Мальчишка ожидал, что Шарп узнает его. Шарп вспомнил, что был полковник кавалерии по имени Трампер-Джонс, который потерял руку и глаз при Ролице.

— Я встречал вашего отца?

— Не знаю, сэр. — Трампер-Джонс снял шляпу и улыбнулся. — Мы встречались на прошлой неделе.

— На прошлой неделе?

— В сражении, сэр.

— Сражение? А-а… — Шарп вспомнил. — Вы — адъютант генерала Престона?

— Да, сэр. — Трампер-Джонс разложил несколько бумаг на стол. — И ваш защитник.

— Мой — что? — зарычал Шарп, заставив Трампер-Джонса отступить назад к двери, которая была заперта часовым.

— Я — ваш защитник, сэр.

Шарп сел. Он уставился на напуганного молодого человека, который выглядел так, будто еще не окончил школу. Он подвинул свободный стул.

— Сядьте, Трампер-Джонс, ради Бога. Защитник меня от чего?

Он знал, но хотел услышать это снова.

Трампер-Джонс нервно приблизился. Он положил шляпу на стол возле бумаг и откинул прядь каштановых волос со лба. Он откашлялся:

— Вы обвиняетесь в убийстве испанского генерала Казарес, маркиза де…

— Я знаю, черт побери, кто он.

Шарп наблюдал, как Трампер-Джонс суетится с бумагами.

— В этом проклятом месте найдется чашка чая?

От этого вопроса Трампер-Джонс взволновался еще больше.

— У нас нет времени на это, сэр.

— Времени?

— Военный трибунал созван на половину первого, сэр. Сегодня, — добавил он неуверенно.

— Иисус Христос! — вскричал Шарп. Трампер-Джонс ничего не сказал. Он боялся стрелка со шрамом на лице, который поставил локти на стол.

— Вы адвокат, Трампер-Джонс?

— Нет, сэр.

— Вы делали это прежде?

— Нет, сэр. — Он осторожно улыбнулся. — Я здесь всего только месяц.

— Где майор Хоган?

— Не знаю, сэр.

— Ладно… И как вы планируете доказать мою невиновность, Трампер-Джонс?

Молодой человек откинул прядь волос со лба. У него был голос, как у Д’Алембора, но без его уверенности. Он улыбнулся нервно.

— Я боюсь, что это выглядит слабо, сэр.

— Расскажите мне.

Трампер-Джонс казался более счастливым, когда он мог читать по бумажке.

— Здесь говорится, сэр, что вы познакомились с маркизой де Казарес эль Гранде…

— Правда.

— И что вы угрожали ей, сэр. — Трампер-Джонс сказал это робко.

— Я сделал что?

Трампер-Джонс чуть не подпрыгнул на стуле.

— Вы преследовали ее… — Он покраснел. — В общем, вы угрожали ей, сэр.

— Я не делал ни черта подобного!

Трампер-Джонс сглотнул, откашлялся и взмахнул листком бумаги.

— Есть письмо, сэр, от ее милости к ее мужу, и в нем говорится…

Шарп откинулся назад.

— Избавьте меня, лейтенант. Я знаю маркизу. Давайте признаем, что у них есть письмо. Продолжайте.

Значит, она спровоцировала поединок. Д’Алембор намекнул на это, Шарп отказался верить этому, но он предполагал, что это имеет смысл. Все же он находил, что трудно поверить, будто женщина, которая любила тебя, могла так легко тебя предать.

Трампер-Джонс снова откинул волосы.

— Письмо вызвало поединок, сэр, который вам помешали закончить?

— Правда. — Все это казалось совершенно безнадежным.

— И поскольку вам помешали драться, сэр, вы, как утверждает судебное расследование, пошли на квартиру генерала вчера вечером и убили его.

— Неправда.

— У них есть свидетель, сэр.

— Действительно? — Шарп произнес это слово презрительно. — И кто?

Бумаги зашелестели.

— Капитан Морильос, сэр, из полка принцессы. Он командовал охраной дома генерала Казарес вчера вечером, и он видел, как британский офицер стрелков покинул дом в три часа утра. Офицер, утверждает он, был вооружен прямым палашом.

Это точный штрих, подумал Шарп. Офицеры стрелков носят кривые кавалерийские сабли, и только Шарп носит прямой палаш. Он покачал головой:

— И почему капитан Морильос не остановил этого человека?

