Делая вид, что он самозабвенно молится, монах даже не повернул голову, когда дверь лавчонки с тихим скрипом отворилась и в нее вошел, вернее, протиснулся богато одетый седой человек. Он так же толст, как монах, и узкая дверь мала для него.

Войдя, он остановился у порога и тоже зашептал молитву. Прошло несколько минут, пока эти двое что-то смиренно бормотали, но в то же время сквозь ресницы полузакрытых глаз зорко рассматривали друг друга. Наконец монах вздохнул, поднял глаза и, сложив руки на животе, молча закружил двумя пальцами.

– Святой отец, – заговорил с поклоном посетитель, – я бы хотел получить, если мне позволят средства, грамоту пресвятейшего папы. Но прежде я хотел бы узнать цену.

Монах важно выпрямился, не вставая со скамьи. Короткие пальцы закружились быстрее.

– Папская индульгенция бесценна. Она написана перстами божьими. Скупость приобретающего осквернит ее. Есть ли цена искуплению грехов? Помолимся, достойный человек.

Монах вновь принялся шептать, по временам тяжело вздыхая. Посетитель почтительно ждал.

– Хочешь ли ты, достойный человек, чтобы церковь отпустила тебе содеянные грехи или печешься также и о будущих? – вдруг деловым тоном спросил монах.

– Я бы хотел и будущие! – с живостью ответил посетитель.

– Сто двадцать гульденов, – коротко отрезал монах. Посетитель испуганно попятился, пораженный названной суммой. Потом, видимо что-то сообразив, остановился.

– Не уступишь ли, святой отец? – спросил он, исподлобья глядя на монаха. – Вот все, что у меня есть, – стал он отвязывать от пояса тяжёлый кошелек, набитый монетами. Восемьдесят золотых.

Монах протянул руку и почти вырвал кошелек. Потом, медленно повернувшись, взял с полки один из свитков и, приложившись к нему губами, отдал покупателю.

Тот спрятал его под полою одежды и, кланяясь, вышел. Монах тотчас сделал несколько глотков из бутыли.

День клонился к вечеру. Шесть покупателей прошло через маленькую лавку, унося с собой дорогую бумагу и оставляя множество звонких монет. Уход каждого монах запивал крепкой жидкостью. Все грузней становилось его тело, все медленнее ворочался язык, а глаза подернулись туманом.

Но вдруг он проявил небывалое до тех пор беспокойство. Ему показалось, кто-то в черном, прячась за углами домов, издали приближается к лавке. С неожиданным проворством монах стал хватать пригоршнями монеты и засовывать их за чулки. В это время дверь резко отворилась, в лавку быстро вошел небольшого роста человек, одетый в черную сутану, и задвинул за собой тяжелый засов. Монах не успел выпрямиться и сидел согнувшись, делая вид, что чешет ногу.

Человек в сутане шагнул к монаху, одним толчком повалил его на бок и резко дернул вниз чулок. На пол посыпались монеты.

– Жирная свинья! – со злым присвистом проговорил человек в сутане. – Вор! Уже готовы дрова для костра, на котором выкурят из тела твою грязную душу!

Костлявая рука цепко ухватила пучок волос на голове монаха и вырвала его.

Человек в сутане был Тецель, тоже монах, из Лейпцига. В молодости он совершил много грязных преступлений, но всякий раз ухитрялся улизнуть от суда. Монахом Тецель стал в тридцать лет. Он пришел к справедливому выводу, что церковь принесет ему больше добычи, чем разбой на больших дорогах.

Вскоре он нашел «золотое дно» – торговлю индульгенциями. Грамота, скрепленная печатью папы римского, давала тому, кто ее приобретет, отпущение всех грехов, не только совершенных, но и тех, что будут совершены. Она служила пропуском в рай. А кому из христиан не хочется туда попасть?

Правда, за индульгенцию нужно платить большие деньги. Зато как удобно! Можно не заботиться о безгрешности своих поступков.

Тецель открыл продажу индульгенций в нескольких городах Германии. Торговля шла бойко, деньги текли рекой. Только за продавцами нужно следить: они так и норовили урвать себе больше, чем следовало. Но Тецель умеет вышибать из них лишнее. И они знают, что ему ничего не стоит передать их в руки суда святой инквизиции.

В свалке монахи не заметили, что за ними наблюдал с улицы какой-то человек. Тонкие бледные губы его улыбались, а глаза смотрели презрительно и гневно. Дерущиеся увидели прохожего, когда он двинулся прочь.

