— Почему?

— Потому что там сидят британцы, и туда вы пойдете, чтобы снять куртку.

До сих пор Шарп не понимал, что это будет настолько формально, что ему придется снять любимую куртку стрелка и драться в рваной рубашке.

— И что?

— Значит, он будет нападать влево, пытаясь заставить вас уйти право. Он сделает финт вправо и ударит налево. Он будет ждать, что вы сделаете прямо противоположное. На вашем месте, я превратил бы ваш финт в атаку.

Шарп усмехнулся. Он всегда намеревался взять несколько уроков фехтования, но как-то все не находил времени. В сражении человек не фехтует, а дерется. Самый элегантный фехтовальщик на поле боя обычно заражается гневом штыков и смертоносной стали, однако этим вечером не будет боевого безумия под клубами порохового дыма, только холодное мастерство и смерть.

— В последний раз, когда я дрался с квалифицированным фехтовальщиком, я выиграл.

— Выиграли? — Д’Алембор улыбнулся, притворяясь удивленным.

— Я заставил его проткнуть клинком мое бедро. Он оказался в ловушке, и я убил его.

Д’Алембор уставился на майора, слава которого достигла Великобритании, и понял, что тот говорит правду. Он задрожал.

— Вы безумны.

— Помогает в бою. Спустимся?

Д’Алембор обшаривал глазами кладбище и дорогу в поисках лейтенанта Прайса, ведущего полковника Лероя к месту дуэли, но не видел всадников.

Он пожал плечами:

— Навстречу судьбе, сэр, нашей судьбе.

— Вы не должны были ехать, Д’Алембор.

— Правильно, сэр. Я скажу, что я ничего не знал и был введен в заблуждение вами.

Он погнал коня вниз по травянистому склону.

Шарп двинулся следом. Это был красивый вечер — обещание лета в цветах под копытами его коня, в теплом ароматном воздухе. Барашки облаков рассеивались высоко в небе на западе, и каждое крошечное облачко было подсвечено розовым, как если бы это были клубы орудийного дыма, плывущие над горящей землей.

Мужчины, сидящие на стене кладбища, видели, как появились два всадника, узнали зеленую куртку, и послышались такие вопли, словно Шарп был призовым бойцом, прибывшим, чтобы отработать сто кровавых раундов голыми кулаками. Справа от него, по дороге из города ехала темная карета с занавешенными окнами, и на ее дверце, слишком далеко, чтобы различать детали, был виден герб.

Он знал щит этого герба. Он был поделен на четверти и каждая четверть — еще на четыре части, поскольку члены семьи эль Гранде Казарес и Мелида Садаба женилась на все больших деньгах и громких титулах, покуда в девятнадцатом столетии герб не превратился в лоскутное одеяло испанской знати. И в эту семью, выйдя замуж за бездетного вдовца, который был близок к испанскому трону, пришла женщина с золотыми волосами, которая была шпионкой. La Marquesa. Она будет рада знать, думал Шарп, что двое мужчин скрестят шпаги из-за нее.

Приветствия были заглушены насмешками испанцев, когда он въехал под арку ворот кладбища. Тени от стен с нишами протянулись вдаль. Цветы поникли в земляных горшках. Старая дама, закутанная в черную мантилью, не обращала внимания на непристойный шум, который позорил место упокоения ее семьи.

Д’Алембор вел Шарпа к южной стороне кладбища, где они спешились. Британские солдаты вперемешку с храбрыми солдатами Королевского германского легиона, кричали Шарпу, чтобы он убил даго, преподал ублюдку урок, а затем Шарп услышал, что дальняя сторона кладбища огласилась приветствиями, и он обернулся и увидел, как его противник идет через кладбище. Маркиз по испанской моде держал свою длинную шпагу под мышкой. Священник шел рядом с ним, а майор Мендора держался позади. Старуха встала на колени перед священником, который сделал крестное знамение и дотронулся до ее головы, закутанной в шаль.

Д’Алембор улыбнулся Шарп.

— Я пойду и завяжу вежливую беседу. Попытаюсь убедить их отказаться.

— Они не откажутся.

— Конечно, нет. Дураки никогда не отступают. — Д’Алембор пожал плечами и пошел в сторону испанцев. Майор Мендора, секундант маркиза, выступив вперед, двинулся навстречу ему.

