Гидролог и лётчик работали не спеша, изредка перебрасываясь шутливыми замечаниями. В небе бессменно сияло полуночное солнце, заливая своим ровным светом нагромождения льдов. Иногда, словно играя, проносился ветер. Ничто не нарушало тишины и спокойствия ледяной пустыни. И каким-то резким, заставившим невольно вздрогнуть, диссонансом прозвучали в этой тишине тревожные крики Вишневского. Он бежал к самолётам и кричал, размахивая руками:

– Товарищи, надвигается шторм!

– Да поди ты к чорту, – невольно выругался Иванов. – Какой шторм, когда кругом солнце?

Запыхавшийся Вишневский и обеспокоенный его криками Киш почти одновременно подошли к Иванову. Вишневский взволнованно доложил, что его приборы давно показывают приближение шторма, но он не хотел беспокоить командира звена, проверяя их показания. Теперь всё проверено, и "шторма следует ждать с минуты на минуту, не доверяя обманчивой тишине".

Всё время спокойно лежавшие у большого самолёта ездовые собаки, как бы подтверждая его слова, стали беспокойно нюхать воздух. Вожаки подняли головы и протяжно завыли.

– Ну, начался концерт, – недовольно заметил Иванов. – Это ты, кудесник, виноват, – повернулся он к Вишневскому, – всех собак переполошил. Чего ты испугался? Шторм нам не страшен, самолёты прикреплены надёжно, не оторвёт…

– Не оторвёт – это верно, – вмешался Киш. – А что будем делать, если аэродром лопнет и расползётся к чортовой бабушке?

– Ты прав, Киш, – сразу посерьёзнел Иванов и приказал будить отдыхающих. – А вы, товарищ Семёнов, – обратился он к гидрологу, – собирайте своё хозяйство. Надо всем быть наготове.

Иванов направился к самолёту. Киш уже разбудил товарищей, и они наряжались в полярное обмундирование, готовясь к шторму. Натянул кухлянку и командир. Он послал Дудорова помочь гидрологу, а сам принялся проверять крепление самолёта. Ничто не вызывало сомнений. Вмороженные в лёд стальные тросы крепко держали машину, пристёгнутые толстыми ремнями чехлы прочно обнимали моторы.

Неуклонно передвигаясь по часовой стрелке, шторм быстро подходил к самолётам. Темнело. Солнце скрылось за набежавшими невесть откуда тучами. Ветер, непрерывно усиливаясь, запевал свою невесёлую песню, пробуя на крепость натянувшиеся, как струны, тросы. Собаки, видимо совсем отчаявшись, уже не лезли под ноги, а пытались поудобней устроиться где-то под хвостом самолёта. Киш предусмотрительно бросил им по одной юколе. "Пусть заправятся перед штормом, – подумал он, – когда-то ещё придётся о них вспомнить!"

– Который час, Фунтов? – крикнул Иванов, приоткрыв дверь кабины.

– Двадцать три десять, – по-военному отчеканил тот.

Иванов закусил губу. Он понял, какую оплошность допустил, прервав связь на двенадцать часов. До назначенного срока ещё пятьдесят минут, а шторм ждать не станет. Вот он уже здесь, он нарастает, как неизбежность. Шквалистый ветер рвёт так, что в воздух поднимаются мелкие осколки льда и звонко бьют по гофрированному телу машины.

– Сидите на месте и попытайтесь, как наступит срок, связаться с ледоколом. Сообщите им, что мы организованно встретили шторм и отстоим самолёты во что бы то ни стало.

– Есть!..

Отправив Киша к "В-45" на помощь Титову, Иванов расставил свой экипаж вокруг "З-1". Недовольно ворча, занял своё место под крылом машины и гидролог Семёнов – он не успел вытащить из прорубей несколько приборов и теперь опасался за их судьбу.

Все семеро, дрожа от пронизывающего ветра, стояли у машин. Несмотря на тросы, самолёты содрогались от порывов ветра.

Не прошло и получаса, как шторм разыгрался не на шутку. На помощь ветру пришёл мокрый снег, облепляющий всё. Температура медленно падала, и снежные наросты на самолётах, на тросах быстро превращались в лёд. Не выдержав напряжения, со звоном лопнула отяжелевшая ото льда антенна. Этот звон отдался в сердце Иванова звоном погребального колокола. С трудом открыв дверь кабины, он крикнул Фунтову:

– Антенна лопнула… Вам больше здесь нечего делать, вылезайте!

