Неотчетливость мышления может создать в этой области большую путаницу. Хуже всего, когда представители первого образа мышления объявляют представителей второго за противников того, что опирается на «точные факты». Но последним, может быть, вовсе и не приходит в голову отрицать истинность или ценность этих фактов. Они, например, вполне признают, что определенная духовная способность и даже духовное направление «наследуется» в семействе и что известные задатки, соединенные и скомбинированные в потомке, создают значительную личность. Они охотно согласятся, если им сказать, что наиболее значительное имя стоит обычно не в начале, а в конце ряда кровного родства. Но не следует ставить им в упрек, если они на основании этого с необходимостью приходят к совершенно другим мыслям, чем лица, которые не хотят идти дальше чувственно-фактического. Последним можно ответить: конечно, человек являет черты своих предков, ибо та духовно-душевная сущность, которая вступает через рождение в физическое бытие, заимствует свою телесность у того, что дает ему наследственность. Но этим сказано только то, что существо несет на себе особенности той среды, в которую оно погрузилось. Это будет несомненно странным – тривиальным – сравнением, но непредвзятый читатель не откажет ему в обоснованности, если сказать: тот факт, что человеческое существо является облеченным в качества своих предков, так же мало объясняет происхождение личных свойств этого существа, как ничего не говорит о внутренней природе человека, упавшего в воду, то, что он стал мокрым. И далее можно сказать: если наиболее значительное имя стоит в конце рода, то это показывает, что носитель этого имени нуждался в этом роде, чтобы образовать себе тело, необходимое для выявления всей своей личности; но это совершенно не доказывает «унаследования» личного как такового. Для здравой логики этот факт доказывает даже совсем противоположное. А именно, если бы личные дарования наследовались, то они должны были бы стоять в начале рода и затем, исходя отсюда, передаваться по наследству потомкам. Но так как они стоят в конце, то это является прямым доказательством, что они не передаются по наследству.

Однако нельзя отрицать, что не меньше путаницы вносят и те, которые говорят о духовной причинности в жизни. Они часто говорят в слишком общих и неопределенных чертах. Когда говорят, что из унаследованных черт слагается личность человека, то это можно вполне сравнить с утверждением, будто металлические части часов сами собою сложились в часы. Но необходимо признать, что не иначе обстоит дело и со многими утверждениями относительно духовного мира; например, если кто-нибудь скажет: металлические части часов не могут сами соединиться таким образом, чтобы через это соединение стрелки двигались вперед, значит, должно существовать нечто духовное, вызывающее это движение вперед. На гораздо более верной, по сравнению с таким утверждением, почве стоит, конечно, тот, кто говорит: мне нет никакого дела до «мистических» существ, двигающих стрелки вперед; я хочу узнать механические соотношения, вызывающие движение стрелок вперед. Дело вовсе не в том, чтобы только знать, что за всем механическим, например, за часами, стоит духовное (часовщик); но что единственно важно узнать – это мысли, которые в уме часовщика предшествовали изготовлению часов. Эти мысли можно снова найти в механизме.

Всякое пустое мечтание и фантазирование о сверхчувственном вносит только путаницу, ибо оно не способно удовлетворить противников. И они бывают правы, говоря, что такое общее указание на сверхчувственных существ нисколько не способствует пониманию фактов. Разумеется, такие противники могут сказать то же самое и относительно вполне определенных указаний духовной науки. Но тогда можно указать им на то, как в видимой жизни обнаруживаются действия скрытых духовных причин. Можно сказать: предположим, что это так и есть, то, что духовное исследование считает установленным путем наблюдения, а именно, что человек после смерти прошел через период очищения и узнал тогда в душевном переживании, каким препятствием для дальнейшего развития является известный поступок, совершенный им в предыдущей жизни. В то время, как он это переживал, в нем сложилось стремление исправить последствия этого поступка. Это стремление он приносит с собою в новую жизнь. И наличность этого стремления создает ту черту в его существе, которая приводит его на такое место, с которого он может начать исправление своего поступка. Если обратить внимание на совокупность таких побуждений, то можно найти причину рождения человека в той или иной среде, сообразной его судьбе. То же самое касается и другого предположения. Допустим снова правильность сообщаемого духовной наукой, допустим, что плоды истекшей жизни включаются в духовный зародыш человека, и что страна духов, в которой он находится между смертью и новою жизнью, есть та область, в которой зреют эти плоды, чтобы, превратившись в задатки и способности, появиться затем в новой жизни и так сложить личность, что она явится результатом всего, что было приобретено в прошлой жизни. Кто сделает эти предположения и будет на основании их непредвзято наблюдать жизнь, тот увидит, что благодаря им все чувственно-физическое может быть признано во всей своей полноте и истине, но в то же время ему станет понятным и все то, что неизбежно остается непонятным человеку с направленным на духовный мир образом мышления, если он строится на одних только чувственных фактах. А, главное, исчезает всякая нелогичность вроде той, какая была указана раньше: так как наиболее крупное имя стоит в конце рода, то, значит, и носитель его должен был унаследовать дарование от предков. Жизнь становится логически понятной благодаря добытым духовной наукой сверхчувственным фактам.

