- Малыш потерялся! - завопила Наташка. - Я пришла, а она говорит, что Малыш убежал в открытую дверь.

- Кто она? - не понял я.

- Надежда Васильевна, вот кто! - ответила Наташка. - Приедет папа, я ему все-все расскажу!

Это мне не понравилось, и я сказал:

- Жаловаться нехорошо. Она ведь не нарочно.

- Нарочно, нарочно! - сквозь слезы твердила Наташка. - Зачем она открыла дверь? Зачем?.. Разве так поступают, когда в доме щенок? И мамин бокал она разбила нарочно! Она и ко мне придирается!

Все это было несправедливо, но я промолчал. Нелепо спорить с Наташкой, пока она плакала.

Как это Надежда Васильевна могла к ней придираться, если она их жизнь сделала прекрасной! Да что там говорить, еще совсем недавно сама Наташка назвала Надежду Васильевну мамой!

Мы шли в школу. Наташка увидела издали свою учительницу, схватила Надежду Васильевну за руку, подвела и сказала: "Инна Петровна, это моя мама!" А я стоял рядом и хорошо все слышал и видел и помню, как Надежда Васильевна радостно вспыхнула и улыбнулась. Тогда Наташке показалось мало ее первых слов, и она окончательно представила Надежду Васильевну, сказав, что та "музыкантша". Учительница обрадовалась и пригласила Надежду Васильевну разучить с ребятами какую-нибудь песенку. И та сразу согласилась, все еще улыбаясь и счастливо обнимая Наташку.

А вечером, когда я зашел к ним, то встретил в комнате уже не одну виолончелистку, а сразу двух. Напротив Надежды Васильевны, в той же позе, с виолончелью сидела Наташка: шел первый урок.

Потом мы все четверо, и дядя Шура тоже, разучивали песенку, которой Надежда Васильевна собиралась научить ребят из Наташкиного класса... Как видите, она очень быстро и охотно вошла в роль мамы.

Надежда Васильевна пощипывала струны виолончели, а мы сидели тесным кружком в полутемной комнате, и очертания наших лиц были едва видны, потому что вовремя свет не зажгли, а потом нам не хотелось прерывать пение, и мы пели замечательную песенку:

По многим странам я бродил,

И мой сурок со мною...

Вспомнив все это, я улыбнулся.

- Ну что ты на нее наговариваешь! - сказал я. - И тебе не стыдно?

- Я не наговариваю, - сказала Наташка. - Она сразу Малыша невзлюбила. Это я заметила. А ты с ней заодно. Подлиза!

Я ей ничего не успел ответить, потому что из лифта вышла женщина, наша соседка по лестничной площадке. Она подошла к нам и с пристрастием расспросила Наташку, чего она плачет. От этого, естественно, Наташка заревела еще сильнее.

Как будто сочувствие выражается только в расспросах! Это ведь не сочувствие, а любопытство. А любопытство, как известно, не порок, но большое свинство.

Я встал, открыл дверь своей квартиры и увел Наташку к себе. При этом нам в спину раздалась сердобольная реплика:

- Мачеха есть мачеха!

Если бы Наташки не было рядом, я бы попытался ей объяснить. Тогда я думал, что все недоразумения между людьми происходят из-за недоговоренности: кто-то что-то не так сказал, недоговорил, и поэтому вышел скандал.

И тетя Оля, наивная душа, все это во мне поддерживала. Она говорила: "Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет. Обязательно поймет".

А Надежда Васильевна как-то сказала: "Не всем все объяснишь. Есть люди, которые преднамеренно не хотят многое понять".

И она, к сожалению, оказалась права, и я сам пришел в дальнейшем к тому же грустному выводу. Ну что можно объяснить женщине, которая способна сказать при Наташке "мачеха есть мачеха"? Ничего!

В этот вечер лил дождь, и я здорово промок. Поэтому я бежал трусцой, чтобы согреться. Когда я пробегал троллейбусную остановку возле нашего дома, то, к своему большому удивлению, столкнулся с Наташкой. Она явно ждала троллейбуса.

- Ты куда? - спросил я. От неожиданности я стал в лужу.

- Куда надо, - решительно ответила Наташка.

Она держала под мышкой незастегнутый портфель, набитый доверху. Между прочим, оттуда торчала ее праздничная синяя юбка.

