В германской директиве по стратегическому развертыванию от 31 января 1941 г. сказано:
«Вероятно, что Россия, используя частично усиленные полевые укрепления на новой и старой границе, а также многочисленные удобные для обороны выгодные рубежи, примет главное сражение в районе западнее Днепра и Двины… При неблагоприятном течении сражений, которые следует ожидать к югу и к северу от Припятских болот, русские попытаются задержать наступление немецких войск на рубеже Днепр, Двина».
Подобная оценка возможных действий Красной Армии содержится во многих донесениях германского посла и военного атташе в Москве. В частности, 7 июня 1941 г. (за неделю до начала агрессии) с генштаба сухопутных войск Германии: «…со стороны русских… как и прежде ожидаются оборонительные действия». Причем следует учесть, что [102] разведсводка носит совсекретный характер и составляется для реальной оценки обстановки, а не для пропаганды и введения в заблуждение общественного мнения. В ней никогда никто не будет писать, что противник собирается обороняться, если он в действительности планирует наступать.
Во-вторых, Гитлер отлично знал о неготовности СССР к войне летом 1941 года. При этом он учитывал, что в дальнейшем условия для нападения становились все менее благоприятными.
Иначе говоря, как бы ни вел себя Советский Союз, что бы он ни делал, нападение на него все равно бы состоялось. И никаких «поводов», на которые ссылаются Резун или Данилов, Гитлеру не требовалось. План «Барбаросса» был разработан еще в 1940 г. Обратите внимание: бесповоротное решение об агрессии принято Гитлером задолго до того, как состоялось выступление Сталина (5 мая 1941 г.) или началась переброска советских войск на Запад. И менять свое решение он не собирался. [103]
Глава 6. Лимитрофные души
«Отторгнутое возвратих»
17 сентября 1939 года Красная Армия вошла на территорию уже поверженной Польши, и демаркационная линия между СССР и Германией примерно совпала с «линией Керзона».
Более того, уже 10 октября 1939 г. Советское правительство передало буржуазной Литве отнятую у нее в 1920 г. буржуазной Польшей «срединную Литву» и тем самым как бы воплотило в жизнь так до сих пор и не реализованное решение Лиги Наций девятнадцатилетней давности. А после окончания [104] второй мировой войны Литве будут возвращены Клайпеда и Клайпедский район, отнятые у нее Гитлером еще в марте 1939 г. Сталин оказался ну прямо-таки собирателем литовской земли.
17 сентября 1939 г. Красная Армия переходит советско-польскую границу. Оккупация! Не спешите. Красная Армия не войдет в Варшаву, она остановится на «линии Керзона», которая была утверждена в качестве советско-польской границы в декабре 1919 г. Верховным советом Антанты. 10 октября 1939 г. Советское правительство передает Литве Вильно и Виленскую область («срединную Литву»), чего в свое время добивалась, но так и не добилась Лига Наций.
30.11.1939-12.03.1940. Советско-финская война. Согласно Тартусскому мирному договору 1920 г. Советская Россия отдала Финляндии никогда ей не принадлежащий район Печенги (Петсамо), давший выход в северные моря. Теперь Советский Союз возвращает этот район себе. Была несколько отодвинута граница от Ленинграда.
Июнь 1940 г. Красная Армия переходит границу Эстонии, Латвии и Литвы, то есть бывших российских губерний, не имевших государственного или автономного статуса до распада Российской империи в 1917 г. В СССР они вошли в качестве союзных республик, то есть с государственным статусом.
Для сравнения, в «меморандуме» Розенберга от 2 апреля 1941 г. предписывалось превращение Эстонии, Латвии и Литвы в территорию немецкого расселения, призванную ассимилировать наиболее подходящие в расовом отношении местные элементы…
«Необходимо будет обеспечить отток значительных слоев интеллигенции, особенно латышской, в центральные русские области, затем [105] приступить к заселению Прибалтики крупными массами немецких крестьян… не исключено переселение в эти районы также датчан, норвежцев, голландцев, а после победоносного окончания войны, и англичан, чтобы через одно или два поколения присоединить эту страну, уже полностью онемеченную, к коренным землям Германии».
