Помню такой забавный эпизод. В последние годы я совершенно неожиданно для себя увлеклась футболом: смотрела телерепортажи, переживала, ну, в общем, что называется — «болела». Вначале Клаус относился к этому как к блажи, подсмеивался и подтрунивал надо мной, однако, видя, как я «болею» за любимое дрезденское «Динамо», как искренне радуюсь их успехам и переживаю их поражения, начал подсаживаться со мной к телевизору. Нет, он не стал болельщиком по моему примеру, он действительно искренне хотел понять для себя, чем интересуется близкий ему человек. Ему действительно хотелось мне сделать приятное. Вам это может показаться мелочью и пустяком, но ведь любовь, уважение, привычка, в лучшем смысле этого слова, как раз и состоит из таких вот мелочей. Это было ровное спокойное чувство уважения и понимания, окрашенное мудростью прожитых лет, когда жизнь начинаешь видеть немного по-другому, чем в молодости. Он был внимательным и заботливым мужем, и я была очень счастлива все эти годы…

…Он был очень скромным и неприхотливым человеком, привыкшим довольствоваться малым. После того как он возглавил Институт ядерных исследований, правительство выделило нам дом в живописном месте неподалеку от Россендорфа. Отдельный двухэтажный дом с садом — престижный, в общем, атрибут его высокой должности и признание его заслуг перед страной. И этот атрибут вскоре стал самой настоящей обузой, так как Клаус был занят на работе с утра и до вечера, а мне одной управляться со всем этим хозяйством было сложно, тем более что он был категорически против любого наемного труда, я имею в виду садовника или экономку. Пришлось отказаться от дома, хотя место было чудесное и чувствовали мы себя там очень хорошо. «Нескромно» — это слово я часто слышала от него, когда речь заходила о полагавшихся ему привилегиях и льготах. Так мы оказались здесь, на Альтмаркт, и нужно сказать, я вовсе не жалею. Он очень любил Дрезден и здесь, в самом его центре, чувствовал себя очень хорошо. Кроме того, это было действительно удобно. Ну а что касается привилегий, то лишь незадолго до своей смерти, видя, что мне действительно тяжело, согласился, чтобы мне помогали хотя бы поддерживать порядок в квартире, хотя постоянно порывался помочь мне на кухне и по хозяйству, делая все с громадным энтузиазмом и по-мужски, между нами говоря, неумело…

Его самоотверженность и скромность всегда поражали меня. Руководитель британских физиков сэр Джон Кокрофт считал, что Клаус занимал одно из ключевых мест в мире атомной физики. Его защитник на процессе Куртис-Беннет заявил, что если бы Клаус Фукс не связал свою судьбу с советской разведкой, то, вероятнее всего, стал бы к концу жизни членом Британской академии наук и лауреатом Нобелевской премии. А он за все двадцать восемь вместе прожитых лет ни разу ни словом, ни намеком не дал мне понять, что жалеет о несостоявшейся карьере Нобелевского лауреата.

…Чувствовал ли он какую-то обиду к Советскому Союзу? Нет, никогда. Я это знаю точно, потому что он довольно часто бывал в СССР, у него там появились друзья (у нас вон целый шкаф забит русскими сувенирами), и если бы он чувствовал обиду, то не вел бы себя так дружелюбно и раскованно со своими советскими коллегами. То, что он сделал для Советского Союза, он сделал, исходя из собственных убеждений, повинуясь велению своей совести, и меньше всего думал о вознаграждении, знаках признательности, каких-то наградах и так далее.

Единственное, что его мучило до конца жизни, это непонимание и повторявшийся время от времени циничный ажиотаж вокруг его имени. В глубине души он ждал, что Советский Союз, признав его заслуги, защитит его от этих нападок. Но так и не дождался.

Он никогда не говорил об этом даже мне, самому близкому ему человеку. После его смерти я долго не могла заставить себя подойти к его столу, который он, кстати, убирал всегда сам и содержал в образцовом, ему одному понятном порядке. Это было то место, где мои хозяйские границы заканчивались. Все так бы и осталось, как при его жизни, но Президиум академии наук попросил меня отобрать научные записи, и в один из дней, набравшись духа, я села за этот письменный стол. Он был битком набит бумагами в разных по тематическим разделам папках. В отдельном ящике лежали письма, которые он бережно собирал и которых у него было более 500. Правый нижний ящик стола был совершенно пуст, за исключением одной вырезки из какой-то английской или американской газеты с рецензией на книгу Роберта Вильямса. Вы, разумеется, читали ее. Видно было, что он много раз читал и перечитывал ее: края тонкой газетной бумаги уже обтрепались и вид у нее был уже какой-то затертый. Ну а сам текст рецензии был обычным набором штампов: «атомный шпион», «убежденный фанатик», «предал интересы Запада в угоду коммунистическим догмам» и так далее и тому подобное. Он должен был, наверное, очень страдать, читая все это о себе самом, и не столько от этих, ставших привычными штампов, сколько от непонимания. И очень жаль, что он ушел из жизни с этим чувством. А умирал он очень тяжело: у него был рак легких, и перед самым концом, когда пошли метастазы, боль была невыносимой, даже морфин уже не помогал, и я мысленно желала ему одного — легкой смерти. Я провела с ним последние его часы, и он все силился, превозмогая боль, сказать мне что-то, но не мог, и так и умер, не досказав чего-то, может быть, очень важного…»

