– Прошу прощения, сэр, – сказал я. Я постарался вложить в свой голос всю земную скорбь. – Но не далее как два дня назад, в понедельник, я довел до вашего сведения, что в пятницу днем у меня свидание, и вы дали согласие. Так что, не обессудьте, но на Лонг-Айленд я отвезу вас в субботу или в воскресенье.

Ниро Вулф помотал головой.

– Так не пойдет, – сказал он. – Корабль, на котором приплывет мистер Томпсон, приходит в порт утром в пятницу, и мистер Томпсон останется гостить у мистера Хьюитта лишь до середины следующего дня, субботы, после чего отплывает в Новый Орлеан. Насколько тебе известно, мистер Томпсон – самый знаменитый селекционер Англии, и я крайне признателен мистеру Хьюитту за приглашение провести с ним несколько часов. Насколько я помню, езды туда около полутора часов, так что мы можем выехать в половине первого.

Я понял, что мне придется досчитать до десяти, прежде чем ответить, поэтому развернулся на стуле лицом к столу, чтобы считать в уединении. Как и всякий раз, когда мы не вели какого-нибудь мало-мальски серьезного расследования, мы с Вулфом старательно изводили друг друга – на сей раз уже целую неделю, – и, должен признать, я и впрямь стал немного раздражительным; но все-таки наглость Вулфа воистину не знала пределов. Закончив считать, я повернул голову и посмотрел на этого толстого нахала, восседавшего за столом на своем троне – необъятных размеров кресле, которое было изготовлено для него по специальному заказу; у меня от неожиданности едва не отвисла челюсть – Вулф уже снова уткнулся в очередную книгу, давая мне понять, что считает вопрос решенным и исчерпанным. Нет уж, дудки, решил я, пора его проучить. Я развернул стул, чтобы сидеть лицом к Вулфу.

– Мне, право, очень жаль, – сказал я, уже не пытаясь вкладывать в голос скорбь, – но я должен непременно пойти на это свидание в пятницу. Как-никак, это все же рождественская вечеринка в конторе Курта Боттвайля – вы его помните, несколько месяцев назад он нанимал нас, чтобы мы отыскали украденные гобелены. Его сотрудницу по имени Марго Дики вы уже вряд ли отчетливо помните, а вот я ее знаю получше. Мы с ней не раз встречались, и я пообещал ей, что приду на вечеринку. Вы ведь никогда не устраиваете в своей конторе рождественские вечеринки. Что же касается поездки на Лонг-Айленд, то ваше убеждение, что любая машина, за рулем которой не сижу я – смертельная западня – просто смехотворно. Можете поехать в такси или нанять водителя из агентства Бакстера, или на худой конец – попросить Сола Пензера, чтобы он вас отвез.

Вулф опустил книгу.

– Я надеюсь получить от мистера Томпсона весьма важные сведения, а ты будешь вести записи.

– Каким образом, если меня там не будет? Секретарь Хьюитта знает орхидейную терминологию не хуже меня. Как, кстати, и вы.

Согласен, последняя реплика была жестковата, но и Вулфу не следовало возвращаться к книге. Он поджал губы.

– Арчи! Сколько раз за последний год я обращался к тебе с просьбой отвезти меня куда-либо?

– Если вы называете это «обратиться с просьбой», то раз восемнадцать-двадцать.

– То есть, я тебя не перегружал. Если ты считаешь мое убеждение, что за рулем можно доверять только тебе, странностью или слабостью – пусть так. Есть у меня такая слабость. Мы выедем отсюда к мистеру Хьюитту в пятницу, в двенадцать тридцать.

Вот, значит, как. Я вздохнул, но отсчитывать до десяти не стал. Раз уж настала пора преподать ему урок – а Вулф уже точно напрашивался на урок, – то, по счастью, я располагал довольно весомым документом, на который очень рассчитывал.

Я полез во внутренний карман пиджака и извлек из него сложенный вчетверо лист бумаги.

– Я не хотел, – заявил я, – обрушивать на вас этот удар до завтра или даже до чуть более позднего срока, но вы не оставили мне выбора. Что ж, возможно оно и к лучшему.

