– Я должен был спросить.

Двуколка повернула направо, на Кингз-роуд, и Филип сосредоточил все свое внимание на дороге.

– Это не все, – продолжал он, откашлявшись. – Вынужден сказать тебе… Я многое вспомнил о моей прошлой жизни. Я знаю, как меня зовут на самом деле.

– Фил!

– Милая, – сказал он, – помнишь то пошлое колечко, которое я подарил тебе на память после нашей первой встречи?

– Помню ли? – вскричала Дженни. – Да я ношу его не снимая! – Сунув руку под корсаж платья, она вытащила тонкую золотую цепочку, на которой висело кольцо. – Разве я не говорила тебе о нем вчера, Фил? Там выгравирован очень странный герб и латинский девиз.

– На гербе, – сказал он, – звезда и сокол. А девиз – «Et ego ad astra». Это герб и девиз Гленарвонов. Я действительно лорд Гленарвон, Дженни! Мое полное имя – Филип Маддерн Клаверинг. Я был лордом Гленарвоном, когда мы с тобой встретились в Риджентс-парке много лет назад.

Ему трудно было смотреть на нее. Филип правил очень осторожно – дорога пошла в гору, мимо зелени и домиков на Кингз-роуд, где переменчивое апрельское солнце спряталось перед дождем. Прошло немного времени, и Филип рискнул покоситься на свою спутницу.

Дженни смотрела вперед, прижимая губы к кольцу. Она плакала.

– И ты не смел признаться мне?

– Дженни! Не надо!

– Ни разу не признался?

– Что было толку хвастаться? Я никогда не пользовался титулом. У меня не было денег, кроме той малости, что я зарабатывал на ринге. И я не мог – физически не мог! – рассказать тебе. Неужели мои слова так тебя огорчают?

– Нет. Не очень.

– Тогда скажу кое-что еще. Если мое признание действительно огорчит тебя, прокляни меня раз и навсегда. Но вначале позволь задать тебе вопрос. Ты помнишь нашу другую жизнь?

– Н-нет… Почти не помню.

– Например, не была ли ты актрисой?

– Почему ты спрашиваешь?

– С тех пор как мы нашли друг друга вчера вечером, я все время подмечаю жесты, манеру говорить, голос… не знаю! Возможно, дело в том, с какой легкостью ты переняла нравы и обычаи восемнадцатого века, как ты вошла в Карлтон-Хаус – как будто провела там всю жизнь. Почему-то ты ассоциируешься у меня с театром. И потом, когда ты сегодня утром цитировала «Ромео и Джульетту», я почти уверился в этом. Ты была актрисой?

– Да, наверное. Но у меня нет… ассоциаций, как у тебя. Небо потемнело.

По пологу двуколки ударили первые капли дождя.

Дженни все так же крепко сжимала в руке кольцо; ее серые серьезные глаза показались ему огромными.

– Что еще ты собирался мне сказать? – быстро спросила она.

– Тот дом, «Пристань». Он тебе незнаком? Тебе не кажется, что ты уже бывала там прежде?

– Нет, никогда. Но я ненавидела и боялась его, не могу сказать почему.

– В прежние дни, когда мы с тобой были вместе, я жил там. Дом обветшал и разваливался. Перед ним находится чей-то теннисный корт, а с южной стороны вырос целый жилой квартал, так что реки почти не видно. Но я узнал дом. – Филип взял себя в руки. – Буду с тобой откровенен, Дженни. Тогда я был женат. На Хлорис или женщине, очень похожей на Хлорис.

Дженнифер не отводила по-прежнему серьезного взгляда.

– Да, – спокойно сказала она. – Я так и думала.

– Ты так и…

– Ах, Фил, что же еще? Ты никогда не занимался со мной любовью в общепринятом смысле слова, хотя я могу сказать, что ты любил меня так же сильно, как я любила тебя. Как я хотела близости с тобой! Но ты всегда был безупречным джентльменом, вот я и подумала…

Дождь усиливался, но ни один из них этого не замечал.

– Та, другая Хлорис, – с усилием выговорила Дженнифер, – та, из нашей другой жизни… Ты любил ее?

– Нет. То есть… в определенном физическом смысле…

– Да, да! Я поняла. Я имела в виду…

– Нет, не любил. Поскольку у меня был титул, она решила, что у меня есть деньги. И вышла за меня замуж. Мне и в голову не приходило обсуждать с ней денежные вопросы. Вот какой я был наивный! Когда она обнаружила, что я беден, она превратилась в холодную мегеру. Слушай, Дженни! – Филип охрип. Чем больше проблесков и завес приоткрывала ему память, тем крепче сжимал он одной рукой вожжи, а другой – руку Дженни. – Как только я увидел шкаф, за которым скрывается потайная лестница, я начал вспоминать. Ты была права – вся история проигрывается заново. Убийство действительно произойдет через сто пятьдесят лет. Хлорис – или как ее тогда звали – будет тайно выбираться по ночам к мужчине, чье имя я даже не могу вспомнить, и оставлять вместо себя служанку, чтобы та притворялась ею. Кто-то, пытаясь задушить Хлорис, убьет ее горничную. А обвинят меня. За исключением того, что тогда в истории не будут принимать участие выдающиеся личности, все будет точно так же. Я – обвиняемый. Слышишь, как дождь барабанит по крыше двуколки? Мы с тобой вместе бежим под дождем – совсем как в той, другой жизни.

– Нет, Фил, – мягко возразила она.

– Нет?! Почему?

– Должно случиться что-то еще. В том-то и ужас, хотя я понятия не имею, что нас ждет. Сейчас мы еще не в самом безнадежном положении, главный ужас впереди. Но, когда мы будем сбегать по какой-то лестнице, он нас настигнет.

– Что нас настигнет?

– Не знаю!

– Хорошо. – Филип мрачно кивнул, выпрямился и снова взялся за поводья обеими руками. – Пусть настигает! Что же касается Хлорис – и из той, и из из этой жизни…

– Д-да?

– Дженни, цепочка у тебя на шее застегивается? Ты можешь отстегнуть колечко?

– Надеюсь, ты не собираешься отнять его у меня?

– Нет. Только на секунду.

Дженни нащупала дрожащими пальцами застежку, расстегнула ее и передала Филипу кольцо, вдруг ставшее для него необычайно важным. Замотав поводья вокруг рукоятки хлыста, он пустил лошадь медленным шагом. Они пересекли Слоун-сквер и стали подниматься по Слоун-стрит по направлению к Найтсбриджу. Из жилетного кармана он извлек маленький, сверкающий бриллиантами ободок.

– Носи это, – сказал он, надевая кольцо с гербом и девизом на средний палец ее левой руки, – пока я не подыщу тебе лучшего обручального кольца. А это, – он надел на нее кольцо с бриллиантами, – настоящее обручальное. Раз весь мир, и даже время, против нас, мы установим собственные законы! С этого момента ты – моя жена. Ты согласна, милая?

– Ты знаешь, что согласна! Только…

– У тебя возникли сомнения?

– Ни единого. Только, пожалуйста, немного помолчи! Совсем чуть-чуть!

Филип кивнул. Он все равно не мог бы говорить, так как к горлу подступил ком. Он размотал поводья и посмотрел вперед.

Дженнифер, развязав газовый шарф, отбросила капор назад и нежно положила голову ему на плечо – так мягко и нежно, как будто она спала. Ком у него в горле стал больше.

Дождь почти не замочил их. Капли отскакивали от изогнутого полога двуколки. Но дождь усиливался, а немощеная дорога делалась скользкой.

Осторожно!

Филип повернул направо и въехал на мост Найтсбридж. Странный, зеленый, чужой мир вдруг предстал перед ним во всем величии необъятного Гайд-парка. Он был совершенно не похож на знакомый ему Гайд-парк: деревьев было очень мало, а трава кустилась неопрятными холмиками.

И тем не менее прошлое вдруг стало настоящим; прошлое так же обладало острыми клыками и готовилось броситься на него. Если он хочет выжить, ему нужно напрячь все силы и понять, кто же убийца.

Он не убивал Молли. Тогда кто убил ее?

Ему смутно казалось, что в другой жизни он почти – почти! – разгадал тайну; он почти все решил, и все же…

Филип постарался воспроизвести в памяти как можно подробнее обстановку комнаты, в которой он вчера ночью разговаривал с Молли. Он вспоминал пышное убранство, длинные зеркала, выцветшие алые обои, потухший камин. Он постарался как можно отчетливее вспомнить огромную кровать под балдахином, накрытую золотым покрывалом, горящие свечи, а в голове кровати…

Филип резко дернулся, как будто его обожгло.

Дженнифер по-прежнему подремывала у него на плече.