Вспоминает Гюнтер Флах:

«…какой след оставил Клаус Фукс в науке? Это может показаться парадоксальным, но его полное научное наследие еще предстоит нам собрать и изучить. Признаюсь честно, мы только начали осваивать этот массив, так как необычайно разнообразными и разносторонними были интересы этого ученого. Кроме того, не все его работы доступны исследователям, я имею в виду, прежде всего, лос-аламосский период его жизни. Замечу только, что практически все его коллеги по «Манхэттенскому проекту» стали в послевоенные годы Нобелевскими лауреатами и почетными членами ведущих научных обществ.

Клаус Фукс был выдающимся физиком-теоретиком и организатором науки. С его именем связаны значительные достижения в области физики твердого тела, ядерной физики, термодинамики, теории относительности и теории квантовых полей. В последние годы он, правда, отошел от теоретических исследований и занимался в основном вопросами организации науки и производства в таких ключевых областях, как вопросы безопасности ядерной энергетики и микроэлектроники. Я сознательно не упоминаю здесь его философские работы, в которых он увязывал последние достижения в области физических наук с глубинными мировоззренческими проблемами. Значительное место в его общественной деятельности занимала работа в «Движении ученых за мир». Научный и общественный спектр, как видите, самый широкий, и сейчас, став директором академического института, ученым и администратором одновременно, я не перестаю удивляться, как ему удавалось везде успевать.

О масштабе Клауса Фукса как ученого свидетельствуют даже его ранние работы, не утратившие своего значения до сих пор. Как известно, свою первую работу «Квантум — механические исследования связующих сил в металлической меди» он опубликовал в 1935 году в возрасте 23 лет в «Научных записках Британского Королевского общества». Всего до 1942 года им было опубликовано еще пять работ в области электронной теории, каждая из которых имела большое значение и на одной из которых я остановлюсь отдельно. До работы в «Манхэттенском проекте» им было написано также 14 работ (часть из них в соавторстве с Максом Борном) в области статистической механики, теории относительности, квантовых полей и атомного ядра. Особое место среди ранних работ Клауса Фукса занимает статья «Проводимость тонких металлических пластин в соответствии с электронной теорией металлов», опубликованная им в 1938 году в «Научных записках» Кембриджского философского общества. В ней он впервые доказал, что проводимость очень тонких слоев металла находится в пропорциональной зависимости от уменьшения средней длины свободного пробега электронов, вызванного рассеиванием на границе поверхности. На базе Больцмановского уравнения переноса стало возможным получить сравнительно наглядную формулу, которая учитывает этот эффект. После того как в 1952 году Зондхаймер вывел эту же формулу в более общей универсальной форме, она была вновь подтверждена уже новыми экспериментами на новом, более совершенном физическом оборудовании и материале. В настоящее время эта формула во всех учебниках физики именуется «Уравнение Фукса — Зондхаймера» и является фундаментальной базой для объяснения электрических явлений в тонких металлах. Эта работа, которой исполнилось более 50 лет, является самой цитируемой работой Клауса Фукса, оставившей глубокий след в мире науки. В этом смысле она держит у нас в ГДР абсолютный рекорд. Хочу напомнить, что если научная работа цитируется в специальной литературе на протяжении года 10–15 раз, она считается исключительно ценной. В ГДР есть ученые, чьи работы превышали, правда ненадолго, этот считающийся рекордным уровень. Но упомянутая работа Клауса Фукса за прошедшие 20 лет 600 раз, то есть более 30 раз за один год, цитировалась в таких ведущих научных журналах, как «Physica Status Solidi A and?», «Surface Science», «Thin solid films», «Physical Review? and L», «Журнал экспериментальной и теоретической физики», «Journal of Physics F», «Физика низких температур», «Journal of Applied Physics» и ряде других. Эти выкладки были сделаны сравнительно недавно, и очень жаль, что Клаус Фукс не смог порадоваться успеху своей ранней работы.