продолжает свои изыскания: пополняет словарь, пишет новые разделы грамматики, переводит египетские надписи. И у себя на родине ему приходится выслушивать то похвалы, то хулу, то получать награды (орден Почетного легиона), то оскорбления (много раз ему, отцу египтологии, отказывали с должности профессора египтологии в Коллеж де Франс). В 1828 году Шампольону удается убедить французское правительство снарядить научную экспедицию в Египет. И вслед за мечтой о дешифровке иероглифов сбывается вторая мечта детства — увидеть страну пирамид воочию. В середине 1828 года Шампольон во главе экспедиции прибывает в Египет, где, по образному выражению Керама, попадает «примерно в такое же положение, в каком очутился бы зоолог, сумевший по остаткам костей и окаменелостей восстановить облик динозавра, если бы он внезапно перенесся в меловой период и увидел бы это доисторическое животное воочию».
В стране пирамид Шампольон проводит полтора года, проделав поистине титанический труд. Только рукописное наследие, оставленое им в связи с египетской экспедицией, занимает около 20 огромных томов. «Египет пройден шаг за шагом, и я останавливался всюду, где только время сохранило какие-либо остатки античного блеска; каждый памятник был предметом специального исследования; я попросил зарисовать все барельефы и скопировать все надписи, которые могли пролить свет на первоначальное состояние народа, имя которого связано с древнейшими литературными преданиями, — пишет Шампольон. — Материалы, которые я собрал, превзошли все мои ожидания. Мои портфели хранят в себе величайшие сокровища, и я считаю себя вправе сказать, что история Египта, его религии и созданного им искусства станет нам известна и будет правильно оценена только после опубликования рисунков, явившихся плодом моего путешествия». А в письме к брату он говорит о том, что «мои ожидания не обманули меня, и многое из того, что я лишь смутно предполагал, приняло здесь осязаемые формы и неопровержимую достоверность». Найденный им «ключ» помогал читать не только надписи на предметах, находящихся в европейских коллекциях, но на родине иероглифов, в Египте, — на храмах, дворцах, статуях и гробницах эпохи фараонов.
Из Египта Шампольон привез более полутора тысяч зарисовок и окончательное подтверждение правильности своей дешифровки. Не дав себе времени на отдых, вернувшись во Францию, он принимается за обработку привезенного материала. Иероглифическая грамматика и словарь также отнимают массу времени и сил. А между тем чрезмерный труд, постоянное напряжение, годы лишений, выпавших на его долю в молодости, злобные и несправедливые выпады противников и завистников — все это подтачивает силы Шампольона. В ночь с 3 на 4 марта 1832 года гениального ученого не стало. Последние месяцы жизни, предчувствуя свою кончину, он все время и все силы отдавал работе над иероглифической грамматикой, ибо справедливо полагал, что смерть должна унести в могилу его тело, а не знания, завещанные людям.