Офицеры штаба связались с соседними аэродромами, но и там нашего самолета не оказалось. Мы решили, что он сел на территории, занятой противником. И вдруг на следующую ночь вернулся наш пропавший У-2.

— Где же вы были? — спрашиваю у летчика.

— Докладываю, — отвечает он и достает из люка мешок с бумагами.

Видя наше удивление, он рассказал:

— Пурга поднялась такая, что ничего не было видно. Когда заметил еле различимую полянку, посадил самолет. Огляделись мы со штурманом, затащили машину в лес и стали маскировать ее ветками. Неожиданно перед нами появился мужчина в полушубке с автоматом. «Идите за мной», — строго приказал он без всяких распросов.

Мы — за оружие. А он спокойно заметил:

«Бросьте этим заниматься. Идите за мной. Самолет перевезем на другое место, оставлять его у дороги нельзя».

Я спросил: «Кто вы?» «Партизан», — отвечает. Мы со штурманом пошли за ним. В глубине леса оказалась землянка. Когда вошли туда, увидели старшего лейтенанта, одетого по всей форме. Заметив наше удивление, он сказал:

— Я командир партизанского отряда Соловьев. Как вы сюда попали?

Я объяснил, что, выполняя задание, попал в пургу, дальше лететь стало невозможно.

— Откуда вы?

Я не хотел отвечать. Тогда старший лейтенант предъявил свой документ.

— Чтобы вы не сомневались, расскажу вам об отряде, — спокойно заговорил он. — Мы организовали его в прошлом году из бойцов, оказавшихся в окружении. Достали оружие, взрывчатку, радиостанцию. Хорошо знаем, где сражаются войска Калининского фронта, и поддерживаем их ударами по вражеским тылам. В районе Сычевки хотели пробиться к своим, но потом решили, что здесь мы принесем больше пользы. Действуем в основном на дорогах, взрываем автомашины, уничтожаем живую силу врага.

Партизаны замаскировали самолет в лесу, а затем накормили летчика и штурмана. У них нашелся и бензин для заправки машины. Едва начало светать, как экипаж У-2 собрался в обратный путь. Когда выкатили самолет на поляну, партизаны принесли мешок с документами.

— Передайте их командованию фронта.

Кроме того, командир вручил летчику пакет с отчетом о боевой деятельности партизанского отряда.

У-2 благополучно возвратился на свой аэродром. Мешок с документами сразу же был доставлен в штаб фронта. Там оказались удостоверения, изъятые у убитых фашистов, в том числе у одного генерала, а также советские паспорта, отобранные у казненных партизанами предателей. Командующий фронтом приказал послать к старшему лейтенанту Соловьеву специальный самолет, передать партизанам благодарность Военного совета и узнать, как лучше связаться с другими отрядами народных мстителей.

…В середине февраля произошло событие, которое могло ослабить силу наших ударов с воздуха. В начале войны авиация, как известно, организационно делилась на армейскую, находившуюся в подчинении командующих ВВС армий, и фронтовую. В ходе тяжелых оборонительных боев почти все авиачасти армейского подчинения остались без самолетов. Для решения наиболее важных боевых задач Ставка организовала специальные авиационные группы, которые потом вошли в ВВС фронтов, и это усилило их мощь. А армейская авиация не усилилась.

Командармы настойчиво требовали машин для своих ВВС. Они обращались по этому вопросу и к командующему фронтом, и к представителям Ставки. Отдавать им самолеты — значило дробить Военно-Воздушные Силы, ограничивать возможности для использования их на решающих направлениях. Однако в феврале 1942 года Ставка все же приняла решение о передаче армиям авиачастей фронтового подчинения. Это, конечно, было шагом назад в боевом использовании авиации.

…Я получил запрос из Москвы. Заместитель начальника штаба ВВС вызывал комбрига Громова. На телеграмме я написал: «Громова командировать в Москву, в командование дивизией вступить Байдукову». Это соединение было укомплектовано по особым штатам. Кроме начальника штаба комдив имел еще заместителя. Такое указание дал И. В. Сталин, когда посылал на фронт прославленных героев Громова, Байдукова, Юмашева.

Прошел день. Организация полетов целиком захватила меня. А тут еще к нам прибыл командующий ВВС П. Ф. Жигарев. Я и забыл про ту телеграмму. И вдруг Москва вызывает меня к телефону. Заместитель начальника штаба ВВС спрашивает:

— Сергей Игнатьевич, кто снял Громова с должности командира дивизии?

— Громова никто не снимал, — отвечаю я.

— Подтвердите телеграфом этот разговор, — попросил заместитель начальника штаба ВВС. Я подтвердил.

Стало ясно, что произошло какое-то недоразумение, и я решил проверить, как оформил штаб мое приказание о командировании Громова в Москву. Через некоторое время принесли текст приказания: «Комбригу Громову сдать дивизию Байдукову и выехать в Москву в ВВС. Руденко. Ефимчук». Ефимчук был военным комиссаром ВВС Калининского фронта. Я удивился такому вольному изложению моей резолюции. Ведь мы с военкомом не подписывали такую телеграмму. Кто-то допустил серьезную оплошность. И как узел связи мог передать не заверенное мной распоряжение? Начали разбираться. Вот уже 5 часов утра, а концов никак не можем найти.

Заглянувший в нашу комнату генерал Жигарев удивился тому, что у меня собралось так много людей.

— Что у вас тут произошло? — спросил он.

Я доложил ему обо всем.

— Напрасно шумите, — с улыбкой заметил командующий ВВС. — Все правильно, кончайте шум. Докладывайте обстановку.

Началась боевая работа. А к вечеру из Москвы поступило приказание: «Жигареву немедленно явиться в Москву. Вызывает Верховный Главнокомандующий». Павел Федорович попрощался с нами, сел в машину и уехал.

На следующее утро он позвонил мне. Голос у него был озабоченный.

— Не волнуйтесь, — старался успокоить меня Жига-рев. — Все будет в порядке. К вам едут.

Я все понял… В дальнейшем моя догадка подтвердилась.

Комбриг М. М. Громов — выдающийся летчик — пользовался у И. В. Сталина большим авторитетом. Командовать дивизией он послал Михаила Михайловича для тою, чтобы тот приобрел на фронте боевой опыт. Когда закончилась Московская битва, Сталин вызвал Громова на беседу. В конце разговора Верховный сказал: