К тому времени как Габби пришла домой, он уже был там, приступив к следующей стадии своего плана. Обед из пятизвездочного ресторана был разложен на обеденном столе в гостиной, розы с высокими стеблями наполняли комнату превосходным ароматом, шторы были задернуты. Горели свечи, сверкал изящный хрусталь, и Габби знала, что у нее такого не было. На скатерти лежали серебряные приборы, которых она никогда не видела, стоял фарфор...

Габби с гордо поднятой головой прошла мимо него к ступенькам, но Адам преградил ей дорогу своим телом и поймал ее за руку. Он повернул к себе ее лицо, молча смотрел в него долго-долго и лишь потом отпустил ее.

Она ничего не сказала, решив не сдавать свои позиции. Даже когда он потянулся к ней своим смуглым лицом и его губы оказались в нескольких миллиметрах от ее губ. Он использовал свою неотразимую мужественность в попытке подчинить ее своей воле. Стоически не поддаваясь искушению ответить на безмолвное приглашение, Габби продолжала упорствовать, встречаясь с его взглядом и отказываясь верить, что в его глазах может быть что-то кроме хладнокровного расчета. А если в какой-то миг она и допустила мысль о его человечности, о влечении, об искреннем желании, об искусительном нетерпении в глубине его сверкающих золотом глаз, то все это можно было объяснить мерцанием свечей.

И не более.

Его изложения дел были лучше, чем любое заключение, которое она когда-либо писала. Превосходные, убедительные, яркие. Габби не сомневалась, что выиграет каждое дело, которое он описал. Она завидовала, читая их, и удивлялась, как она сама не подумала о таком аргументе или о такой утонченной, хитрой уловке. Она знала, что в двух делах из тех, что он описал, люди, которых она представляла, виноваты сами более чем на пятьдесят один процент (их дела взяли на рассмотрение только потому, что это были «друзья друзей», а ее угодливый начальник оказался кое-кому обязан – возможно взамен на какие-нибудь льготы в гольф-клубе), но, прочитав аргументы Адама, даже она приняла бы решение в пользу своего виновного клиента.

Да, он явно был неглуп.

«Я прожил не одну тысячу лет», – сказал он ей. Она вздрогнула. Он очень древний. Адам Блэк – древний. И наверняка занимался всем, что можно придумать, хотя бы однажды. Так почему же ее удивляет, что он так хорошо выполнил ее работу? Он мог путешествовать сквозь время и пространство. Возможно, у него нет ни души, ни сердца, но, по крайней мере, за темными, блестящими, необычайно живыми глазами скрывался незаурядный ум.

Габби автоматически сортировала белье, руки двигались, а мысли были где-то далеко. Белое. Светлое. Темное. Темное. Темное. Светлое. Белое – стоп! Его футболка? И у него хватило наглости бросить свою грязную футболку в ее бельевую корзину? Сжав ее в кулаке, Габби повернулась, чтобы пойти и высказать ему, что он может сделать со своим грязным бельем. И остановилась. Снова пошла. И опять остановилась. Кусая губы, она стояла, горячо споря сама с собой. Затем с усталым вздохом она поднесла его футболку к лицу и глубоко вдохнула, закрыв глаза.

Разве может мужчина излучать более грешный запах? Легкий аромат жасмина, сандала и брызг ночного прибоя. Пряный запах таинственности и секса. Запретные, порочные вещи – то, что имеют в виду молящиеся, когда говорят: «Да избавь от искушения и да защити от всего зла». Он никогда не получит назад свою футболку.

Гораздо позже, после того как Габби отправилась спать, Адам заглянул в ее спальню в башне. Она мирно спала. Хорошо. Маленькая ka-lyrra слишком много работала. Она позволяла другим перекладывать на себя ответственность. Он положит этому край. Жизнь смертного слишком коротка. Им нельзя столько работать, они должны больше развлекаться. Он научит ее развлекаться. Когда он снова станет бессмертным, она не будет работать, у нее будет все, что она пожелает.

Все окна были открыты, и дул свежий ночной ветерок, скользя по тонкой простыне, под которой она спала. Лунный свет лился на кровать, освещая серебристым сиянием ее длинные волосы и осыпая жемчугом ее черты.

