Это была тайна, которая обеспечит Франции победу в войне. Не секретное оружие, не какая-то тайная стратегия, которая поставит врагов Франции на грань поражения, но хитрость политиков, которая позволит изгнать британцев из Испании без единого мушкетного выстрела. Это была тайна, которая должна быть сохранена и за которую должно быть заплачено.

Ради этого в один день суровой зимы 1813 года двое мужчин поднимались в горы северной Испании. Всякий раз, когда дорога разветвлялась, они выбирали менее исхоженный путь. Они шли по застывшим на морозе следам, поднялись еще выше — туда, где только скалы, орлы, ветер и стужа, и наконец там, где было видно далекое море, блестевшее под февральским солнцем, они нашли вход в тайную долину, пропахшую кровью.

У входа в долину стояли часовые: мужчины, закутанные в тряпки и кожу, мужчины с почерневшими дулами мушкетов. Они остановили путешественников, спрашивая пароль, а потом вдруг стали на колени перед одним из всадников, который обтянутой перчаткой сделал знак благословения над их головами. Двое всадников поехали дальше.

У того из двух путешественников, хранителей секретнейшей тайны, что был меньше ростом, было тонкое, болезненное лицо, рябое от перенесенной давно оспы. Он носил очки, которые натирали ему кожу позади ушей. Он остановил свою лошадь над горным амфитеатром, который образовался тогда, когда в этой долине добывали железную руду. Он смотрел своими холодными глазами на разыгрывающуюся у его ног сцену.

— Я не думал, что вы устраиваете бои быков зимой.

Это был примитивный бой быков — ничего похожего на блестящие представления, устраиваемые на огороженных площадях больших городов на юге. Около сотни человек орали на камнях вокруг ямы, в то время как ниже них двое мужчин мучили черного злого быка, залитого кровью, которая текла из раненых мышц шеи. Животное и без того было слабым, поскольку плохо питалось в течение зимы, и его атаки были жалкими, не представляющими опасности, а конец быстрым. И убит бык был не традиционной шпагой и не с маленьким ножом, вонзенным между позвонками, а секирой.

Огромный человек, одетый в кожу и в плаще из волчьих шкур, завершил действо. Он размахнулся огромным топором, лезвие блеснуло в слабых лучах солнца, и бык попытался уклониться от удара, но не сумел и взревел, посылая последний бесполезный вызов небу, когда топор отнял его жизнь и пробил его кости и кишки, сухожилия и мускулы, и люди в горном амфитеатре вопили от восторга.

Маленький человек, лицо которого выказывало отвращение к тому, что он видел, указал на лесоруба.

— Это он?

— Это он, майор. — Высокий священник наблюдал за маленьким человечком в очках, как будто наслаждаясь его реакцией. — Это — El Matarife.

Прозвище означало «Палач».

Вид у El Matarife был пугающий. Он был большой и сильный но именно его лицо вызвало страх. Он зарос бородой настолько плотно, что половина его лица, казалось, принадлежит человеку, а половина — зверю. Бородой заросли его скулы, так что глаза, маленькие и хитрые, выглядывали в просвете между бородой и волосами. Это было скотское лицо, которое он поднял от мертвого быка и увидел над собой двух всадников. El Matarife насмешливо поклонился им. Священник поднял руку в ответ.

Мужчины вокруг ямы в горе, партизаны, которые подчинялись Палачу, требовали военнопленного. Труп быка волокли по камням, чтобы положить к трем другим мертвым животным, которые пролили свою кровь на заиндевевшие камни.

Маленький человек нахмурился:

— Военнопленный?

— Вы едва ли ожидали, что El Matarife не устроит прием для вас, майор. В конце концов, не каждый день французы приезжают сюда. — Священник наслаждался замешательством маленького француза. — И было бы мудро посмотреть, майор. Отказ воспримут как оскорбление его гостеприимства.

— Будь проклято такое гостеприимство! — сказал маленький человек, но тем не менее остался.

Он не производил впечатления, этот маленький француз, очки которого натирали ему кожу, но внешность была обманчива. Пьера Дюко называли майором, хотя, было ли это его реальным званием и носил ли он какое-либо звание во французской армии, никто не знал. Он употреблял обращение «сир», только говоря с императором. Он был отчасти шпион, отчасти полицейский и целиком и полностью — политический деятель. Именно Пьер Дюко предложил тайну своему императору, и именно Пьер Дюко должен был заставить тайну сработать и таким образом обеспечить победу в войне для Франции.

Рыжеволосого человека, одетого только в рубашку и брюки, провели мимо бычьих туш. Его руки были связаны за спиной. Он моргал, словно его внезапно вывели из темного места на дневной свет.

— Кто он? — спросил Дюко.

— Один из пленных, взятых на Соляных озерах.

Дюко что-то проворчал. El Matarife был вожаком партизан, одним из многих, кто прятался в северных горах, и он недавно заманил в западню французский конвой и захватил дюжину военнопленных. Дюко поправил заушник очков.

— Он захватил двух женщин.

— Захватил, — сказал священник.

— Что случилось с ними?

— Вас это сильно волнует, майор?

— Нет. — Голос Дюко был кислым. — Это были шлюхи.

— Французские шлюхи.

— Но все-таки шлюхи. — Он сказал это с неприязнью. — Что случилось с ними?

— Они занимаются своим ремеслом, майор, но их оплата — жизнь, а не наличные деньги.

Рыжеволосого человека привели на арену амфитеатра, и там ему освободили руки. Он разминал пальцы в сыром, холодном воздухе, задаваясь вопросом, что должно случиться с ним в этом месте, провонявшем кровью. На лицах зрителей было выражение удовольствия. Они вели себя тихо, но усмехались, потому что знали, что должно случиться.

На арену была брошена цепь.

Она лежала там — звенья ржавеющего железа в крови быка, которая парила на холоде. Военнопленный задрожал. Он сделал шаг назад, когда партизан поднял один конец цепи, но подчинился спокойно, когда конец цепи был привязан к его левой руке. Палач, его огромная борода запачкана кровью быка, поднял другой конец цепи. Он обвязал цепь петлей вокруг собственной левой руки и засмеялся над военнопленным:

— Я сосчитаю пути твоей смерти, француз.

Французский военнопленный не понял испанских слов. Он понял, тем не менее, когда ему бросили нож — длинный, с узким лезвием нож, который был идентичен оружию в руках El Matarife. Цепь, которая связала эти двух мужчин, была длиной десять футов. Священник улыбнулся:

— Вы видели такую борьбу?

— Нет.

— Она требует особого мастерства.

— Несомненно, — сказал Дюко сухо.

Палач владел мастерством. Много раз он дрался с ножом и цепью и не боялся никакого противника. Француз был храбр, но обречен. Его атаки были жестокими, но неуклюжими. Цепь лишала его равновесия, он был измучен, он был порезан, и каждому удару ножа El Matarife наблюдающие партизаны вели счет. «Uno», — приветствовали они разрез на лбу француза, обнаживший череп. «Dos» — и появился разрез на левой руке между пальцами. Счет все рос. За Дюко наблюдали.

— Как долго это продолжается?

— Возможно, пятьдесят ран. — Священник пожал плечами. — Возможно, больше.

Дюко посмотрел на священника:

— Вы наслаждаетесь этим?