Добросовестный искатель истины, который без личного опыта в сверхчувственном мире захочет разобраться в фактах, сможет привести еще одно веское возражение. А именно, можно сказать, что недопустимо принимать существование каких-нибудь фактов на том только основании, что таким путем можно объяснить себе многое, остающееся иначе необъяснимым. Такое возражение не имеет, конечно, никакого значения для того, кто на основании сверхчувственного опыта знаком с соответствующими фактами. И далее в этой книге будет указан путь, могущий привести к знакомству не только с духовными фактами, которые здесь будут описаны, по и с законом духовной причинности в качестве собственного духовного переживания. Но для всякого, кто не захочет вступить на этот путь, вышеприведенное возражение может иметь известное значение. И ответ, который можно на него дать, будет ценным также и для того, кто решил сам идти указанным путем. Ибо при правильном понимании это будет даже лучшим первым шагом, какой может быть сделан на этом пути. Это, собственно, вполне верно: нельзя принимать какой-нибудь вещи, о существовании которой мы ничего не знаем, только потому, что этим путем можно объяснить себе что-нибудь, остающееся иначе необъяснимым. Но относительно приведенных духовных фактов дело обстоит все-таки иначе. Признание их имеет не только то интеллектуальное последствие, что благодаря им жизнь становится понятной, но через принятие в наши мысли этих предпосылок мы переживаем еще нечто совершенно иное. Представим себе следующий случай: с кем-нибудь происходит нечто такое, что вызывает в нем неприятные ощущения. Он может отнестись к этому двояко. Он может пережить этот случай, как что-то для него неприятное и отдаться неприятному ощущению, может быть, даже сильно огорчиться. Но он может отнестись к этому и иначе. Он может сказать: в сущности, я сам в прошлой жизни создал в себе силу, которая привела меня к этому случаю; в действительности я сам причинил себе это. И он может пробудить в себе все ощущения, которые могут проистекать из подобной мысли. Разумеется, чтобы эта мысль получила такое значение для жизни ощущений и чувств, для этого необходимо пережить ее с самой глубокой серьезностью и величайшей силой. Кому это удастся, тот приобретет новый опыт, который лучше всего можно пояснить сравнением. Предположим, что два человека имеют перед собой сургуч. Один из них будет интеллектуально размышлять о «внутренней природе» сургуча. Эти размышления могут быть очень умными. Но если эта «внутренняя природа» ничем не проявляется, то ему могут спокойно возразить: это пустые фантазии. Другой же натрет сургуч сукном и затем покажет, что сургуч притягивает мелкие тела. Между мыслями, прошедшими в голове первого человека и побудившими его к размышлению, и мыслями второго существует значительная разница. Мысли первого не имеют никаких фактических последствий. Мысли же второго извлекли из скрытого состояния некоторую силу, то есть нечто фактическое. Так же обстоит дело и с мыслями человека, представляющего себе, что он прежней жизнью сам породил в себе силу, которая приводит его к встрече с определенным событием. Уже одно это представление пробуждает в нем действительную силу, благодаря которой он может встретить это событие совсем иначе, чем если бы у него не было этого представления. Вследствие этого ему становится ясной необходимость и существенность этого события, которое иначе он мог бы счесть за простой случай. И он непосредственно убеждается: у меня была правильная мысль, ибо она обладала силою вскрыть для меня этот факт. Если повторять подобные внутренние процессы, то они станут средством постоянного притока внутренних сил и, таким образом, своей плодотворностью докажут свою правильность. И мало-помалу эта правильность начнет сказываться с достаточной силой. В духовном, душевном, а также и в физическом отношении такие процессы действуют оздоровляющим, благотворным образом на жизнь. Человек замечает, что он становится благодаря этому в правильное отношение к жизни, между тем как, признавая единственно только жизнь между рождением и смертью, он отдается во власть призрачного. Через такое знание человек становится душевно сильнее. Конечно, такое чисто внутреннее доказательство духовной причинности каждый может получить только сам в своей внутренней жизни. Но получить его может каждый. Кто не приобрел его, тот, конечно, не может судить о его доказательной силе. Но кто приобрел его, тот уже едва ли может в нем сомневаться. Не нужно, однако, удивляться, что это так. Ибо то, что так всецело связано с самой внутренней сущностью человека, с его личностью, может быть достаточно доказано, конечно, лишь в самом внутреннем переживании. Против этого нельзя, конечно, приводить возражение, что такой вопрос, отвечающий самому внутреннему переживанию, каждый человек должен разрешить в себе сам и что он не может быть предметом духовной науки. Разумеется, каждый должен сам пройти через это переживание, подобно тому как каждый должен сам понять доказательство математических положений. Но путь, которым это переживание может быть достигнуто, действителен для всех людей, как действителен для всех методов доказательства математических положений.