Итак, с середины марта ФБР уже было уверено, что Голд является американским связником Фукса. Возникает вопрос, почему ФБР так долго следило за Голдом, словно не решаясь его арестовать и прижать как следует? Никакого секрета здесь нет — ФБР готовило «процесс века», в котором Фуксу отводилась заглавная роль и по условиям которой он должен был первым опознать Голда, а несносные англичане все тянули резину с выдачей разрешения на допрос Фукса, поэтому арестовывать Голда не было никакого резона. Его негласно «задержали» за несколько дней до отъезда агентов ФБР в Лондон.

Как же получилось, что Клаус Фукс, будучи формально британским гражданином, был допрошен агентом ФБР и давал им показания? Клаус Фукс дал свое согласие быть допрошенным агентами ФБР с обязательным условием, чтобы при этом присутствовал Уильям Скардон, в порядочность которого он верил, и чтобы ему дали возможность отвести подозрения от тех американских ученых, которых он знал по работе в Лос-Аламосе и Нью-Йорке. Первый допрос Клауса Фукса сотрудниками ФБР состоялся в субботу 20 мая в присутствии Скардона в специальном помещении тюрьмы Уормвуд-Скрэбс, используемом обычно адвокатами для встреч со своими подзащитными, и продолжался около одного часа. Фукс дал согласие быть допрошенным только при условии, если ФБР даст гарантии, что Эдвард Корсон и все те, кого он близко знал по совместной работе в «Манхэттенском проекте», будут избавлены от каких-либо подозрений в связи с его арестом.

Фэбээровцы заверили Фукса, что Корсон вне подозрений, но заставили выполнить одну, весьма унизительную процедуру. Они вытащили список с именами более чем пятидесяти известных Фуксу ученых и специалистов, участвующих в американских ядерных исследованиях (Фукс помнил, что в этом списке были Оппенгеймер и Фейнман), и он должен был против каждой фамилии написать, что ничего не знает об их шпионской или любой другой подрывной деятельности.

Затем агенты ФБР предложили ему назвать имя, адрес, какие-либо детали поведения, внешности человека, через которого он передавал информацию русским, и обстоятельства встреч с ним. Он вновь заявил, что не знает ни имени, ни адреса этого человека, и дал весьма расплывчатый приблизительный словесный портрет человека, который можно было приложить к каждому второму мужчине старше сорока лет. И здесь, совершенно неожиданно для него, агенты ФБР предъявили более десятка различных фотографий Гарри Голда, сделанных скрытой камерой в разной обстановке и, судя по антуражу, достаточно давно — вероятнее всего, в марте. Никакого опознания не было, так как на снимках был изображен один Голд. Фукс, разумеется, сразу же узнал его, но виду внешне не подал и, внимательно просмотрев все принесенные ему фотографии, заявил, что изображенного на них человека он не знает. Тогда агенты ФБР посоветовали ему хорошенько подумать, так как они убеждены, что это именно тот человек.

21 мая в воскресенье допросов не было.

22 мая, в день ареста Голда, Фукса допрашивали дважды: один час до и два часа после обеда. Все вопросы вновь касались американского связника и обстоятельств встреч с ним. Вновь крутили «кино» и показывали фотографии. На этот раз Голд был снят скрытой камерой с автомобиля, возвращавшимся с какой-то встречи. Он производил впечатление смертельно напуганного человека, все время оглядывался и вел себя очень нервозно. Фукс, начиная сознавать, что попал в ловушку, согласившись на беседу с агентами ФБР, тем не менее Голда не опознал, решив потянуть время в тщетной, в общем, надежде, что все как-то обойдется.

Весь день 23 мая агенты ФБР уточняли у Фукса объем переданной им русским научно-технической информации по плутониевой бомбе. 24 мая допрашивали мало, и то только до обеда, ожидая, очевидно, каких-то важных сообщений из Вашингтона. Вечером того же дня специальный агент ФБР Ламферт встретил самолет «Пан Ам» со специальным грузом из Вашингтона, в котором был фильм об аресте Голда и полный текст его признания. До поздней ночи 24 мая и весь день 25 мая Клегг, Ламферт и Симперман изучали эти материалы, уточняя интересующие их детали шифр-связью со штаб-квартирой ФБР, и только на следующий день приступили к решающему допросу (все эти факты были опубликованы лондонской «Дейли ньюс» 26 мая 1950 года).

