Свершилось то, за что Красин боролся с юных лет, чему отдал, почитай, всю свою жизнь. Пришел конец поре отчаяния. Настала пора радости.

Радость мчалась по Руси. Телеграфными депешами, горластыми митингами, распахнутыми воротами тюрем, алым цветением лозунгов и знамен, меднотрубными всплесками "Марсельезы".

Отречемся от старого мира, Отряхнем его прах с наших ног…

Победа как вино, она пьянит. А нередко и опьяняет.

Но сладкий хмель, как правило, несет горькое похмелье.

Красин не испытывал ни того, ни другого, ибо трезво оценивал происшедшее. Февральская революция была не завершением, а началом — началом борьбы за победу революции социалистической. Лишь пролетарская революция могла до конца решить коренные вопросы жизни: покончить не только с царизмом (что случилось в феврале), но и с капитализмом и установить диктатуру пролетариата.

" Он слишком хорошо знал тех, кто ухватил власть, чтобы тешиться ложными надеждами. Во Временном правительстве собрались помещичьи зубры и промышленные тузы, они, понятное дело, не думали поступаться своими интересами.

Сидящий на суку рубить сук не станет. Смешно и наивно было бы представить князя Львова раздающим свои земли крестьянам, а Коновалова, Гучкова, Терещенко вводящими на своих заводах восьмичасовой рабочий день. Вся эта публика наживала огромные барыши на войне и, естественно, требовала "свято выполнять обязательства перед союзниками", продолжать войну до победного конца.

Повторялась известная лафонтеновская притча о Бертране и Ратоне. Кто таскал Из огня каштаны, остался ни с чем. Каштаны ел тот, кто даже не обжег кончиков пальцев.

Капиталисты и помещики держались у власти благодаря негласной, а затем и гласной поддержке меньшевиков и эсеров, которые пробрались к руководству Советами и видели в них не орган революционной власти рабочих и беднейших крестьян, а придаток Временного правительства.

Чтобы ловчее обманывать массы, решено было создать коалиционное правительство. Лидер меньшевиков Церетели предложил князю Львову ввести в кабинет Пошехонова и Пере-верзева, примыкавших к эсерам, и Прокоповича с Малянтови-чем, близких к меньшевикам.

Эта идея, свидетельствует Церетели, пришлась Львову по душе. "Он даже сам назвал несколько новых возможных кандидатов, из которых поразило меня и запомнилось имя Красина. С Красиным я познакомился в 1903 году, когда он был близким сотрудником Ленина. Но в 1917 году Красин стоял совершенно в стороне от большевистской партии и занимал крупное место в каком-то промышленном предприятии".

Львов ошибся. Не только участвовать в обманном антинародном правительстве, но даже косвенно поддерживать его Красин не собирался.

Ошибался и Церетели. К тому времени Красин уже не стоял в стороне от большевиков. Он шелк ним. Подобно притоку, который, то петляя меж высоких берегов, то разливаясь по широким поймам, все же стремится рано ли, поздно впасть в могучую реку.

"После Февральской революции Красин стоял вне нашей организации. Однако он и тогда был близок к большевизму", — вспоминает Авель Енукидзе.

Он и организовал две встречи Красина с Лениным вскоре же после возвращения Владимира Ильича из эмиграции.

Встречи эти сыграли решающую роль в дальнейшей судьбе Красина.

— "Владимир Ильич, — говорит Енукидзе, — никогда не пошел бы к человеку, если бы не ждал крупных результатов от этой встречи, если бы не придавал громадного значения связи с этим человеком. Эти свидания длились по нескольку часов, они не привели к тесной связи, но чрезвычайно много устранили из того, что накопилось за три-четыре года разрыва.

Красин умел свои несогласия с Владимиром Ильичей ставить резко и доводить до конца, как то же самое любил делать Ленин.

В вопросах революции, взятия власти путем вооруженного восстания, во всех важнейших вопросах они договорились до конца, поняли друг друга насквозь и знали, в чем могут сойтись, на что может рассчитывать Ленин, привлекая к работе Красина, и какие разногласия продолжают их разъединять.

