El Matarife посмотрел на Шарпа, потом внезапно дернул цепь, остановив пленного. Партизан надвигался, держа нож низко, а француз отчаянно размахивал своим лезвием, и Шарпу показалось, что француз должен был нанести партизану рану, но когда El Matarife отошел, он был невредим. А у пленного была порезана левая рука. Кровь капала с цепи.

— Una, — сказал El Matarife.

— Una, — эхом откликнулись его люди.

Шарп наблюдал. Вожак партизан был быстр. Он был мастером в этом виде борьбы. Шарп сомневался, видел ли он когда-либо человека столь быстрого с ножом. Бородатое лицо улыбалось.

Француз внезапно бросился вперед, скрутив цепь так, чтобы накинуть ее петлей на шею противника.

El Matarife засмеялся, уклонился, и нож ярко блеснул в свете факелов.

— Dos.

Француз качал головой. На лбу выступила кровь.

Цепь раскачивалась между ними. El Matarife сделал еще один шаг назад. Звенья слегка позванивали, цепь натягивалась — на сей раз El Matarife тянул упорно, подтаскивая француза к себе как на буксире. Военнопленный облизывал губы. Он держал нож низко, взгляд был напряженным. Он пытался спланировать ход схватки, и El Matarife был готов позволить ему планировать сколько угодно. В этом виде борьбы Палач был эксперт. Он не боялся ни француза, ни любого человека, который не обучался драться ножом на привязи.

Француз внезапно дернулся назад, вложив рывок весь своей вес, и El Matarife, смеясь, быстро шагнул вперед, так что француз, захваченный врасплох, упал на спину.

Палач потянул за цепь, волоча человека по земле, то потягивая, то дергая, смеясь над пленным, беспомощным, как рыба на крючке, выброшенная на землю; потом El Matarife шагнул вперед и пнул ногой в черном сапоге по левому предплечью француза.

Шарп услышал треск кости и душераздирающий вопль пленного.

— Tres, — сказал El Matarife. Он отступил далеко, чтобы позволить французу встать. Военнопленный, казалось, вот-вот потеряет сознание. Ему было больно. Его рука была сломана, и каждый рывок цепи теперь был мукой. Пленный посмотрел на своего мучителя и внезапно нанес удар ножом, рывком поднимаясь с коленей, но El Matarife просто засмеялся и двинул рукой с ножом быстрее, чем мог уследить глаз.

— Cuatro.

Кровь выступила на тыльной стороне руки француза.

Шарп посмотрел на стоящего рядом проводника.

— Как долго это продолжается?

— По крайней мере тридцать ударов, англичанин. Иногда сто. Вам не нравится это, а? — Человек рассмеялся.

Шарп не отвечал. Медленно, очень медленно, так, чтобы никто не мог видеть, что он делает, он наклонился вперед и нашел правой рукой замок винтовки, вложенной в седельную кобуру. Спокойно и медленно он отводил курок назад, пока не почувствовал, что тот взведен полностью.

Француз теперь стоял на ногах. Он знал, что с ним играют, что его противник — мастер в этом виде борьбы, что удары последуют снова и снова, пока все его тело не будет пронизано болью, пока он не истечет кровью. Он напал на Палача, размахивая ножом налево и направо, пытаясь уколоть его в припадке безумного отчаяния, а El Matarife, который, несмотря на его большой вес, двигался легко и быстро, казалось, танцевал, уклоняясь от каждого нападения. Он смеялся, не пользуясь своим ножом, а затем, когда безумие француза иссякло, нож ринулся вперед.

Толпа приветствовала его. Нож, с отвратительной точностью выколол один глаз военнопленного. Человек кричал, раскачиваясь, но нож так же точно достал его другой глаз.

— Seis, — смеялся El Matarife.

— Bis! — кричали его люди.

Испанец, стоявший возле Шарпа, посмотрел на стрелка.

— Теперь удовольствие только начинается, англичанин.

Но Шарп вытащил винтовку из кобуры, вскинул к плечу и потянул спусковой крючок.

Пуля вошла между ослепленными глазами, отбросив мертвого француза на землю, залитую его кровью.

Наступила тишина.

Шарп убрал ружье назад в кобуру и пришпорил Карабина. Ангел сжался от страха. С дюжину партизан вокруг площадки взвели курки своих мушкетов, в то время как дым от винтовки рассеивался над трупом.

