- Ага, струсил? Гайка слаба! - донимал Прошку Махметка. - Тебе надо в голове дырка вертить, мозги наливать.

- Кто на что мастер, - загадочно проговорил Прошка и кивнул мальчишке-трубачу: - Матвей, дай-ка вон ту подкову.

Трубач поднес подкову, и Прошка сжал ее в своих ручищах, переломил и половинки вернул мальчишке.

- Отдай лектору, пускай склеит.

- Ну и силища у тебя, Прошка!

- Попался бы ему Врангель - наверно, в узел бы его завязал.

- И никакая Антанта не развязала бы.

Раззадоренные спором, бойцы бросились повторять Ленькин фокус, завязывали себе глаза, отталкивая друг друга, пытаясь вслепую разбирать пулемет, но выходило одно баловство.

К Леньке подошел кавалерист в английском френче и потертых кожаных галифе. Это был Павло Байда, киевский комсомолец. В дивизии имени Блинова он был командиром разведчиков. Байду любили за красивый голос, он знал много народных украинских песен и часто пел, да так, что заслушаешься. Бойцы и командиры уважали Байду за скромность и смелое сердце.

- Молодец, - сказал Байда и пожал руку Леньке. Обернувшись к своим, он по праву старшего скомандовал: - Все по местам, собрание продолжается.

Бойцы присмирели. Даже Прошка затих.

А у Леньки аж сердце заныло: куда проще в атаку ходить, чем стоять на трибуне. И вспомнился ему далекий Маныч, ряды комсомольцев, стоявших перед дулами винтовок, нацеленных в грудь. Падали товарищи под залпами врага и точно просили смертью своей: «Отомсти за нас!» Как же не сказать о них горячее слово?

- Товарищи! От Дона до Буга, от Днепра до Черного моря пылают села и города, бьют нагайками детей, отнимают хлеб и землю, угоняют молодых с винтовками... Кто пришел и мучает бедняков?..

Ленька сурово оглядел собравшихся и прочел в их глазах вопрос: «Кто же?» И он продолжал:

- То помещики и капиталисты хотят загнать освобожденный народ в подвалы и надеть на него царские кандалы. То кровавая победа богатых над бедными, торжество частной собственности над идеями Коммуны!

Снова Ленька посмотрел строго на бойцов, словно спрашивая: можно ли допустить такое, чтобы богачи издевались над бедняками и чтобы Коммуна, за которую идет битва, погибла под ударами буржуев?

- Товарищи! - Голос Леньки зазвучал уверенней, внимание людей волновало его. - Эти бедствия зовут нас к защите революции. Вступай же в свой Коммунистический союз, молодой рабочий и крестьянин! Классовые враги боятся нашей организованности!..

Увлекшись чтением листовки и сам переживая ее пламенные слова, Ленька не видел, как незаметно подошел комиссар Макошин, сел в последнем ряду и стал слушать вместе с бойцами.

Листовка заканчивалась, а Ленька только разошелся, ему захотелось самому что-нибудь сказать. Да и комсомольцы смотрели доверчиво, будто ждали его слов.

- Кто такие комсомольцы? - Ленька спросил почти грозно. - Это герои беззаветные, которые первыми идут в бой, первыми получают пулю в грудь, но и врага кладут в могилу!

Ленька переждал минуту и закончил:

- У нас мало пулеметов, и это из рук вон плохо, то есть нехорошо. Но мы обойдемся теми, которые есть. У нас не хватает патронов - будем рубить шашками. Но мы не можем обойтись без комсомола!..

Речь Леньки понравилась бойцам. Не гляди, что в красных штанах, а говорит складно!

Со всех сторон посыпались вопросы:

- Браток, когда нам коней дадут?

- А у меня обувки нету.

- Скажи, как Ленин себя чувствует?

- Поправляется, - ответил Ленька, хотя сам не знал, так ли это на самом деле.

- Скажи, товарищ, а тем, кто беспартийный, можно в комсомол поступить?

Ленька заколебался, ему было велено записывать в тетрадку только комсомольцев, а как быть с желающими записаться? На выручку пришел Макошин, подошел к Леньке и стал рядом с ним.

- Можно. Кто хочет вступить, пишите заявления.

