— Вот заварю сейчас густой чаек, — ворковала Грачиха, — помочим бинтик и — на глаза. К утру как рукой снимет. В крайности, денек просидишь у нас. Лицо жиром смажу. Вера Семеновна, врачиха, в центр укатила. Да ты не боись. Мой-то Грач обжигался пуще. Все зажило, как на собаке…

Грачиха была права. Через сутки Кряжев вышел из медпункта. Все это время он думал: «Не ушел ли Дик. Где он?» Грачиха на его вопросы отвечала односложно: «Не знаю», «Нет его», «Не показывался».

«Должен ждать. Должен, — убеждал себя Кряжев, — где-нибудь прячется и ждет…»

— Очки возьми пока. Возьми. Потом вернешь, — говорила Грачиха. — Да иди прямо в контору. Примут тебя. Примут…

Кряжев вышел из медпункта. Мягкий зеленоватый свет лился с горной вершины. А высоко в небе плыли зеленые облака, зеленоватыми казались оттаявшие склоны, зеленым было море, и лишь солнце сквозь зеленые стекла очков по-прежнему светило ярким светом расплавленного золота.

Кряжев зажмурился. А когда открыл глаза, увидел Дика.

Пес сидел на выступе скалы, что громоздилась над больницей.

— Дик! Ко мне, Дик!

Но Дик и без оклика узнал хозяина. Он прыгнул наверх, скрылся где-то в кустах и прибежал радостный, возбужденный. Он бросал когтистые лапы на грудь своему другу и горячим шершавым языком лизал его в лицо, на котором начала шелушиться отжившая кожа.

— Где же ты пропадал, бродяга?! Брюхо-то вон как подвело. Так и ждал голодный?

Кряжев шел по улице большого рыбацкого поселка и радовался тому, что здесь было по-деревенски уютно.

В отделе кадров уже знали, что он штурман, и все то, что Кряжев успел рассказать Грачихе. Осталось познакомиться с капитаном флота.

Его Кряжев нашел в маленькой диспетчерской на причале.

«Такой большой флот, а диспетчерская не больше ветряной мельницы», — подивился Кряжев, входя в пристройку в конце заводского здания.

За столом сидел человек в рабочей телогрейке, а рядом стояли радиостанция и радиотелефон.

— Добрый день! А где я могу найти капитана флота?

— Кряжев?

— Да…

— Ну садись. Это я. Лосев Бронислав Петрович. Но лучше просто Петрович. Так легче.

— А я Олег.

— Знаю. Вот телефон еще горячий — звонили.

Лосев довольно засиял. Горбатый нос загнулся к верхней тонкой губе, а цепкие круглые глаза лишь чуть-чуть сузились.

«Как коршун», — подумал Кряжев. Но взгляд выдержал.

— Штурман, говоришь?

— Да-а. Был на китобое, потом на буксирном катере…

— Вот ты нам и нужен. На аварийно-спасательный пойдешь? Капитаном? Это «жучок» такой же, как бывший твой. Он пока еще в Курильске ремонтируется. Принимать некому. У нас со штурманами туго. На весь флот один я. А на эрбушках, так мы называем рыболовецкие боты, самоучки. Отличные рыбаки, но без дипломов.

— А как же они в море ходят?

— Они не считают, что в море. Говорят — на лов. Здесь еще рулят, а в Курильске уже требуют дипломированных. Эрбушки, видишь, вон одна в ковше ремонтируется, чуть больше кунгаса, а двигатель пятьдесят сил. Ловят они в заливе. А если шторм — бегут в ковш.

— А как же в тумане?

— В тумане ты у них поучишься. Нюх. Вдоль бережка, по травке, по камушкам, а еще не знаю, как они находят дорогу. А вот если шторм и какая-то скиснет — дело плохо. Здесь твой буксирный и нужен. Так что принимай «сотый» и гони его сюда. Там уже есть наши, уехали матросы, механики, капитаном будешь ты. Помощника тебе подберем, а лучше готовь сам. Андрей, матрос, толковый парень. Присмотрись. Хаты пока нет, сезонники приехали, с ними морока, но место в общежитии найдем.

— А зачем оно мне? Я буду на катере. Если вот сегодня переночевать…

— Не придется. Вон курильский катер сейчас отходит. Тебя ждали. На нем двигай. А пес с тобой?

— Со мной.

— Ну тогда не тяни. Приказ о назначении тебя капитаном уже сегодня будет, а судовые документы там, у механика. Валяй!

Катер бежал, легко отсчитывая мили. Кряжев поглядывал на компас и на карту, сверял ее с берегом.

