Хопвит, низко поклонившись, передал свечу Филипу. Затем быстро заскользил по коридору и исчез в спальне своего хозяина.

Держа в руке свечу, Филип не спеша направился к лестнице, навстречу жене и ее гостье.

– Лопни мои глаза! – вскричала леди Олдхем и зашлась в таком приступе хохота, что скоро изнемогла и схватилась за бока. – Вот и сам Том Фигг! Вижу, на вас нет ни царапинки! Как же вам удалось разделаться с ними, молодой человек?

– Боюсь, – улыбнулся Филип, – вам следует расспросить мою жену.

Хлорис не обратила на него никакого внимания.

– Трина! – резко позвала она вторую служанку, не такую хорошенькую, как Молли, которая попыталась присесть на ступеньках лестницы. – Камин разожжен? Постели постелены и согреты?

– Надеюсь, в них нет насекомых? – подозрительно осведомилась леди Олдхем. – Я уже подцепила пару блох либо в Карлтон-Хаус, либо в карете. Нужно, чтобы их нашли и раздавили. Мне еще вшей не хватало!

– Искренне заверяю вас, – ровным голосом отвечала Хлорис, – что ни в одной постели под нашим кровом вы не найдете мерзких насекомых.

– Это смотря кого называть мерзкими насекомыми, любовь моя, – заметил Филип. – Вот, скажем, если бы здесь провел ночь полковник Торнтон…

– Трина! – взвизгнула Хлорис так резко, что Трина, пытавшаяся присесть поудобнее, едва не полетела вниз по лестнице.

– Да, миледи?

– Все ли сделано, как я приказала?

– Да, миледи.

– Хорошо. Холдсуорт! – Хлорис повернулась к лакею с канделябром. – Проводите леди Олдхем в Голубую комнату. Трина, ступайте с ней. Молли, вы тоже можете пойти. Но умоляю, возвращайтесь скорее – мне нужно натереть виски одеколоном. Вы еще чего-нибудь желаете, леди Олдхем?

– Хм! – заявила почтенная старушка, опуская уголки широкого рта. – Разве что пинту подогретого кларета? Чтобы слаще спалось…

– Трина! Немедленно отправляйтесь на кухню и принесите леди Олдхем пинту подогретого кларета. Проследите, чтобы он был достаточно горячий и там были пряности. Это все.

Возглавляемая лакеем в серой с золотом ливрее, освещаемая пятью язычками пламени, процессия направилась в другую половину дома и скрылась из вида.

Хлорис прошла следом два-три шага, но остановилась и повернула обратно. Филип поставил свечу в оловянном подсвечнике на плоскую стойку перил. Только слабый язычок пламени прореживал плотный мрак, в котором гуляли сквозняки.

Хлорис подошла так близко, что он мог бы дотронуться до нее; светло-карие глаза смотрели на него в упор.

– Филип, ты дурак, – сказала она изменившимся голосом и опустила взгляд. – Но безумства такого рода… не вызывают у меня отвращения. Ты понимаешь?

– Нет.

– Нет? Поцелуй меня. – После паузы она яростно зашипела: – Нет! Не так! Ближе! Ах!

Он ненавидел ее, да, он ее ненавидел. Ненавидел от всего сердца. И все же, когда она была рядом…

Через минуту-другую Хлорис высвободилась и отпрянула. Она тяжело дышала, ноздри у нее раздувались. Она снова впилась в него взглядом:

– Я лягу с тобой, Филип. Знаешь, почему?

– Да. Из чистого любопытства.

– Нет! Ты снова ошибся и снова оказался в дураках. Я почти влюблена в тебя, и мне это не нравится.

– Неужели вы воображаете, мадам, будто вы нравитесь мне? Но есть некоторые вопросы, которые нам нужно обсудить и разрешить. Причем сегодня.

– Нет! – быстро ответила Хлорис. – Не сегодня! А потом… да, причем как можно скорее! Но только не сегодня, не в эту ночь. У меня есть на то причины!

– Я не говорю о том, чтобы вместе лечь в постель, мадам. Я говорю о вопросах, которые мы должны обсудить.

– Вот как? – прошептала Хлорис, удивленно поднимая изогнутые брови. – Полагаю, здесь ваша постельная?

– Моя – кто?

– Ваша подружка-потаскушка. Резвушка Джейн, готовая на все!

Тут Филип совершил поступок, о котором и не помышлял бы в другой жизни. Размахнувшись, он со всей силы ударил Хлорис по лицу – так, что она отлетела к стене и упала на колени.