Шарп остановил коня возле разозленного бородача. Он поклонился ему, сидя в седле.

— Теперь я могу рассказывать, что я дрался с французами вместе с великим Matarife.

El Matarife смерил взглядом англичанина, который испортил ему развлечение. Он знал, почему англичанин стрелял в пленного — потому что англичанин брезглив; но сделав это, англичанин бросил вызов El Matarife перед лицом его собственных людей. Теперь, тем не менее, этот майор Вонн предложил спасительную формулу.

El Matarife засмеялся.

— Вы слышали это? — Он отвязал цепь, и помахал своим подчиненным. — Он говорит, что он дрался вместе со мной, а? — Его люди смеялись, а El Matarife смерил англичанина взглядом. — Итак, почему вы здесь?

— Чтобы передать вам наилучшие пожелания от Generalissimo.

— Он слышал обо мне? — El Matarife положил на плечо секиру.

— Кто не слышал об El Matarife?

Напряженность спала. Шарп знал, что он провалил одно испытание, отказываясь наблюдать за пытками ослепленного человека, но убив француза, он заработал себе некоторое уважение. И был удостоен выпивки. Его привели в таверну, приказали подать вино, и они сидели, обмениваясь тостами, пышными и лживыми, но необходимыми в качестве предисловия к предстоящему делу.

Они пили в течение двух часов в главной комнате таверны, где становилось все более дымно по мере того, как тянулся вечер. Была предложена и еда: ломоть козлиного мяса в жирном соусе, которое Шарп поглотил с жадностью. Именно после ужина El Matarife, закутанный в плащ из волчьего меха, снова спросил, зачем англичанин приехал.

Шарп слепил историю, наполовину основанную на правде, — историю о том, что британская армия наступает на Бургос и погонит французов обратно по Главной дороге. Он приехал, объяснил Шарп, потому что Generalissimo хотел иметь гарантию, что каждый партизан будет на этой дороге, чтобы отвлекать отступающих и помогать убивать французов.

— Каждый партизан, англичанин?

— Но особенно El Matarife.

El Matarife кивнул: в том, что сказал Шарп, не было ничего, что вызвало бы подозрения. Его мужчины были взволнованы мыслью о сражении, предстоящем на Главной дороге, и о добыче, которую можно будет взять у отставших во время марша французов. Палач палочкой ковырялся в зубах.

— Когда придут британцы?

— Они уже идут. Солдаты заливают равнины как наводнение. Французы убегают. Они бегут к Витории. — Это было едва ли верно. Шарп видел только, что французы отступили к Бургосу, и если кампания этого года будет похожа на предыдущую, то они займут оборону в городе-крепости. Однако эта ложь убедила El Matarife.

— Вы скажете вашему генералу, что мои люди помогут ему. — El Matarife величественно обвел рукой комнату.

— Он будет удовлетворен. — Шарп вежливо передал бурдюк с вином. — Все же ему будет интересно узнать об одной вещи.

— Спрашивайте.

— В этих горах нет никаких французов, и все же вы здесь.

— Я скрываюсь от них, я позволяю им думать, что я ушел, и когда они празднуют мой уход, я возвращаюсь! — Он засмеялся.

Шарп засмеялся вместе с ним.

— Вы — умный человек.

— Скажите вашему генералу это, англичанин.

— Я скажу ему это. — Шарп чувствовал, что его глаза слезятся от густого табачного дыма. Он посмотрел на Ангела. — Мы должны идти.

— Уже? — El Matarife нахмурился. Он был более чем убежден, что англичанин пришел не за женщиной, и он наслаждался лестью, которая произвела впечатление на его людей. — Вы уже уходите?

— Спать. Завтра я должен ехать к своему генералу с этими новостями. Ему не терпится услышать о вас. — Шарп сделал паузу, откинувшись на спинку стула и вытащив из кармана клочок бумаги. Это был приказ от полковника Лероя о починке походных котелков, но никто в этой комнате не догадается об этом. Он прочитал это, нахмурился, затем обратился к Палачу. — Я чуть не забыл! Вы охраняете La Puta Dorada? — Он заметил вновь возникшую напряженность по внезапно наступившей в ответ на его слова тишине. Шарп пожал плечами. — Это не важно, но мой генерал спросил меня, и я спрашиваю вас.