Я сразу сообразил, зная ее характер, что тут дело не шуточное, и стал, нисколько не удивляясь этой вечерней встрече, разыгрывать из себя дурачка-бодрячка, которому всегда смешно, даже если идет дождь и маленькая девочка отправляется в какое-то далекое и неизвестное путешествие.

Поплясав около Наташки и рассмотрев ее как следует - лицо у нее сжалось и посинело от холода, мокрые волосы висели сосульками, плечи у пальто были мокрыми, - я понял, что она гуляет под дождем уже не один час. "Пожалуй, собралась бежать в горы к дяде Шуре", - подумал я.

- Может быть, отложишь свое дело до лучшей погоды? - предложил я все еще радостным голосом. - Смотри, ты промокла... Бежим домой...

- Не пойду, не пойду! - ответила Наташка. - Я уезжаю.

Да, отговорить ее будет нелегко.

- Почему? - крайне удивился я.

- Потому, и все, - упрямо повторила она.

- Из-за Надежды Васильевны? - осторожно спросил я.

Наташка не ответила: лицо ее было сосредоточенно и печально.

- А как же дядя Шура? - не отставал я. - Ведь он не сегодня завтра вернется, а тебя нет...

- Я ему больше не нужна, - ответила Наташка. - Они в кино вдвоем ходят. А по вечерам разговаривают и разговаривают. Он ей про операции, а она ему про музыку.

"Так, - подумал я. - Значит, она бежит в другом направлении. Это уже легче".

- Вот придумала, дурочка! - возмутился я. - Ну что мне с тобой делать?

Она обрадовалась моим словам, потому что ей сейчас было одиноко, а тут вроде бы дружеское участие, и спросила:

- А ты за нее или за меня?

- Я?.. За тебя, - не очень уверенно ответил я. - Известно, старая дружба не ржавеет.

- Тогда я открою тебе свой секрет, - сказала Наташка. - Я ухожу в цирк. - Она подняла на меня глаза.

- В цирк? - переспросил я. - Когда? - Чего только не придумают эти дети!

- Сейчас, - ответила Наташка.

- Сейчас уже поздно, - ответил я. - Пошли домой, - и попробовал взять ее за руку.

Она вырвалась и твердо сказала:

- Цирк работает поздно. И туда берут детей.

- Тебя завтра же вернут домой, - сказал я с некоторой злостью: я замерз и основательно промок.

- Я поменяю имя, - ответила Наташка, - и остригу косу.

- Интересно, какое же ты возьмешь имя? - спросил я.

- Может быть, Золушка, - сказала Наташка.

В это время подъехал троллейбус, и она устремилась к его дверям. А я, не зная, что делать, схватил ее за фалды пальто, чтобы задержать, и выкрикнул:

- На арене выступает знаменитая циркачка Золушка!

Тем временем троллейбус ушел. Она уже повернулась ко мне и сказала просто и серьезно:

- Зря смеешься. Я все равно убегу!

И тут я понял, что она действительно убежит, и мне стало стыдно, что я так паясничал и кривлялся. Я стал прыгать, будто бы желая согреться, а на самом деле дал себе передышку, чтобы принять верное решение.

- Ты хорошо придумала с цирком, - сказал я, потому что увидел огни приближающегося троллейбуса. - Только к этому надо приготовиться. По-моему, ты второпях захватила не все вещи. И деньги нужны на первое время.

В это время троллейбус подкатил к остановке, и я быстро проговорил:

- Хочешь, завтра я съезжу к тете Оле и все с ней обговорю? Тетя Оля не даст пропасть. Если кому-нибудь нужна ее помощь, она горы своротит.

Теперь я уже начал волноваться по-настоящему, потому что вдруг испугался этой истории и увидел за ее внешней стороной будущие большие неприятности.

- Потом я заработаю, - сказала Наташка, - и верну ей.

- Вернешь, вернешь. - Я положил руку ей на плечо и почувствовал, что она дрожит. - Ты чего дрожишь?

- З-за-мерзла, - еле разжимая губы, ответила Наташка.

- А знаешь, что об этом говорит тетя Оля? - спросил я.

- Не знаю, - дрожа и заикаясь, ответила Наташка.

- Она говорит, что нет плохой погоды, а есть просто плохо одетые люди.