Что же касается ввода советских войск в прибалтийские республики в октябре 1939 г. (т. е. еще до начала боевых действий в Финляндии) и официального присоединения их к СССР в августе 1940 г., то ни то ни другое не вызвало фактически никакого сопротивления. Скорее наоборот.
17 июля 1940 г. именно латышские военные отправились к границе с СССР, чтобы встретить прибывающие в Латвию части Красной Армии для их сопровождения до самой Риги. Многочисленные демонстрации прибалтов приветствовали наши войска цветами.
Очень многим все казалось тогда в Риге «счастливым сном». Английский посол, наблюдавший [106] за событиями из окна своей резиденции, послал в Лондон донесение, сообщая о том, что «поражен и удивлен» невероятной массовостью демонстрации и «несомненной искренностью» ее участников. Всего мимо посольства прошли не менее 70, но скорее всего около 80 тысяч человек. (Все население Риги составляло в то время 350 тысяч.)
Июль 1940 г. На выборах в Прибалтике коммунисты получили: Литва – 99,2 %, Латвия – 97,8 %, Эстония – 92,8 %.
Дело в том, что в 1940 году Прибалтийские республики умирали от экономического коллапса. Тогда было совсем другое время. Это в 1990 г., когда уровень жизни в них стал в 1,6-1,9 раза выше, чем в РСФСР, стало возможным кричать об «оккупации».
Действительно, после того как крестьянин из среднеазиатской республики, вырастив сырье, и русский рабочий, переработавший его, отдавали продукцию, которую оставалось красиво упаковать и продать, ставшему (благодаря Сталину) «высокотехнологичным» прибалту стало можно говорить о том, что «эти азиаты» (получавшие почти в пять раз меньше) не умеют работать.
Наглядный пример: узбекский колхозник за гроши собирал хлопок, ивановская ткачиха за гроши его перерабатывала в материю, а из нее прибалтийские модельеры делали готовые изделия и заявляли, что «умеют работать не в пример этим узбекам и русским».
До революции в Российской Империи ходила поговорка, отражавшая «благосостояние» прибалтийских «европейцев»: «У него, как у латыша, – х… да душа». Если учесть, что слово «пролетарий» означает [107] буквально человека, не имеющего ничего, кроме «орудия собственного воспроизводства», то вышеприведенная пословица очень точно определяет самый «пролетаризированный» народ Российской империи, с таким рвением вставший «на стражу завоеваний пролетариата». Недаром белогвардейцы мрачно шутили, что и мировая революция, и «власть в Совдепии держатся на латышских стрелках, жидовских мозгах и русских дураках».
Латышские формирования как нельзя лучше подходили для карательных операций. Вылезшие из своей Прибалтики, нищие, отсталые и забитые, которых до революции даже не брали в лакеи за грубость – латыши были идеальными «борцами за счастье всего трудового человечества». (Впрочем, не все прибалты были такими, как латыши. Эстонок, например, ценили как домашнюю прислугу в случае, если не хватало денег для найма «настоящей» немецкой горничной. Эстонские служанки были довольно чистоплотны и не совали нос в дела хозяев.) [108]
По словам американского советолога М. Бернштама, в советской исторической литературе не скрывается тот факт, что, когда мобилизованные формирования Красной Армии были малочисленны, неорганизованны и необучены, именно ударные отряды интернационалистов и, в частности, полки и бригады Латышской стрелковой дивизии были основной военной силой в основных операциях – в подавлении народных восстаний (именно интернационалисты применили артиллерийский обстрел химическими снарядами при подавлении восстаний в Ярославле, Ижевске и Воткинске).