«Спит одетая», – заметил Адам с ироничной улыбкой. Мудрая девушка. Если бы ей хватило глупости уснуть голышом, он бы не смог себя сдержать. Одна лишь мысль о том, что она могла быть обнаженной под простыней... Да, он был сексуально одержим ею. Ее полной, округлой грудью, бесконечной притягательностью ее мягкой, женственной попки, ее полными, чувственными губами, ее волосами, глазами, руками. Ее огнем.

Даже ее девственность заводила его, наполняла первобытным желанием обладать, зная, что он будет первым мужчиной, который войдет в нее, наполнит ее собой, будет с ней так близок. Он соблазнит ее так искусно, что она больше не сможет представить свою жизнь без него; она будет принадлежать ему, когда бы он ни захотел, где угодно и так, как он захочет, не в силах что-либо возразить.

Адам знал: она ожидает, что он применит силу. Он видел это вчера в ее глазах, когда она сидела, привязанная к стулу, так дерзко говоря ему «нет». Как же мало она понимала в его планах.

Вчера утром, когда она ушла на работу (что, кстати, его не удивило: его упрямая Видящая не откажется от своего мира так легко, как он от своего), он досконально исследовал ее дом и узнал о ней все, что мог. Он посмотрел, какие книги она любит читать, какую одежду носит, какое белье имело счастье касаться ее груди и обнимать ее бедра, какое мыло и духи ласкают ее шелковистую кожу. Он изучил фотографии, открыл сумки с ее багажом и посмотрел, что она посчитала самым ценным, когда собиралась бежать. И с каждым открытием он хотел ее все больше и больше; она была яркая и жизнерадостная, и ее переполняли надежды и мечты смертных.

«Книги о Чаре» вызвали у него смех. Ну, кроме того тома, где он был так нагло оклеветан. Но он это исправит. В тоненьком томике Адам Блэк был изображен как самое мерзкое из Существ. О нем говорилось как о законченном лжеце, ловкаче и жулике, как о хладнокровном, надменном соблазнителе, которого не интересует ничего, кроме собственного сиюминутного удовольствия.

Неудивительно, что Габриель так яростно ему сопротивлялась, так недоверчиво восприняла его обещание. Самого Дьявола описывали не такими ужасными словами, как его. Что ж, он мог обойтись и без слов; за него скажут его поступки – тщательно обдуманные и спланированные. Он давным-давно понял, что соблазнить способны мельчайшие детали, утонченные и легкие прикосновения могли век голову самым упрямым.

«Господи, – подумал Адам, глядя на Габби, – ей, наверное ужасно жарко в этой одежде». Дома у нее было очень тепло даже на первом этаже, где он работал в сети. Еще одна вещь, которую он может сделать для нее.

Ему не удалось найти ничего о местонахождении Цирцена ни в одной базе данных, которые так любят составлять люди, но он и не очень-то на это надеялся. Его сын-полу-Существо мог быть не только где угодно, но и когда угодно. Было вполне вероятно, что он забрал жену и детей в горы, в свой собственный век, в более простую жизнь, где ему ничто не мешало. Но, так или иначе, Цирцен должен был скоро объявиться.

Кроме того, день оказался успешным и кое в чем еще: Адам посеял множество семян, которые уже начали приносить плоды. Не последнее место среди них занимала обычная футболка.

Габби сегодня вечером стирала – он это слышал. Но никакой истерики не последовало. Ни криков, ни утверждений, что, пока она жива, она не станет стирать его вещи. Не то чтобы он этого добивался. Поносив одежду, он просто выбрасывал ее и надевал новую. Шагнув дальше в ее комнату, он тихонько открыл ящик ее комода. Затем еще один. И еще один. И увидел ее там. Свою футболку. Она была аккуратно сложена и спрятана на самом дне ящика под парой свитеров.

Улыбка появилась на его лице. Адам закрыл ящик и подошел к ее платяному шкафу, открыл его и посмотрел вниз, в бельевую корзину. Как он и предполагал, она не стирала то, в чем была сегодня. Ее трусики исчезли в его кармане.

– Око за око, ka-lyrra, – мягко пробормотал он. – Ты оставила кусочек меня, я возьму кусочек тебя.