Свидания происходили в канцелярии завода Барановского около Большого проспекта в. Петрограде. Мы сидели, Ленин обыкновенно лежал на кушетке. Ленин то хохотал, то сердился, но совершенно прямо они говорили друг другу то, что каждый чувствовал. Благодаря этим беседам Красин вернулся к большевикам и стал с ними работать".

Случилось это позже. Полгода спустя. Зимой. Весною же, разговаривая с Лениным в своем служебном кабинете на заводе Барановского, Красин многого еще не понимал и во многом сомневался. Он опасался перехода власти к Советам, считая, что для этого еще не пробил час.

Своими мыслями он делился с Горьким. Они по-прежнему очень дружили. Вместе с Горьким он основал газету под старым памятным и милым обоим названием "Новая жизнь". Однако по мере того, как газета все гуще окрашивалась в меньшевистские тона (ее редактором стал Н. Суханов). Красин все дальше отходил от редакции, пока совсем не забросил ее.

Красин и Горький часто виделись и проводили долгие часы в раздумьях о судьбе революции.

— Не сладят, — говорил он Горькому. — Но, разумеется, эта революция даст еще больше бойцов для будущей, несравнимо больше, чем дали пятый, шестой год. Третья революция будет окончательной и разразится скоро. А сейчас будет, кажется, только анархия, мужицкий бунт.

Горький помалкивал, грустно улыбаясь в усы. Он был согласен с другом и последнее время все чаще вспоминал невеселую сентенцию пушкинского героя:

— Не дай бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

Окончательно вернулся Красин к большевикам после победы Октября. Убедившись, что "сладили".

Произошло это в трудную пору, когда Советская власть только что родилась, едва встала на ноги и делала самые первые шаги.

Лето от рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатое грохотало грозами, "гремело громами, сверкало молниями.

И мчалось событиями.

Такими же грозовыми.

Их бурный поток сносил, как полову, министров, лидеров, вершителей, деятелей. Не стало в правительстве кадетов и октябристов. Ушли Милюков и Гучков.

Пришли эсеры и меньшевики. Керенский, Чернов, Церетели, Скобелев.

А события все нарастали, обнажая и людей и партии. С них сходила позолота.

Эсеры и меньшевики вчера еще клялись революцией. Нынче они душили ее. На фронтах гнали солдат на убой. В Петг рограде расстреливали демонстрантов из пулеметов.

Когда Керенскому предложили арестовать крупных капиталистов, он с негодованием воскликнул:

— Что же мы, социалисты или держиморды?

Но его же правительство отдало приказ об аресте Ленина, разгромило большевистскую «Правду», сажало за решетки большевиков.

Страна катилась к пропасти. Осенью она уже находилась у самого края ее.

В субботу 21 октября, развернув поутру газету "Новая жизнь", Красин прочел заголовок передовой — "МАРАЗМ".

Статья начиналась словами:

"Никогда еще Россия не находилась в таком отчаянном положении, как в переживаемые нами дни…"

А далее автор писал:

"Фактически власть в стране захватил авантюрист… Он господствует в нашей прессе, инсинуирует, клевещет, лжет до самозабвения, ругается, как базарная торговка, и колотит себя в грудь в припадках патриотического исступления.

Интеллектуальное и моральное царство прохвостов знаменует собой гибель страны".

Страну спасли Ленин, партия, пролетарская революция. Ленин и партия большевиков привели трудовой народ к великой победе Октября.

Время безжалостно. И всесильно. Оно стирает из памяти поколений имена, события, даты.

Как писал поэт:

Река времен в своем стремленья Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей…

Что для современника незабываемо, забывается потомком. Отец до последнего вздоха помнит день и число, когда началась мировая война, ибо эта роковая дата предопределит час его гибели. А сын-школяр лишь десятилетие спустя, отвечая на вопрос учителя, собьется и спутает дату. О внуке и правнуке и говорить не приходится.