Я встал со стула, развернул лист бумаги и протянул его Вулфу. Вулф отложил книгу, взглянул на листок, метнул взгляд на меня, еще раз пробежал глазами бумагу и отложил ее на стол.

– Пф! – фыркнул он. – Это что еще за вздор?

– Вовсе не вздор. Сами видите, что это разрешение на вступление в брак, выданное Арчи Гудвину и Марго Дики. Оно обошлось мне в два доллара. Я бы мог наплести вам с три короба о том, насколько я влюблен в самую лучшую девушку на свете и так далее, но не стану. Скажу только, что меня, наконец, захомутали, причем проделана операция была просто мастерски. Марго собиралась известить об этом весь мир во время рождественской вечеринки, так что, разумеется, я должен присутствовать. Когда вы хвастаетесь, что поймали рекордную рыбину, неплохо явить ее взорам восхищенных зрителей. Откровенно говоря, я бы предпочел отвезти вас на Лонг-Айленд, но, увы, это невозможно.

Лучшего впечатления я не мог и ожидать.

Вулф прищурился и таращился на меня из-под полуприкрытых век так долго, что вполне успел бы досчитать до одиннадцати, затем снова взял в руки бумагу и уставился на нее. Потом отшвырнул ее на край стола, словно боялся подцепить что-нибудь заразное, и посмотрел на меня в упор.

– Ты просто душевнобольной, – сказал он. – Сядь.

Я кивнул.

– Вы правы, – согласился я, оставаясь стоять торчком, – это и впрямь форма сумасшествия, но и что плохого в том, что и меня она не обошла? Как читала мне вчера вечером Марго – кто-то из греков написал, кажется, – «О, любовь, ты сокрушаешь все преграды, всепобеждающая даже…».

– Замолчи и сядь на место!

– Да, сэр, – Я не шелохнулся. – Но мы не торопим события. Дату мы не назначили, так что время для того, чтобы уладить все формальности, еще есть. Возможно, вы захотите от меня избавиться, но это решать вам. Что касается меня, то я предпочел бы остаться у вас. Конечно, за столь долгое время общения с вами я здорово натерпелся, но мне было бы больно навсегда выкинуть все это из жизни. Жалованье у меня вполне приличное, особенно, если с первого января, то есть со следующего понедельника, вы дадите мне давно обещанную прибавку. Я привык считать этот старенький особняк своим домом, несмотря на то, что владеете им вы, а в моей комнате противно скрипят две половицы. Я считаю за честь работать на величайшего сыщика в мире, не взирая на его бесчисленные чудачества. Я признателен за то, что всегда, когда бы мне ни приспичило, могу подняться в оранжерею и полюбоваться десятью тысячами орхидей, особенно одонтоглоссумами. Я также воздаю должное…

– Сядь!

– Я слишком взволнован, чтобы сидеть. Я также воздаю должное кулинарному искусству Фрица. Я обожаю бильярдный стол в цоколе. Я влюблен в Западную Тридцать пятую улицу. Я не мыслю своей жизни без одностороннего стекла, вделанного во входную дверь. Мне безумно дорог ковер, который я сейчас топчу ногами. Я боготворю ваш излюбленный ядовито-желтый цвет. Все это я рассказал Марго, а также многое другое – в частности то, что у вас аллергия на женщин. Мы все с ней обсудили, обдумали и пришли к выводу, что готовы рискнуть и по возвращении из свадебного путешествия поселимся здесь, скажем, на месяц. В моей комнате устроим спальню, а в комнате напротив – гостиную. Туалетов и ванн хватит на всех. Есть мы можем вместе с вами, как до сих пор ел я, если предпочитаете, можем принимать пищу у себя наверху. Если эксперимент удастся, то оплату новой мебели и ремонт мы берем на себя. Марго останется работать у Курта Боттвайля, так что она не будет торчать здесь днем и мозолить вам глаза, а поскольку Боттвайль специализируется на отделке интерьеров, все покупки достанутся нам по оптовой цене. Конечно, мы оставляем эти предложения на ваше усмотрение. Дом-то, как ни крути, ваш.

Я взял со стола свое брачное разрешение, аккуратно сложил и упрятал во внутренний карман.

Глаза и губы Вулфа оставались узенькими щелочками.

– Я тебе не верю, – прорычал он. – А как же мисс Роуэн?