Но через несколько дней они вновь встретили и узнали его. Стоя на куче камней, протянув руку вперед, он бросал в толпу горожан волнующие слова:

– Опомнитесь! Стряхните с себя чары! Вас дурачат продавцы отпущений и нищенствующие монахи. Именем бога они грабят вас посредством неслыханных праздников, мнимых чудес и других лживых выдумок!

– Кто это? – спросил Тецель, грубо толкнув локтем высокого бородача с плотницким инструментом в руках.

Тот, не оглядываясь, досадливо отмахнулся и продолжал слушать, полуоткрыв рот.

– Как, святой отец, вы не знаете? – ответил сзади шепотом человек с черными бегающими глазами. – Это же проклятый еретик Томас Ломке. Вместе с Лютером он давно отвращает народ от бога и церкви.

Человек с бегающими глазами перекрестился. Тецель еще раз пристально посмотрел на Ломке, как бы стараясь лучше запомнить его лицо, и принялся торопливо выбираться из толпы. Монах – продавец индульгенций, пыхтя, послушно следовал за ним.

Встретились они и в третий раз. Церковь не прощала своим противникам. Ломке был предан суду инквизиции. На той же площади, где он недавно выступал с речью, его собирались сжечь на костре как богоотступника. Все было готово. В первом ряду толпы, ожидавшей казни, стоял Тецель. «Послушаем, что ты теперь скажешь», – шептал он, глядя на привязанного к столбу Ломке…

Черной хищной птицей простерла крылья над миром католическая церковь. Каких только преступлений не совершали ее слуги во имя власти и обогащения! К каким только способам обмана не прибегали!

Вот уж много веков на один из римских холмов время от времени стекались толпы народа. Здесь жители столицы, приезжие со всех концов Италии, иностранцы-путешественники. Часами стояли они неподвижно, поглядывая на крышу одного из дворцов Ватикана.

Так называется государство, правителем которого является папа – глава католической церкви. Крошечное по территории, оно целиком помещается в центре Рима, имеет только тысячу с лишним жителей, но по могуществу превосходит многие большие государства. В Ватикане своя «армия» – папская гвардия, свой суд, свои деньги.

Раздается тысячеголосый гул толпы: над одной из труб дворца показались клубы светлого дыма. Высоко поднимались они к синему небу Италии, вещая миру, что кардиналы избрали нового наместника бога на земле, человека абсолютной непогрешимости, святого папу.

А новый святой папа тотчас брался за старые дела: торговал индульгенциями, мощами, собирал налоги, захватывал состояния верующих, сеял бесстыдство и лицемерие.

Торговля индульгенциями издавна была неиссякаемым источником дохода папской церкви. Индульгенции тысячами изготовлялись в Риме, а затем посылались во все концы света. Покупавшие верили, что обладание этим листком бумаги дает прощение грехов.

Цена грамоты зависела от тяжести прегрешения. Существовал подробный прейскурант. Например, за отпущение греха лжесвидетельства в XV веке бралось 7 гроссов, хищения или убийства – 8 гроссов.

За большие деньги можно было купить индульгенцию, которой отпускались не только все совершенные, но и будущие грехи.

Немало барыша приносила Ватикану продажа разнообразных «святынь»: щепочек от «гроба господня», крошечных тряпочек – будто бы остатков одежды подвижников церкви… Считалось, что обладание каждой такой реликвией обеспечивает прощение богом части грехов.

Один знатный человек в Бранденбурге собрал около 9000 подобных предметов. Он был убежден, что имеет право грешить в течение 40 тысяч лет, не опасаясь божьей кары.

Не думайте, что такое могло происходить только в старину. Ватикан торгует и сейчас. За пять американских долларов каждый может купить себе папскую индульгенцию.

По-прежнему хитростью и надувательством заманивают в храм молящихся. В историю вошел лихой подвиг монахов монастыря Сен-Медар. «Святые отцы» заметили, что число паломников этой обители катастрофически падает, доходы уменьшаются, казна тощает. Нужно было что-то предпринимать. Римские собратья прониклись сочувствием к терпящим бедствие и предложили напрокат тело святого Себастьяна. Знаменитые мощи должны были привлечь народ. С радостью приняли помощь сен-медарцы. Но одного Себастьяна им показалось мало, и, воспользовавшись суматохой, они украли в Риме еще и мощи святого Григория. Дела монастыря стали быстро поправляться.