Шарп пытался не обращать внимания на приветствия, оскорбления и крики. Теперь не было пути назад. Еще не сядет солнце, а он уже изменит свою жизнь. Он принял вызов, и ничто не будет как прежде. Только уйдя теперь, отказавшись драться, он мог бы спасти свою карьеру. Однако, сделав это, он лишится чести и предаст Судьбу.

Он вытащил свой длинный клинок, и это действие вызвало новый взрыв приветствий его сторонников. Солдаты Южного Эссекса, он видел, сумели добраться до места и занимали места на широкой стене. Они приветствовали его, когда он поднял палаш и сталь отразила солнечный свет. Этим клинком, подумал Шарп, он убил брата маркизы. А теперь должен убить ее мужа?

Он обернулся. Маркиз снял шитый золотом камзол. Он сгибал свою шпагу, и сталь гнулась легко, словно хлыст. Это был крупный мужчина, с массивными мускулами, достаточно сильный, чтобы легко нести свой огромный вес. Шарп все еще не видел его лица. Он часто задавался вопросом, как это случалось, что Элен вышла за него замуж. Он помнил, что она часто говорила о благочестии своего мужа. Это, думал Шарп, объясняет присутствие высокого священника, который наклонился и что-то торопливо говорил маркизу.

Д’Алембор повернулся и пошел через заросшую сорняками лужайку к Шарпу.

— Вы будете стоять лицом к северу. Поединок заканчивается смертью или если, по мнению секундантов, один из противников слишком тяжело ранен, чтобы продолжать. Вас устраивает?

Шарп кивнул. Вечер был теплый. Он чувствовал, как пот стекает у него под рубашкой. Он отдал Д’Алембору палаш, развязал пояс, затем снял куртку. Внезапно он вспомнил, что прекрасная льняная рубашка, которую он носил, была подарком маркизы. Он взял свой палаш и поднял его к солнцу, как если бы какое-то древнее божество могло благословить его и даровать ему успех.

— Сейчас?

— По-моему, такое же подходящее время, как любое другое.

Он шел вперед, подошвы его высоких французских сапог хрустели на камешках, попадавшихся под ногами. Они должны были драться там, где все дорожки пересекались в центре кладбища, где маркиз попытается развернуть Шарпа лицом к солнцу и проткнуть своим узким, блестящим клинком.

Он остановился напротив своего противника. Он смотрел в ясные, невыразительные глаза и пытался вообразить Элен, выходящую замуж за этого человека. В мясистом, гордом лице была слабость. Шарп пытался проникнуться вглубь, прочувствовать этого человека, мастерство которого он должен превзойти. Возможно, думал он, маркиз был рожден для величия, но никогда не чувствовал себя достойным его. Возможно, поэтому он так много молился и держался так надменно.

Маркиз глядел на Шарпа, видя перед собой человека, который, как он верил, оскорбил его жену и пытался преследовать ее. Маркиз дрался не только за Элен, не только за свою честь, но и за честь всей Испании, которая была унижена, обязанная назначить англичанина своим Generalissimo.

Маркиз помнил то, что инквизитор, отец Ача, говорил об этом человеке. Быстрый, но плохо обученный. Шарп попытается убить его, как быка. Он сгибал свою прекрасную шпагу в руках. Странно, однако, подумал он, что инквизитор привез письмо от Элен. Он отогнал эту мысль.

— Вы готовы, монсиньор? — спросил Мендора.

Лицо маркиза еле заметно дрогнуло. Он был готов.

— Майор Шарп?

— Да.

Майор Мендора взмахнул своей шпагой так, что сталь засвистела в воздухе. Инквизитор стоял с доктором около кареты маркиза. Д’Алембор с надеждой посмотрел в сторону ворот кладбища, но там было пусто. Он чувствовал безнадежность всего этого идиотизма, и тут Мендора вызвал противников вперед.

— Ваши шпаги, господа?

Сапоги Шарпа гремели по гравию. Если он окажется в опасном положении, подумал он, можно притвориться, что падаешь, схватить пригоршню камней и швырять их, чтобы ослепить большого человека, который осторожно двигался вперед. Что там говорил Д’Алембор? Он сделает финт направо и атакует влево? Или наоборот?