— Я любил с ними играть. Дети со мной не играли. Я же до пяти лет не разговаривал. С людьми не разговаривал. Только с ним. Он меня вылечил.

— Сагган?

— Да. Меня кому только ни показывали. И твоему деду. Он же лучший нумад-саммин на севере. Он посоветовал не мешать мне делать то, что мне хочется, и бывать там, где мне нравится. А мне больше всего нравилось здесь, в этом святилище. Тиумидом был Самур. Добрый старик… Всё мою мать успокаивал. Говорил: «Бог забрал твоего мужа, но он обязательно что-нибудь даст взамен». Помню, она сказала ему на это: «Боюсь, что он ничего мне не даст. Сначала забрал мужа, а теперь, похоже, и сына хочет забрать». Я так чётко запомнил эти слова. Меня многие дурачком считали, а я всё прекрасно понимал, просто не говорил. С ними. А богу слова не нужны, он и так тебя поймёт.

— И всё же ты заговорил…

— Да, благодаря ему. Однажды я сидел вот здесь, у алтаря, и смотрел на огонь. Я, кажется, задремал. А потом очнулся и вижу: в огне пляшет мальчик. Маленький такой, с локоть. Тело жёлтое, волосы — как оранжевые язычки пламени. Прыгает, смеётся и дразнит меня, язык показывает — длинный-предлинный. Я засмеялся — первый раз в жизни. А он зовёт меня к себе, рукой машет… Я и прыгнул туда, прямо в огонь. А мальчик исчез. Тут мать вошла — она возле святилища была, с кем-то разговаривала… Она, конечно, испугалась, выхватила меня из пламени. Ей потом нумад-саммин несколько дней ожоги залечивал. А я, помню, сердился, вырывался у неё из рук и повторял: «Санг, сагн!» Это были первые слова, которые я произнёс вслух. Я видел настоящего сагна и хотел с ним поиграть, а мать мне помешала. Я сердился и рвался обратно к алтарю. На мне не было ни одного ожога, а ведь я побывал прямо в огне. С тех пор я начал говорить. Сразу всё. Мне дали новое имя — то, которое я ношу сейчас. Я должен был стать огненным тиумидом, но потом обнаружили, что у меня сильное анх, и стали учить таннуму.

— Ты кто? Какой нумад?

— Саммин. Лучше всего я лечу ожоги. И вообще всякие наружные раны.

— Этому тоже он тебя научил?

— Конечно. Он лечит всё. Он очищает. Огонь — это смерть и жизнь. Сгоревший заживо становится богом.

— Уж лучше остаться человеком, — поёжилась Гинта.

— Ты истинная дочь Гины-земли. Лесное дитя. От тебя так и веет неиссякаемой силой жизни. Ты будешь счастлива, внучка Аххана.

— Ты тоже.

Сагаран улыбнулся, но его тёмные глаза оставались печальными. Он был похож на своего бога. Его глаза не смеялись, даже когда он смеялся.

— Я посвящён огню. Сагган — страстное и ревнивое божество. Он не терпит соперников. И соперниц. Тебя, кажется, зовут… Пойдём.

— А почему бесплодные земли наступают на Сантару? — спросила Гинта у деда на обратном пути.

— Я бы и сам не прочь в этом разобраться, — усмехнулся он.

— Сурсы исчезли во время последней Ночи Камы, — помолчав, сказала девочка. — Выходит, что-то ей всё же удаётся. Даже при помощи этого зеркала. Следующая Ночь Камы через одиннадцать лет. Значит, опять что-нибудь исчезнет…

— Не думай об этом, дитя моё. Одиннадцать лет — срок немалый, а нумады не сидят сложа руки. Боги и люди не допустят, чтобы погибла наша прекрасная страна. Тебе понравилась роща?

— Да. И святилище. И Сагаран… Ты ведь лечил его?

— Лечил. Я его потом долго вспоминал. Пятилетний малыш с грустными глазами… Он мог часами сидеть у алтаря и смотреть на огонь. И не хотел говорить с людьми. А когда к нему приставали, начинал плакать. Я сразу понял — этот ребёнок принадлежит богу. Сагаран, наверное, лучше всех в Сантаре владеет стихией огня.

Входить в контакт со стихиями учили, начиная с первой ступени. Вообще-то заклинания духов огня, воды, земли и воздуха в Сантаре знали все. Ведь среди заклинаний были и общеизвестные, просто далеко не в каждых устах они имели силу.

Гинта с раннего детства привыкла слышать, что в воздухе, который вроде бы кажется пустым, постоянно витают нэфы — бесплотные, невидимые божества, подданные небесного бога Нэффса. Они в основном миролюбивы и сговорчивы. Куда опаснее многочисленные нафф — души, ожидающие следующего воплощения. Есть среди них и злые. Правда, вредят они в основном тем, кто досадил им при жизни.