Как только он ударил ее, дверь в Голубую комнату открылась, и Холдсуорт, лакей, направился к ним с высоко поднятым канделябром. Скорее всего, он все видел, но даже не взглянул в их сторону. Как лунатик, он начал спускаться вниз.

Хлорис вскочила на ноги и проворно подняла юбки, чтобы проверить, не порвались ли на коленках чулки. Затем она подбежала к Филипу, и рот ее разъехался в непритворной улыбке.

– Неужели ты вообразил, – проговорила она, тяжело дыша, – что я злюсь за то, что ты меня ударил? Нет, нет, нет! Я восхищаюсь твоей силой. Как жаль, что ты не бил меня раньше. А сейчас – один последний поцелуй!

– Черт тебя побери, я сказал…

– Ну же!

Вырвавшись, Хлорис быстро побежала к двери своего будуара.

– Завтра ночью! – тихо воскликнула она, оборачиваясь. – Неужели я побоюсь какой-то соперницы, Филип, раз ты был со мной?

Дверь закрылась. Он услышал, как деревянный засов скользнул в гнездо. Филип смущенно посмотрел на нелепую маску, которая, казалось, образуется из пламени. Подняв канделябр, он пошел в свою спальню, открыл дверь и с грохотом захлопнул ее за собой.

В спальне был Хопвит, протянувший руки к огню; ночной ветер завывал за окном и бился в стекло.

– Хопвит, в доме есть табак или бренди?

– Милорд, – отвечал потрясенный Хопвит, – есть и то и другое, и в немалом количестве. Но я не знал…

– Когда я тренировался, – загадочно и с горечью заявил Филип, – мне было запрещено и то и другое. Теперь я хочу пить и курить – и побольше.

– Насколько мне известно, у вашей светлости нет трубки. Однако, если вы соблаговолите взять одну из моих…

– Да, это будет для меня большая честь. Принесите!

Хопвит поспешил прочь, а Филип опустился в кресло красного дерева у камина. Хотя кресло было твердым, как камень, если не считать зеленой шелковой подушки, он начинал привыкать к мелким неудобствам. Теперь, когда Хопвит унес канделябр, только один огонек еле мерцал в стеклянном подсвечнике в сырой и душной спальне с сырой, несмотря на грелку, постелью.

Дверь тихо отворилась, и вошла Дженнифер.

На ней были шлепанцы и шелковый стеганый халат с высоко поднятым воротом. Каштановые волосы ниспадали на плечи. Левая рука была плотно прижата к груди; она не смотрела на него.

Разжав руку, она протянула ему кольцо – маленький сверкающий ободок, усыпанный мелкими бриллиантами. Дженнифер переложила кольцо в ладонь правой руки. Филип подскочил с кресла.

– Вот что я нашла в моем багаже, – сказала она. – Я должна была надеть его, когда… В общем, я была так потрясена, что вспомнила кое-что. Ты помнишь, когда ты его купил?

– Нет!

– Примерно семь недель назад. – Дженнифер по-прежнему не смотрела на него. – На следующее утро после того, как ты дрался с тем французом в Харрингее. Я не могу вспомнить его фамилию, но он обладал и европейским, и британским титулом, и ты отправил его в нокаут во втором раунде. На следующий день, когда мне все еще надо было притворяться, будто я не знаю, что ты профессиональный боксер, я пошла с тобой к Гарленду на Риджент-стрит. Ты не говорил, что купил обручальное кольцо, просто сказал, что хочешь сделать мне подарок. Возьми его, Фил. Оно мне не нужно.

По-прежнему не глядя на него, она положила кольцо на комод у двери. Кольцо слегка звякнуло о твердую поверхность.

– Если тебе нужна та женщина, – продолжала она, не поднимая головы, – бери ее.

– Но я не…

– Ах, Фил! Уверена, именно так ты и думаешь. Ты готов поклясться, что она тебе не нужна, и искренне веришь в это. Но в душе ты думаешь по-другому.

Дженнифер переменила тему. Она чуть разжала пальцы левой руки и посмотрела на что-то зажатое у нее в кулаке.

– Другое кольцо, – сказала она, – я бы хотела сохранить.

– Что за другое кольцо?

– Прошу тебя! – воскликнула Дженнифер, сжимая кулак, как будто боялась, что он отберет то, что там лежит. – Оно не такое ценное, как второе. Просто оно мне дорого. Ты подарил его мне… по-моему, вскоре после нашей первой встречи – на память. Там даже есть маленький герб…