- Когда стемнеет, полезешь на чердак. Там уже есть один ваш. Ах ты, господи милосердный!.. - и ушла.

Может быть, для маскировки она подперла дверь поленом: никому не придет в голову искать в сарае, если он снаружи подперт чурбаком. Старуха вернулась в дом, и опять стало тихо.

Солнце зашло, и в щели сарая бил тревожный багровый свет вечерней зари. Когда начало смеркаться, снова вышла хозяйка, отвязала фыркающую упрямую козу, завела ее в сарай и сказала негромко:

- В сенцах лестница на чердак... Не суетись, да шапку военную не забудь снять...

Чтобы не смущать беглеца, а заодно проверить, не подсматривает ли кто-нибудь за двориком, старушка вышла на улицу.

Дверь в сенцы была открыта. Ленька издали увидел лестницу, приставленную к лазу на чердак. В одно мгновение он перебежал двор, взобрался на верхотуру, оттолкнул лестницу ногой и замер. Старушка вошла в сенцы и заперла дверь на крючок.

Не зная, кто находится на бабкином чердаке, Ленька долго всматривался в темноту, потом вполголоса позвал:

- Эй, кто здесь? Отзовись!

Из дальнего угла донесся хрипловатый голос:

- Иди сюда, гад. Я с тобою поговорю...

- Я свой, товарищ, - сказал Ленька шепотом.

В ответ он услышал стон.

Ленька осторожно перешагивал через поперечные балки, пробираясь туда, откуда доносился стон. Слышно было, как тяжело дышал раненый.

Постепенно глаза привыкли к полумраку, и Ленька рассмотрел на ворохе соломы человека. Грудь его была перетянута крест-накрест холщовым полотенцем, сквозь которое проступали, пятна крови. Раненый с трудом приподнялся на локте.

- Кто ты?.. - Он терял силы и не мог говорить.

- Я свой, - поспешил успокоить его Ленька. - Из Второй Конной.

Неожиданно Ленька услышал не то всхлип, не то стон: раненый всматривался в него, потом сказал устало и горько:

- Это ты, Алексей Егорович?.. Вот как мы с тобой попались.

Слабея, раненый откинулся на спину. Сомнений на было: Ленька встретился с кремлевским курсантом из Гуляй-Поля по имени Федя.

- Потерпи, сейчас я тебя перевяжу...

Торопясь, Ленька снял с себя гимнастерку, оторвал от нижней рубахи полосу, потом еще одну. Пришлось разорвать и рукава. Осторожно он подвел левую руку под спину раненому и слегка приподнял его. Стародубцев стонал.

- Потерпи... - шептал Ленька. - Сейчас тебе легче станет.

На другой стороне улицы загорелся дом. Зловещий красный свет озарил чердак, и стала видна на груди раненого женщина-Коммуна, поднявшая над головой саблю.

- Мы еще постоим за себя, - говорил Стародубцев, и чувствовалось, что он с трудом сдерживает досаду и отчаяние. - Эх, Алексей Егорович, пацанчик ты мой, сколько наших легло на улицах!..

Леньке почудилось, что раненый плачет.

- Держись, Федя, - с великой нежностью сказал он. - У меня в маузере пол-обоймы. Помирать будем с музыкой...

Дом догорел быстро, а летняя ночь коротка: стало светать. В чердачное окно виднелись часть улицы и большой каменный дом с крыльцом. По всей видимости, в нем расположился штаб, потому что на крыльце стоял тупорылый станковый пулемет с бронированным щитком. Возле пулемета прохаживался часовой с винтовкой на ремне.

Леньке был виден двор особняка, окруженный высоким глухим забором. Во дворе в туманном сумраке рассвета ходили белогвардейские солдаты, они сносили и бросали в кучу лопаты.

Потом о черного хода, где тоже было крыльцо, но попроще и без перил, стали выводить и выталкивать пленных, у которых руки были связаны за спиной. Даже издали Ленька хорошо различал кровавые клочья одежды. Пленных били прикладами, сталкивали со ступенек. Некоторые падали, но снова поднимались.