«Пока принял да красились, вроде и неделя всего-то прошла, а снега на склонах нет. Зелень уже, зелень. А может быть, здесь, на острове, трава не увядает? Красивые места. Красивые-то красивые, а если хочешь смело работать под берегом, изучи глубину. Изучим».

— Да, Дик!

Пес лежал в рубке с закрытыми глазами.

«Поволновался псинка. Все для него новое. И место и жизнь. Не нравится на катере, тесно. Привыкнет. Мне тоже привыкать надо. Скоро придется ловить эрбушки в разных местах и условиях. Машина киснет обычно в критический момент. Справлюсь ли? Справлюсь. Вот она, база. А на причале толпятся люди. Похоже, что ждут нас!»

Катер подходил. Его действительно ждали, особенно Лосев. Он заранее отогнал от причала бот и предупредил шкиперов, что это место, возле диспетчерской, для «сотого».

— Он здесь всегда будет стоять, а?! Черноглазая, — спросил Лосев у рыбачки, поглядывающей через мол на катер, — Кандюка ждешь или Андрея?

— Ну вы скажете, Петрович. Кандюк просто добрый человек…

— Добренький, говоришь? Ну, ну… Между прочим, на катере новый капитан, обрати внимание. Симпатичный парень. Тебе под стать.

— Что это вы меня то за Андрея, то еще за кого сватаете? Я вовсе не собираюсь замуж.

— Эх, Леночка… Красивая ты, а без понятия. Кряжев, между прочим, холостяк.

— Это тот, что в санчасти лежал? Я слышала.

— Он самый. В эту пору через остров не каждый рискнет, а он притопал.

Катер, поблескивая свежевыкрашенной белой рубкой, вошел в ковш и на полных ходах развернулся.

— О! Орел… Я ему вкачу! Между прочим, у нас полными здесь не ходят. Места мало. — Это капитан флота говорил уже не для Лены, а бурчал по привычке.

— Сюда! Швартуйся сюда! Во! Молодец!

Пока матросы крепили концы, механик спрыгнул на берег. Он полмесяца не видел Лену и сейчас поцеловал бы, но сколько глаз.

«Эх, не был бы я женат!» — подумал он с сожалением и, наклонившись к девушке, сказал:

— Соскучился… Ужас.

— А это кто? — спросила Лена.

Кандюк оглянулся и поймал любопытный взгляд Кряжева.

— Капитан.

— Интересный.

— Как интересный?

Лена приподняла плечико:

— Так, симпатичный. Лицо мужественное.

— Обгорелое.

— Знаю.

Губы механика злобно поджались.

Новая обстановка совсем не нравилась Дику. Кряжев заметил это по настроению собаки. Пес будто состарился на добрый десяток лет. Он стал угрюмым, настороженным.

Может быть, раздражали его люди? Они были везде: в кубрике, на причале, в цехах, в поселке. Приходилось держаться у ноги хозяина, и Дик злился. Особенно хотелось ему сорваться, когда подбегали поселковые псы. Они лаяли без умолку, бежали вслед и даже пытались сцапать его за лапу. У Дика гневом загорались глаза, и весь он сжимался пружиной. Отпусти — и передавит этих ненавистных пустолаек. Но Кряжев повторяет: «Фу!»

По-разному Дик относился к членам команды.

Андрей — матрос, ровесник капитана. Светлая шевелюра ниспадала на бесцветные брови. Глаза ясные, всегда удивленно открыты. Он обычно весел, но бывает вспыльчив. Дик разрешает ему свободно расхаживать со шваброй и уступает место для уборки.

Второй матрос, Витя, еще мальчишка, ему шестнадцать, не более. Дик игнорирует его присутствие. Зато Костю-радиста побаивается, но виду не подает. Костя молчаливый, низенький, кучерявый, неопределенного возраста: от тридцати до сорока. Пес видит его возле писклявого ящика и старается к нему не подходить; громкая музыка пугает и нервирует.

Помощник механика Данилыч. Седой, толстый, глаза оплывшие и усы. Он больше кряхтит, чем говорит. Если не стучит чем-то в машине, то читает, лежа на своей койке. И не донять, то ли добр, то ли просто ленив. Он напоминает Дику старого Чингиза, который ни к кому не придирается.

Присутствие старшего механика Кандюка Дик просто не выносит. От него пахнет водкой, табаком и мазутом. Этот человек с хитрыми, бегающими глазам? — трус. А трус опасен. Дик чует и потому рычит. Механик как-то пнул его, но, благо, успел закрыть за собой дверь кубрика. Дик грыз створки и глухо рычал.