Духи огня любят позабавиться, и забавы их порой небезопасны для людей, но вообще-то сагны бесхитростны, и их можно обмануть. Главное — не бояться их. Или хотя бы делать вид, что не боишься. Гинта видела, как спокойно дед поправлял в камине куски сандана, держа руку прямо в огне. А мангарты проходили сквозь большой костёр целые и невредимые. Но девочка знала: слишком долго обороняться от огня невозможно. Нельзя затягивать игру. «Не забывай, что сагны в своей стихии, а ты нет, — говорил дед. — И если нумаду или искусному колдуну легче выбраться из горящего дома, чем обычному человеку, то это не значит, что он не может погибнуть».

Самые коварные — духи воды, линны. Самые древние и вечно юные божества. Прелестные белокожие линны с огромными прозрачными глазами и голубоватыми волосами. Ханны им сродни, ведь они, по сути, божества замёрзшей воды. Но ханны большую часть цикла далеко — на вершинах гор. Со льдом и снегом в Сантаре редко имеют дело, а вот без воды и дня не проживёшь. Но и гибнут от неё чаще, чем от других стихий. Гинта не раз видела испытания, которые проходили мангарты в конце обучения. И если пройти сквозь костёр, не опалившись, и спрыгнуть, не ударившись, с большой арконы могли все, то долго продержаться на поверхности, если тебя связанным бросили в реку, удавалось очень немногим. Вода — самая загадочная стихия. Даже когда она спокойна, в ней нет постоянства. Полог зыбкого, обманчивого света, под которым затаился мрак. Бездонное зеркало мира, хранящее в своей глубине множество отражений. Странный, искажённый, опрокинутый мир. Холодный и чужой. И как, наверное, страшно попасть в него. Таома говорила, что под водой находятся бесчисленные нао, похищенные и заколдованные водяными божествами. Они овладевают твоим нао, едва входишь в воду, и могут забрать его совсем. Человек, заплывший далеко, вдруг лишается сил, холодный страх сковывает его члены, и он гибнет, не в состоянии избавиться от чар водяных богов. Гинта с удивлением слушала рассказы о стране за горами, где люди жили на маленьких островах, со всех сторон окружённых водой, и даже замки стояли прямо в озёрах. И как они не боялись?

— Так ведь они потому и погибли, — сказала однажды Таома. — Вода у них у всех похитила нао.

— Но у нас же тоже есть озеро в саду, и каналы, — испугалась Гинта. Ей было тогда пять лет.

А дед засмеялся и заверил её, что Таома, как всегда, преувеличивает. Страна за горами погибла от сильного наводнения и землетрясения. В Сантаре тоже тогда тряхнуло. В селениях у подножия гор даже кое-что разрушилось — самые ветхие постройки, но это было пустяком по сравнению с бедствием в Валлондоле.

Любой город, любое, даже самое маленькое, селение всегда основываются вблизи какого-нибудь водоёма — реки или озера, но сантарийцы издавна старались строить жильё подальше от берега. В огромном саду Ингатама водоёмов было предостаточно, однако это никого не удивляло. Все знали: замок правителей Ингамарны строили могущественные нумады. Они умели ладить с духами всех стихий, в том числе и с водяными божествами. К тому же строительство Радужного замка началось ещё до Великой Войны. Когда-то дети земли дружили с детьми воды. Может быть, тогда и водяные боги были добрее? Гинта порой думала об этом и пыталась представить себе, как родной замок выглядел в те далёкие времена, когда по земле ходили гиганты, а нумады умели гораздо больше, чем сейчас. Это ведь древние мудрецы вырастили такие чудесные плодовые деревья, как фисс, акава, хума… Западные города утопали в зелени и цветах, но садили там то, что путём многочисленных опытов и кропотливых трудов выводили здесь, в лесах Ингамарны и Улламарны. Когда-то это был дикий, безлюдный край. Потом нумады-инвиры начали строить себе здесь дома. В основном это были небольшие временные жилища. Первый замок в этой глуши построил Диннувир. Выведенные им сорта сарана и тиги до сих пор считаются самыми лучшими. Он же заставил плодоносить аркону. Дед говорил, что это первое культурное растение, которое вывел Диннувир. Причём, добиваясь плодов большого размера, он сделал большим и само дерево. С сараном уже такого не получилось — Диннувир к тому времени набрался опыта. Саран был и остался кустарником высотой пять-шесть каптов, изменились только его плоды. Когда-то они были маленькие, жёсткие и кислые, а теперь — длиной с локоть взрослого человека и тают во рту.