Пиная ногами, подгоняя штыками, солдаты провели пленных в глубь двора и там развязали им руки. Офицер приказал курсантам разобрать лопаты и рыть себе могилу. Но никто из них не двинулся с места. Стояли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не падали даже те, кто терял последние силы. Офицер кричал на них, бил плеткой, но курсанты продолжали стоять. Солдатам самим пришлось копать могилу. С торопливой злостью они швыряли землю на ноги пленным, точно хотели засыпать их живыми.

В тишине утра был слышен стук лопат о камни. Потом, как видно, перед самым расстрелом, все замерло. Ленька боялся, что Федя услышит голоса своих товарищей. Чтобы отвлечь его, он низко склонился над раненым, поправляя скомканную под головой гимнастерку. Ленька волновался, его тянуло к окну увидеть последний смертный час героев-курсантов. В то же время он боялся за Федю, не хотел, чтобы тот страдал еще больше.

- Ты спасайся, Ленька, - говорил Стародубцев. - Тебе еще жить да жить...

- Лежи... Наши отобьют город, и мы вернемся к своим, - шепотом успокаивал Ленька.

В тишине послышались отдаленные отрывистые команды и щелканье затворов. И тогда донеслось оттуда нестройное хрипловатое пение:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

Последнюю минуту жизни курсанты провожали великой песней революции.

Федя насторожился, он с тревожной болью вслушивался в нарастающее пение и силился подняться.

- Это наши! - сказал он. - Это мои товарищи!..

Он напрягся с такой силой, что сквозь повязку проступили свежие пятна крови.

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

- Ленька!.. Это наших повели на расстрел.

...Владеть землей имеем право,

Но паразиты - никогда.

Ленька уже не мог оторваться от окна. Он видел, как офицер столкнул ногой крайнего курсанта в яму и дважды выстрелил в него.

- На тебе! Владей землей!..

Стародубцев до боли сжал руку Леньке, собрал последние силы и подхватил песню:

...С Интернациона-а-лом...

Ленька зажал ему рот ладонью, но Федя мотал головой, вырывался:

...Воспрянет род людской!

Белогвардейцы не дали курсантам допеть. В беспорядочных выстрелах вместе с жизнью оборвалась величавая песня.

У Леньки текли по щекам слезы. Федя лежал, крепко сжав губы. Ленька придвинулся к нему, и они долго молчали, думали о погибших товарищах, о своей судьбе. Надежды на спасение не было...

Но она явилась. Сначала Ленька услышал на улице конский топот и чей-то грубый крик:

- Стой, проклятый!.. Черт, а не конь!

- Хватай его под уздцы.

- Сделай ему закрутку, враз успокоится...

- Попробуй подойди к нему... Кусается.

- Значит, настоящий конь.

Сердце у Леньки сжалось от предчувствия, что это Валетка. Взглянув в окно, он не сразу узнал своего коня. С растрепанной гривой и налившимися кровью глазами, Валетка бегал по улице, не даваясь в руки никому. Он взвивался на дыбы, бил задними ногами так, что казаки прятались за деревья.

- Лови, не пускай его туда.

- Пристрелить его.

- Плюнь, Петрович, проголодается, сам на конюшню придет.

- И то правда...

Ленька выждал минуту. Как видно, казаки ушли. И тогда, сам не зная зачем, он тихонько свистнул. Валетка остановился и навострил уши. Ленька свистнул еще раз, и Валетка голосисто заржал, метнулся в одну сторону, другую, и вдруг одним махом перелетел через забор. Он заметался, не зная, куда кинуться, и отвечал на свист хозяина призывным и радостным ржанием.

Дальше все было как во сне. Меньше всего сознавая, что делает, а скорее подчиняясь внутреннему голосу, Ленька застучал ногой в чердачный настил, а сам кинулся к лазу. Старушка выбежала в сени.

- Бабушка, лестницу!.. Это мой конь.

Ленька вел Федю, а старушка, приставив лестницу, старалась помочь ему спустить раненого вниз. Она приняла Федю на руки. Лестница упала, и Ленька спрыгнул с чердака в сенцы.