Упорство Фукса явно начинало ломать стройный сценарий «опознания», и поэтому на решающем допросе 26 мая 1950 года ФБР пошло ва-банк, решив заставить, наконец, его сознаться перед лицом неопровержимых улик. Кто кого в действительности опознает первым, уже не имело значения, сценарий необходимо было спасать, все технические детали решили оставить на потом. Рассказывая о процедуре решающего допроса, Клаус Фукс вспоминал потом, что агенты ФБР вновь предложили ему назвать своего американского связника и, получив очередной отказ, показали ему фильм, в котором Голд был изображен сидящим в тюремной камере. Он производил впечатление человека, с плеч которого спала громадная ноша. Ламферт комментировал фильм выдержками из показаний Голда. Клаус Фукс, сознавая, что дальнейшее запирательство бессмысленно, опознал, наконец, Гарри Голда как своего американского связника.

2 июня 1950 года, когда агенты ФБР вылетели в Нью-Йорк, американские газеты уже пестрели заголовками типа «Целая сотня красных шпионов названа Фуксом». Клауса Фукса не удалось сделать фигурантом на этом спектакле, но запачкать его имя на годы вперед его устроителям удалось.

Антисоветская, антикоммунистическая истерия вокруг «процесса века» подогревалась самыми вздорными и невероятными слухами, циркулировавшими в американской прессе. Обыватель, запуганный «красной опасностью» сенатором Маккарти, «черными» списками, кликушеством «комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» и всей атмосферой «охоты за ведьмами», был готов поверить всему, что ни писали газеты. Писали, что у Советского Союза имеется уже три водородные бомбы и что одна уже испытана, что ядерные предприятия в Оук Ридже и Хэнфорде и научный центр в Лос-Аламосе уже окружены батареями подразделений противовоздушной обороны в целях защиты от атомной атаки русских, что у Фукса была целая сеть сообщников в Америке, что он якобы передал Советскому Союзу «секретный гормонный луч», способный «феминизировать» солдат противника, и так далее и тому подобное.

…Солнечный жаркий август 1989 года. Я сижу в уютной гостиной в скромной квартире на четвертом этаже по-немецки основательного дома в стиле позднего ампира в самом центре Дрездена (пишу «скромной», предвидя иронические ухмылки некоторых читателей, хотя — поверьте — ученые его ранга в Советском Союзе, не говоря уже о Западе, обеспечены гораздо лучше). Раздвижные стеклянные двери открыты и виден небольшой кабинет с письменным столом и шкафами, битком набитыми книгами и журналами.

Пока хозяйка готовит традиционный немецкий кофе, подхожу к окну. Внизу, как на ладони, — нарядная и оживленная Альтмаркт, уставленная столиками летних кафе и разноцветными навесами от палящего солнца. Кругом масса туристов, стоит праздный разноязыкий шум и ничто, кажется, не предвещает грядущих бурных перемен в жизни страны. Прямо напротив окон — потемневшие от времени геральдические грифоны и львы реставрируемого здания старинной городской ратуши. За ней угадываются зияющий провал и заросшие травой руины Фрауэнкирхе и почерневший от копоти пожарищ Цвингер. Он очень любил этот город. Его несколько раз приглашали в Берлин — там столица, там Академия наук, — но он неизменно отказывался, повторяя в шутку, что здесь, в Саксонии, ему и дышать легче, и работается лучше. Он любил его за то, что этому городу суждено было быть разрушенным до основания и возродиться вновь. В ту ужасную ночь с 13 на 14 февраля 1945 года англо-американская воздушная армада до основания разрушила рукотворное чудо-город, который путешественники со всей Европы называли «Флоренцией на Эльбе». Под обломками великолепного европейского барокко и шедевров поздней готики погибло 35 тысяч человек, не считая раненых, изувеченных и оставшихся на всю жизнь калеками людей. Клаус Фукс вспоминал потом, что о бомбардировке Дрездена он узнал в Лос-Аламосе, но только через 15 лет, приехав в этот прекрасный город у излучины Эльбы, он своими глазами увидел масштабы постигшей его катастрофы. Какая-то злая безумная воля обрекла его, именно его, на тотальное уничтожение. Уже живя в ГДР, он узнал, что если бы война с гитлеровской Германией продлилась дольше, а атомную бомбу удалось бы сделать раньше, то именно Дрезден был бы выбран в качестве одной из основных целей ядерной бомбардировки.