Леньке было непонятно, и он спросил у Макошина:

- У нас же ячеек нет. Кто будет принимать?

- Тебе ячейки нужны или комсомольцы?

- Комсомольцы...

- Вот и будем принимать.

- А кто неграмотный, что делать? - послышался голос.

- Товарища попроси.

- А если и он ни бе, ни ме, ни кукареку...

Под смех бойцов к Леньке подошел мальчишка-трубач и протянул клочок бумаги, исписанный соседом под диктовку.

- Вот... заявка... Только подписи нема, а крестик не хочу ставить, бо неверующий.

Макошин передал заявление Леньке.

- Распишись за него.

Помусолив во рту химический карандаш, Ленька написал внизу:

«А занеграмотного расписуюсь я, Устинов».

Заявлений поступило немало, и комиссар незаметно подмигнул Леньке: дескать, вот как хорошо у нас получилось.

Павло Байда ожидал момента, когда Ленька освободится, и подошел к нему с бойцами.

- Пойдешь ко мне в разведку?

- Правильно, Павло, забрать его к нам. Парень - гвоздь!

- Нашему взводу обещали тачанку, - объяснил Байда. - А первого номера нема. Согласен?

- Чего раздумываешь? Соглашайся. У нас хлопцы боевые.

- И чубатые, - подсказал один из бойцов и надвинул на глаза чубатому соседу кубанку.

- Надо спросить разрешения у командарма, - ответил Ленька. - Или вот товарищ военком здесь...

- А в чем дело? - заинтересовался Макошин.

- Хотели мы собрать отряд разведчиков, чтобы из одних комсомольцев, - объяснил Байда.

- Замечательно! - одобрил комиссар. - Тем более, что знамя у вас уже есть. - И Макошин подозвал бойца, который стоял в сторонке со знаменем. Это был подарок юзовских комсомольцев. На красном полотнище с золотой бахромой призывные слова: «Уничтожь Врангеля!» Ветерок развернул знамя, и оно надулось парусом, затрепетало.

Настроение у комсомольцев поднялось. Павло Байда вышел наперед и скомандовал:

- В колонну по четыре!.. Стано-вись!

Комиссар тоже присоединился, и колонна двинулась вперед. Грянула песня блиновской дивизии.

Верь, товарищ, всегда

В силу наших идей,

В новом мире труда

Уж не будет цепей.

Шаг сделался ровней. Отовсюду сбегались люди. А песня звала:

На бой! На бой!

Вперед смелей!

Пусть блиновцев семья

Соберется тесней!

4

Вспыхнувшую искру надо было раздувать. И Сергей Калуга, старый комсомолец и признанный артист, сочинил пьесу. Затратил на это два часа и был уверен, что пьеса зажжет сердца бойцов.

- Сцену готовь, - приказал он Леньке, - а я артистов поищу.

К вечеру все было готово. На четырех сдвинутых вместе повозках устроили площадку. Между задранными в небо дышлами протянули веревку. На ней повесили две простыни - они изображали занавес.

На просторной площадке возле школы собралась добрая тысяча бойцов и местных жителей, главным образом девчат. Красноармейцы дымили махоркой, лузгали семечки, ожидали начала представления.

Наконец Сергей раздвинул простыни и объявил:

- Прошу внимания! Сейчас будет представлена сильная драма из жизни черного барона Врангеля и его союзников. Парад алле!

Сергей исчез за простынями. И смешно было, как на сцене гремели лавками, кто-то бегал, бряцая шпорами. Наконец занавес открылся, и перед собравшимися предстало препотешное зрелище.

За колченогим столом сидела старуха в платочке, в длинной пестрой юбке, из-под которой выглядывали сапоги со шпорами. Почесывая в затылке карандашом, старуха громко разговаривала сама с собой, сочиняя письмо:

- А еще кланяюсь благодетелю нашему, господину Плеханову, и осмелюсь ходатайствовать... - Старуха пожевала губами карандаш и спросила в задумчивости: - О чем бы такоича попросить старика? Скуп стал. Грозится на советскую платформу перейти. Ох и времечко пришло!.. Эй, слуги, позовите Эсеру Савинкову.

- Я здесь, тетенька Буржуазия, вы меня звали-с?