Радист присоединился к людям, оберегающим самолёт…

Около двух часов ночи шторм достиг своей наибольшей силы.

Температура непрерывно понижалась. Теперь уже термометр показывал четыре градуса мороза. На крыльях обоих самолётов образовались глыбы льда из быстро намерзающего мокрого снега. Среди серого полумрака были видны с грохотом и звоном обваливающиеся льдины. Люди почувствовали, как под их ногами заколебалась ледяная почва. То там, то сям, угрожая машинам, вздымались и проходили мимо страшные ледяные валы. Противоположный конец аэродрома медленно, но верно покрывался огромными глыбами льда. Получился барьер, неумолимо надвигавшийся на лагерь. "Если буря через час не утихнет, то самолётам гибель", – с тревогой думал Иванов. Но ветер не утихал. Непрерывно усиливаясь, он буквально валил с ног защищающих самолёты людей.

Цепляясь за неровности льда, вокруг своей машины ползал Дудоров, проверяя крепление тросов. Он десятки раз мысленно благодарил себя за привычку делать всё тщательно, аккуратно и с большим запасом. Вморозь он тросы немного слабее – и с машиной пришлось бы проститься!

Лучше всех чувствовали себя собаки. Их давно занесло снегом, и они сладко спали, прижавшись друг к другу, в своей тёплой берлоге.

В это время на ледоколе текли тяжёлые минуты неизвестности. Все попытки радистов связаться с Ивановым не привели ни к чему. Беляйкин в раздумьи шагал по капитанскому мостику. "Если у них такой же шторм, – раздумывал он, – то самолёты вряд ли останутся целы. Придётся людям идти пешком. Да, как ты ни предусмотрителен, Юрий Давидович, а, видно, всего не учёл! Разве можно было допускать такой большой перерыв в связи? Разве можно было идти в такую экспедицию, не имея на ледоколе резервного аварийного самолёта?"

Делать было нечего, и Беляйкину оставалось только горько раскаиваться в своей непредусмотрительности.

Москва каждые полчаса запрашивала о судьбе Иванова. В два часа ночи Беляйкину пришлось сообщить о том, что связь с самолётом прервана. В три часа утра в Москве вышли экстренные выпуски крупнейших газет, а диктор, передавая экстренный выпуск "Последних известий по радио", грустно известил об этом страну…

К трём часам утра, когда ледяной барьер придвинулся на десять метров к самолётам, дрожащие от холода, отчаявшиеся люди по-прежнему не покидали своих постов. Они решили умереть вместе со своими машинами.

И когда казалось, что спасенья больше нет, когда ледяной барьер, неуклонно двигаясь на самолёты, один за другим порвал четыре передних троса, – шторм стал утихать так же стремительно, как и начался. К четырём часам туча ушла на запад, робкий солнечный луч озарил разрушения, произведённые на льдине, и люди поняли, что опасность миновала. Приказав Фунтову разжечь примусы отопления, Иванову разрешил всем забраться в кабину. Это было совершенно необходимо, потому что промёрзшие до костей люди едва стояли на ногах от усталости.

Отогревшись и подкрепившись стаканом горячего какао, участники экспедиции приступили к работе. Было ясно, что самолётам на этом месте дальше оставаться нельзя. Иванов послал Дудорова, Вишневского и Киша по трём направлениям отыскивать новый аэродром. Вскинув винтовки за плечи, они ушли. Семёнов уже давно карабкался по льдинам, разыскивая среди них неубранные приборы. Напрасные поиски! Все неубранные до шторма приборы погибли.

Титов, у которого до сих пор сильно болели глаза, ушёл в кабину самолёта, где сразу же набросил на голову одеяло. Фунтов возился наверху, на крыльях самолёта, восстанавливая разорванную льдом жёсткую антенну. Скоро связь с ледоколом была восстановлена, и Иванов услышал тревожный вопрос Беляйкина:

– Как самолёты?

– Самолёты целы…

Командир звена подробно изложил всё, что произошло на льдине за эти несколько часов.