— Ему приказали только не давать людям входить в дом, сэр, но не выходить из него.

— Продолжайте.

Трампер-Джонс пожал плечами.

— Это все, сэр. Я думаю, сэр… — Он запнулся от волнения.

— Ну?

— Я думаю, сэр, что, если мы предоставим суду ваш послужной список, сэр, они должны быть снисходительными. Орел, сэр, «Отчаянная надежда» в Бадахосе… — Его голос смолк.

Шарп улыбнулся.

— Вы хотите, чтобы я признал себя виновным и надеялся, что они не расстреляют героя, так что ли?

— Повесят, сэр. — Трампер-Джонс покраснел. — Вы будете разжалованы и приговорены к смерти как уголовный преступник. Только, конечно, если они…

— Если они признают меня виновным?

— Да, сэр.

Шарп уставился на ржавые гвозди на стене. Конечно, этого не может быть. Вот сейчас он проснется и почувствует несказанное облегчение, потому что это всего лишь сон. Он посмеется над этим, рассказывая сержанту Харперу, как ему снилось, что его судили военным судом!

Однако это был не сон. Он был обречен на это, и он понимал почему. Понимание не уменьшало горечь. Испанский генерал был убит, и Шарп знал достаточно хорошо, как хрупок союз между британцами и испанцами. Испанская гордость была оскорблена тем, что они нуждаются в британцах, чтобы изгнать захватчиков со своей земли, и их благодарность была сильно приправлена гордостью. Веллингтон, чтобы ослабить удар по союзу, должен действовать стремительно, чтобы предложить испанцам жертву.

И все же кто-то еще действовал стремительно, кто-то, кто хотел смерти Шарпа, и он посмотрел на возбужденного Трампер-Джонса и голосом, который казался слабым и усталым, попросил, чтобы тот зачитал вслух копию письма маркизы.

Ничего из того, что в нем говорилось, не было правдой, конечно, но письмо было весьма весомым свидетельством. Шарп посмотрел на возбужденного молодого человека.

— Мне нужны бумага, чернила и перо.

— Но, сэр…

— Найдите их!

Он писал в течение часа, игнорируя лейтенанта Трампер-Джонса, излагая в письме майору Хогану собственную версию событий этой ночи, разоблачая ложь в письме маркизы, предупреждая друга, что это — заговор, смысла которого он не понимает. Даже если Шарп будет мертв, то и тогда Хоган не сможет сказать, что он не был предупрежден. И все же каков смысл заговора? Какой цели может послужить смерть Шарпа? Он мог понять убийство Маркиза, потому что такое убийство ослабит хрупкий союз, но он не видел смысла заговора, целью которого была его собственная смерть, и к тому же он не верил, что маркиза хотела его смерти.

Он свернул письмо.

— Это надо передать майору Хогану.

— Да, сэр.

Тут загремели сапоги во дворе, раздался скрежет засова, и внезапно хлынул яркий солнечный свет, когда дверь распахнулась. Сержант, возглавлявший конвой Шарпа, усмехнулся стрелку:

— Удачи, сэр.

Шарп улыбнулся, но ничего не сказал. Удача, думал он, покинула его. У него не было ни одной удачи с того дня у Ворот Бога, когда Тереза умерла, и он помнил, как ночью накануне ее гибели он был проклят Обадайей Хаксвиллом. Проклят он, и имя его похоронено в камне.

Сержант Хаксвилл, который завербовал Шарпа в армию, который добился того, чтобы Шарпа выпороли, о чем до сих пор напоминают шрамы на его спине, и который стал заклятым врагом Шарпа, был мертв — застрелен Шарпом и лежит в могиле. Шарп задавался вопросом, сколько часов пройдет, прежде чем он тоже свалится в неглубокую траншею и его труп завалят сухой землей Испании. Он последовал за сержантом к своей судьбе.

Майор Вонн, учтивый валлиец, был обвинителем в трибунале. Его голос, мягкий и музыкальный, старался выразить искреннее сожаление, которое он испытывал, по его словам, исполняя эту печальную обязанность преследовать по суду офицера, столь прославленного своей храбростью.

Британские офицеры за столом не смотрели на Шарпа. Генерал Эдуард Пакенхэм, генерал-адъютант и шурин Веллингтона, председательствовал. Три испанских офицера с лицами, неподвижными как маски, уставились на подсудимого.