Пес, которого ты вырастил, по-настоящему твой пес — он, как ни странно, не предъявляет к тебе никаких требований. Ему не нужно учиться качествам, о которых я говорил. Пес всегда тебе рад, каким бы ты ни был. Пусть он избалован, пусть бесталанен — у собак недостатков почти столько же, сколько у людей, — но он всегда предан. Вот в чем секрет поразительного взаимопонимания между собакой и ее хозяином или хозяйкой, вот почва, на которой выросла поговорка «лучшее в человеке — его собака».

Наша потребность изливать на кого-то свою приязнь никогда не встретит отпора со стороны собаки. Для множества одиноких людей собака, кошка или другое приглянувшееся им животное — существо, способное оценить ласку, не отвергающее тепло и привязанность. Заменитель близкого человека? Нет, пожалуй, это неверно. Пусть чувства сходные, но все-таки разница есть.

Почему же собака так хорошо подходит на роль преданного, верного друга?

Как ни странно, частично ответ на этот вопрос я получил в довольно своеобразной обстановке — во всяком случае, своеобразной для большинства людей.

Дело было в Гайане, в предгорьях Кануку; я сидел в шалаше из пальмовых листьев и зеленой ткани. Рядом на земле, под жаркими лучами солнца была выложена для приманки падаль. Вскоре в небе появились грифы трех видов: шесть или семь черных урубу с причудливыми «судейскими париками» из серо-черной морщинистой кожи на голой голове и шее; грифы-индейки в таком же строгом, черном наряде, но с ярко окрашенной, желто-красной головой; наконец, королевские грифы — статные, крупные, вдвое больше своих собратьев, голая голова расписана желтыми, оранжевыми, лиловатыми пятнами, а глаза голубые, с красной каймой.

Первыми за угощение принялись урубу, прерывая трапезу, чтобы пошуметь крыльями и подраться. Потом на землю плавно опустился его величество королевский гриф. К моему удивлению, заметно уступающие ему ростом урубу остались на месте, и «король» не делал никаких попыток прогнать их или хотя бы потеснить. Но стоило появиться второму королевскому грифу, как они немедленно сцепились между собой. После недолгой борьбы за власть один из «венценосцев» уступил престол, сиречь удобное место. Урубу никак не реагировали на этот инцидент. Зато они продолжали отгонять друг друга. Когда на сцену выступил, точнее приземлился, первый гриф-индейка, я ждал, что равные ему по размерам урубу немедля его шуганут. Ничуть не бывало! Никто не помешал ему урвать аппетитный кусок от падали. Все было тихо-мирно, пока не явился второй гриф-индейка. Снова драка, но только между «индейками».

Трудно представить себе более выразительный пример так называемой внутривидовой агрессии. Особенно примечательно, что все птицы ссорились из-за одной и той же добычи. Казалось бы, крупные королевские грифы должны прогнать не столь сильных урубу или урубу, используя численное превосходство, выпроводят обоих грифов-индеек. Словом, представители одного вида должны бы вместе дать отпор другим.

Но среди грифов действует не принцип солидарности, а естественный отбор. Для преуспевания вида, чтобы выдвинуть наилучшего урубу, наилучшего королевского грифа или самого сильного грифа-индейку, важнее всего выявить победителя внутри вида. Отсюда терпимость к прочим видам. И терпимость эта бывает подчас поистине удивительной. Направив вверх телеобъектив, я поймал прямо-таки невероятную сцену. На ветке лицом к лицу сидели две птицы: каракара — падалыцик из семейства соколиных — и урубу. И первая нежно, осторожно снимала клювом со второго паразитов.

В мире пернатых цветные пятна нередко равны военному вымпелу, но только внутри вида. Яркая расцветка или другие броские приметы — сигнал, вызывающий более или менее бурные демонстрации силы. Один из самых простых примеров — зарянка с ее ржаво-оранжевым «нагрудником». Расписанная цветными узорами голова грифа — тоже сигнал для родственных особей.

Если самец и самка окрашены одинаково, у такого вида пернатых агрессия против сородичей нейтрализуется сложными ритуалами. В наряде некоторых птенцов есть особенности, вряд ли оправданные потребностью неопытного юнца в более совершенном камуфляже. Экспериментально показано, что смысл этого наряда — тормозить территориальный инстинкт родителей. Если серую «бляшку» на лбу птенца камышницы окрасить в присущий взрослой птице красный цвет, мамаша начнет прогонять своего отпрыска.

В классе млекопитающих цветовые сигналы известны только у некоторых приматов — у других представителей класса попросту нет цветового зрения, зато тем большую роль играют запахи, звуки, телодвижения, позы и прикосновение. Значение всех этих факторов для человека, пожалуй, далеко еще не выяснено, одно несомненно: как и у всяких животных, у нас есть свои внутривидовые сигналы, которые выражают покорность, дружелюбие или готовность к отпору. И я бы сказал, что в нервных, напряженных ситуациях мы — порой бессознательно, а порой и сознательно — склонны не очень-то аккуратно обращаться со своими «передатчиками».

Вспомним, какую огромную роль в старых культурах играла учтивость, все эти маленькие жесты, к которым наш нынешний сумбурный мир относится столь пренебрежительно. «Хорошие манеры» и впрямь хороши, они выкристаллизуются и станут обязательными, когда корабли современных культур выйдут из зоны штормов. Учтивость помогает смягчить излишне резкие сигналы. И если «слово не воробей, вылетит — не поймаешь», то не менее трудно изменить произведенное или полученное отрицательное впечатление.

Как это ни парадоксально, я бы даже позволил себе сказать, что животные и люди так хорошо ладят между собой благодаря недостаточному взаимопониманию!

У нас совсем разные угрожающие сигналы, уже поэтому в отношениях между животными и человеком не могут возникнуть такие напряженные ситуации, как в отношениях человека с человеком. И подобно тому как урубу может ужиться с грифом-индейкой, человек уживается со зверями, представляющими другой вид, особенно с такими, которые вызывают наше расположение. Нам присуще инстинктивное стремление заботиться о маленьких, пухлых, неуклюжих, большеглазых существах — попросту говоря, о детях. Почти такую же нежность вызывает у нас какой-нибудь «славный» зверь, если он пухленький, пушистый да еще и с большими доверчивыми глазами. Вот почему медвежата пользуются таким успехом и почему во всем мире так популярен игрушечный медвежонок, копия одного из самых известных австралийских сумчатых — трогательного коалы. И по той же причине неотразимое впечатление производят на нас совята: они обладают всеми или почти всеми признаками, от которых наше сердце тает.

Индеец — сытый индеец — подчиняется инстинкту, понуждающему его заботиться о неуклюжих малышах, сиротливо льнущих к убитой матери. И не только обезьянки, но и муравьеды, носухи, выдры — все жалкие, беспомощные твари будят в нем этот инстинкт. Так реагировали некогда мои и твои предки, читатель. Так реагирую я. И если тебе доступно это чувство, ты уже счастливый человек.